Первая мысль была страшная и опаляющая: неужто лихоманки? Чем им тут живиться? Или просто владения обходят, любуются плодами трудов своих?
Рука сама уже нащупывала в котомке сухой пучок травы. Наговорить, сделать защитный огонь. Жаль, не было под рукой никакой тряпицы – лицо обмотать. Не доставало еще заразу какую подхватить от моровых девок.
Держа наготове ладонь с сушняком, я медленно двинулась вперед от площади. Туда, откуда шел след нечисти.
Я быстро успокоилась: отклик Небыли еле заметный, слабый. Не походило это на сытых от мора всей округи лихоманок или голодного ырки. Те бы разили от самых полей. И теперь мной двигало любопытство: что ж за нечисть тут умудрилась затеряться?
Завернув за корявый овин, я протолкалась через остовы гнилых бочек, грудой сваленных у стены. Больно стукнулась коленом о скамью, притаившуюся под бурьяном, и шагнула к темному входу в амбар.
Движение я уловила краем глаза, каким-то нутром, и в последний момент отстранилась всем телом. А спустя миг мимо меня пролетело нечто. Врезалось в скат «журавля» у колодца, брызнуло глиняными черепками.
Горшок.
Кто-то в меня запустил горшок!
Не успела я удивиться, как из темноты сеновала раздался бесистый, но при этом тонюсенький голосок. Как бы это странно ни звучало, но именно так и было. Будто принадлежал он суровому бывалому воину, но очень маленького роста.
– Что, еще хочешь? Вылазь, гадина, у меня на всех хватит удали!
Решив не рисковать, я крикнула из-за угла, стараясь придать голосу наиболее дружелюбные нотки:
– Гой еси, хозяин амбарный! Не гневись, воин, и прости меня за дерзость, что явилась без приглашения. Ведунка я из Гавран-града, князем присланная. Беду вашу обороть.
Внутри амбара повисла тишина. Нечисть (а по следу Небыли я понимала, что там пряталась именно она) явно была в сомнениях. А потому я решила рискнуть и шагнула в проем. Показать себя, очелье ведунское.
С минуту я так и стояла на границе между сумерками и темнотой, ожидая решения небыльника. Или нового горшка по лбу.
– Ведунка… – послышалась из глубины горькая насмешка. – Был тут уже один.
Я несколько удивилась. Не говорил Межемир, что предо мной слал кого-то. Схитрил?
Между тем нечисть явно передумала бросаться утварью, и теперь где-то во мраке раздавалось кряхтенье, грохот и топот. А спустя миг на пороге объявился маленький мужичок. Хоть и был он не больше локтя ростом, но вид имел суровый. Жилистое тело его покрывало множество застарелых шрамов, сухое угловатое лицо было будто рублено из камня. Ратные штаны держались на пузе боевым поясом, смастеренным из монеток-рублянок. На голове красовалась башка здоровенной крысы, служившая ему шлемом, а меховая шкура спадала за спину, как плащ. В руках мужичок сжимал обломок древнего меча, и ему он служил двуручным кладенцом.
Вот уж кого не ожидала повстречать.
Хлевник-крысолов.
Мелкая домовая нечисть, охранитель амбаров и припасов.
Мужичок закинул меч на плечо и, нахмурившись, посмотрел на меня исподлобья. Видно было, что он сильно измотан. Глазки его нездорово блестели.
Решив соблюдать обрядовость и расположить к себе небыльника, я медленно полезла в суму и выудила оттуда кусок пряника.
Протянула хлевнику, поклонилась.
– Прими угощение, батюшка.
Мужичок лишь долю секунды мялся. Вид пряника зажег в его взоре хищный огонь. Я и заметить не успела, а лакомство уже перекочевало в руку хлевника, и теперь он жадно чавкал, брызжа слюной.
Я не торопила. Этот маленький воин, коль не сбежал до сих пор, мог рассказать мне много интересного.
Утолив первый голод, мужичок утер узловатой рукой рот и пробурчал:
– Хорошо утощеньице. Может, и испить что будет?
Я усмехнулась. Полезла в котомку-спасительницу. Всякое люблю брать с собой загодя. Никогда не знаешь, что пригодится в моем ремесле. На свет появилась маленькая долбленка. Мой запас-припас на темный день. Вода-живица. Нелегко достается она ведунам, да только часто польза от нее тем, кто не ленится припас такой делать. Вот и сейчас вместо простой воды родниковой (припасенной, конечно, – из местных колодцев даже врагу бы не дала) протянула я небыльнику сей отвар. Вода та полезная: и сил придаст, и разум прояснит…
И мне правду в охотку расскажет хлевник, без утайки.
Напившись, мужичок крякнул, поблагодарил и, явно впервые за много дней расслабившись, затараторил. Не забывая, впрочем, порой покусывать пряник.
– Да что и говорить, дочка. Началась беда давно, пошло от селений, что еще дальше по дороге, к лесам чужим. Да и докатилось до нас. Поначалу думали, хворь какая, мало ли. Бывает, со всеми случается. Но начали люди чахнуть, урожай стал гибнуть, вода в колодцах да реках мертвячиной засмердела. А там уж поняли, что беда. По ночам бродили по дворам лихоманки. Люди-то их не видят, а вот мы отлично рассмотреть можем. Те поначалу робко, боязливо, все по углам темным да по стеночкам. Мы, домовые, их сперва гоняли для острастки. Да толку. Они все смелее становились, с каждым днем их больше было. Я уж и не упомню, когда такое было. Стали они в дома забираться. От них же ни запор, ни засов не поможет. Глядишь порой – спят хозяева на печи да по лавкам, а рядом с ними стоят лихоманки незримые, смотрят жадно, ждут. Оглянуться не успели – пошел мор. Люди, кто еще живы и могли бежать, те бежали – кто в леса, кто к родне в соседние селения. А за ними уж и небыль потянулась. Вымерла почти деревня.
