– Я знаю, что за ведун такой, – тихо шепнула я, но хлевник, кажется, не расслышал моих слов.
– Условились они. Поверил хозяйке ведун. И ведь действительно пропала, сгинула, как не бывало. И лихоманок след простыл. Ну, думаю, заживем теперь! Сладил ведун беду! А уж вернутся люди. Мертвых отплачем, новых народим. Отживемся как-нибудь! Так небось и ведун подумал. Ушел к утру, работу свою сделанной посчитав.
В этот раз хлевник замолчал надолго. Сумерки уже почти переросли в темный вечер. Впору ухать сычу, да только нет живности окрест. Тишина.
Я ждала, сама погруженная в свои мрачные мысли. Что же получилось так, Неждан?
Медленно заговорил небыльник, тяжко ронял каждое слово:
– Я уж по-всякому, по-доброму вспоминал ведуна того да по утрам забирался на крышу крайнего дома, высматривал – когда обозы с родными селянами в деревню вертаться будут. День глядел, неделю глядел, все глаза проглядел. А как-то пролетал мимо крыжатик, ворон-гибельник. Окрикнул я его: мол, куда летишь, какие вести окрест? Сделал круг надо мной белый ворон, гаркнул – много оплакивать надо неупокоенных да следить, чтоб не разбрелись неприкаянные. Нынче по всем селам окрест мор идет. А путь он держит в Вялки, селение тут неподалеку, за полем. Там нынче лихоманки лютуют. Да и много где… Сделал еще круг белый ворон, да и ушел дугой вдаль.
Понурился хлевник, жевал грустно остаток пряника:
– Обманула хозяйка ведуна. До поры схоронилась, а после пуще прежнего лютовать стала…
И такая тут меня взяла злость. Никогда такого не чувствовала, не доводилось ярости место уступать. В гиблых местах, в страшных странствиях, всегда была я спокойна и рассудительна, дело свое ведала здраво. А тут будто лопнули какие оковы, треснули стены темницы, да и вырвался бабий гнев наружу. Неукротимый, сжигающий.
Неждана моего обманула, тварь нечистая! Доверился он тебе, как родной. Ведь правду тут услышал хлевник, кровь от крови, родня. А ты!..
Отшатнулся от меня мужичок, в страхе шарахнулся, чуть было меч не выронив. Во многих битвах неравных боролся он, а ярости девичьей испугался. Да не стыдно ему того было, потому как страшна я была, наверное, в тот миг.
– Я иду искать лихо! – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Хочешь, со мной идем, маленький воин? Все одно тебе на этом погосте больше нечего делать.
Хлевник кивнул и спрятал огрызок пряника куда-то за пазуху, под крысиный плащ.
Уходя, мы сожгли всю деревню, дабы придать гиблое место огню.
Я шла по ночной дороге, рядом семенил хлевник, а за спиной жаром полыхали Ночевьи заводи…
– …Тебе и передаю. Насилу нашел тебя. – Мужичок покосился на увесистую котомку. – Я уж с этой поклажей по всем лесам да болотам от хищного зверя отбивался. А донес.
Мужчина аккуратно свернул только что дочитанный лист. Руки его едва заметно дрожали. С минуту он собирался с мыслями, крепко прикрыв глаза. Позже шепнул чуть хрипло:
– Дальше что было?
Хлевник виновато развел руками.
– Знамо что. Бабе ж когда что втемяшится, не остановить. Долго вела охоту ведунка. Что твой пес по следу мора шла. Лихоманок пожгла… жуть сколько. Порой ни сна, ни отдыха не знала. И нагнала хозяйку. – Мужичок задумался, добавил: – Или это хозяйка позволила себя догнать. Уж не знаю. Явилась одноглазая. Так Лада ей все и выпалила. Как на духу. И что думает про нее, и про кривду ее, про ложь… От души прикладывала, весь ведогонь вложила…
Небыльник замешкался, но мужчине стоило лишь коротко глянуть на него, и хлевник мигом продолжил:
– Хозяйка слушала, а потом и говорит с насмешкой: «Эвона как, красавица. Вижу я, любовью здесь пахнет. А это может быть очень полезно, если так подумать. И знакомец у меня один есть – он как раз по таким делам любовным. И по девицам! Ты ведь знаешь, красавица, поговорку – не буди лихо!»
Хлевник вздохнул:
– Хозяйка сказала то, какую-то скоморошинку прочитала, пальцами щелк! И пропали обе… Только котомка ведунки и осталась. Так я схватил ее – и тебя искать! Уж сколько истоптал, исходил…
Мужчина кивнул еще раз. Он уже не слушал болтовни хлевника. Смотрел на лежащий перед ним лист заметок Лады. Сколько жизней легло на его вину теперь. Сколько еще ляжет.
– Нет, матушка, Ладу тебе не забрать! – одними губами выдохнул мужчина и сжал кулаки.
До побелевших костяшек.
Яга
Привела меня тропинка, привела,
Легкой поступью охотника расхожена,
И встречаешь ты меня, верна жена,
А плакун-трава в тугой букет уложена…
Для тебя!
Мужчина стоял и смотрел на серое вечернее небо.
Был он средних лет, кряжист и плотно сбит. И даже в покойной его позе чувствовалась уверенность бывалого воина. Он приложил широкую мозолистую ладонь ко лбу, будто прикрываясь от лучей светила. Хотя вместо яркого солнца теперь уж был лишь размытый бледный шар.
Стоял он так долго, будто ждал чего.
Все вокруг было недвижно, словно вся природа окрест замерла, подражая мужчине. Не колыхнется высокая трава, доходящая почти до пояса, не качнутся лапы елей у кромки недалекой дубравы. Недвижно все.
Мертво.
За спиной мужчины возникла высокая худая фигура. Будто соткалась из воздуха. И чем ближе шла она к одиноко стоящему человеку, тем плотнее становилась. Вот уже можно было различить в ней сухую женскую фигуру, длинную и нескладную, отчего казалась она еще более тонкой. Проступили из марева многочисленные косточки-побрякушки, болтающиеся на веревках почти до самого пола. Стали отчетливыми белесые волосы, старческие, жидкие, но при том сохранила гостья крепость их, позволявшую иметь косу до земли. Длинные, слишком длинные руки, узловатые и страшные, сжимали массивную ступу. Обычную, слегка треснутую у обода. В таких толкут муку в каждом доме. Многообразие невнятных тряпок, свисавших с костлявых углов тела незнакомки, придавало ей неряшливости, дикости. В целом весь вид проявившейся фигуры был мирским, бытовым. Так могла бы выглядеть любая знахарка или наузница-отшельница. Если бы не странные, не людские формы женщины и ее лицо.
Мазня чернильная, не лицо. Только живыми казались те разводы, плыли они, медленно перетекали, как деготь в чане. И в черном этом омуте не разобрать было ни глаз, ни рта, ни хоть каких-то черт человеческих.
Гостья неслышно приблизилась к мужчине. Встала в шаге за его спиной. Тоже молча стала смотреть вдаль. По крайней мере, так могло показаться.
– Ивара работа? – после долгой паузы спросил мужчина. Он кивнул на бездыханное тело, распластанное в высокой траве почти у его ног. Тело со стрелой в спине.
Его тело.
– Какая уж разница? – безучастно произнесла