– А ты ж чего не бежал? – не удержалась я.
Хлевник гордо подбоченился, перестал жевать пряник. Зыркнул грозно, по-боевому.
– Я воин! Воин свои земли не бросает! – И продолжил: – Я попервой амбары сторожил, все думал, быстро сгинет хворь, вернутся люди. От крыс отбивал запасы, сторожил добро. Да потом уж не от кого стало сторожить – даже крысы и те сбегли.
Он глубоко вздохнул, видать, тяжко ему было то вспоминать.
– Я уж и надежду потерял. Нет вестей никаких от соседей. У нас лишь мертвецы по хатам да лихоманки резвятся. И непонятно, что им тут делать, пировать уж не над кем. Совсем закручинился я, прятался под амбаром, таился. Но в одну ночь, слышу, – хлевник вдруг дернулся, махнул рукой с пряником, – идет кто-то по деревне. Чую – дух живой! Кинулся я подглядывать, выбрался под крышу. Оттуда вид отличный – почти вся деревня до окраин проглядывается. Смотрю – идет к площади человек. Один. Мне-то темнота не помеха, я в ночи с крысами веками воюю, а потому сразу уразумел – ведун. Идет спокойно, справно. А как дошел до «дедов», так погань лихоманская и полезла. И что тут началось. Ведун тот, видать, из матерых оказался. Боец знатный. Полыхнули у него руки огнем-пламенем, стал он моровых девок гонять, пулять в них искрами да молоньями раскаленными.
Я приметила, что хлевник, увлекшись, начал привирать да приукрашивать, но виду не подала. Надо было выговориться бедняге. Пусть рассказывает.
А мужичок продолжал. Он уже скакал по земле, размахивал обрубком меча, изображая сражение.
– Он их и так, и этак. Ну, думаю, задаст он им жару, наша возьмет. Разгонит тварей. – Хлевник вдруг остановился как вкопанный. Склонил голову понуро. – Я даже и не знаю, откуда появилось это полено треклятое. Коряга сухая. С виду смешная, неуклюжая. Ножки, что твои веточки. Умора. Да только сразу учуял я за этой палкой силу. Страшную силу, великую. Я про такую и не слыхивал. А я уж про многое знавал – у меня Злыдни знакомцы. Так они по Руси много где шастали, пакостили, много видели, про многое баяли. А про такое не говорили даже!
Хлевник куснул пряник. Пожевал задумчиво. Продолжил рассказ:
– В общем, деревяха эта за спиной ведуна объявилась и сразу к нему. Да не напала, а в беседу. Говорит, мол, ты… имя у ведуна еще оказалось забавное такое. Немил… Некрас…
– Неждан! – ахнула я и дальше слушала уже с замиранием сердца.
– Точно! – гоготнул мужичок. – Значит, говорит бревно: «Ты слово давал, что любая моя просьба тобою будет исполнена взамен на то, что мы отдали тебе девку княжью!» В общем, по всему видать, какой-то между ними был уговор. А ведун озлился, кричит, мол, никогда я не поступлю так. Не было такого уговора, одну жизнь на целую округу менять. Лихоманки-то со страху попрятались, скулят под избами. Тут и началось – бревно тоже закусилось, и быть беде бы, да только…
Хлевник внезапно умолк. Глаза его испуганно забегали, затрясся он мелкой дрожью. Будто вспомнил что ужасное, будто вода-живица открыла в памяти то, что давно он забыл по доброй воле, от страха. Забормотал небыльник шепотом:
– Думал я, что хуже и некуда. Сцепится сейчас ведун с дивным бревном. А оказалось, хуже много есть куда… – Он нервно сглотнул. – Я-то небыль мелкая, не знатного роду, мне-то откуда такое видеть? Ох и страху натерпелся. Да только сковало меня так, что дернуться не мог. Только сидел, дрожал, как лист на ветру, и смотрел.
Я ждала, когда мужичок соберется с духом.
– Явилось… лихо! – наконец выдавил он и захлопнул себе ладошкой рот. Будто сам испугался сказанного.
Впервые видела я, чтобы нечисть поминать нечисть опасалась. Хозяйка всех лихоманок явилась сюда? Теперь стало понятно, откуда так много моровых девок скопилось разом. Знала я, что им по доброй воле не собраться, но чтобы такое! Не бывало много веков подобного…
Хлевник меж тем чуть пришел в себя, вновь продолжил:
– Хозяйка-то эту корягу мигом прогнала. Видать, не в ладах они. По всему было видно. И бревно ее не выносит, но боится до поры. И хозяйка явно не дозволит в свои дела чужим лезть. Прогнала она корягу, как мальчишку выставила. – Хлевник вдруг подскочил ко мне, призвал наклониться, будто тайной поделиться хотел. Хотя на много верст вокруг живыми были я да он. – А она… ведуна-то не убила! Не искорежила, не потравила. Говорить с ним стала. Представляешь? И дивные вещи говорила. Будто с ведуном этим они родня кровная. Что в ладу надо быть. Я уж думал, со страху повредился разумом, пойду теперь блаженным духом по лесам в камни вселяться. Ан нет. Слышу, с ведуном они уговорились, что коль так, то отступит хозяйка. Уйдет из окрестностей, уведет своих девок. Уж не знаю, что за ведун такой был, да только лихо ему слово дала, что оставит в покое земли.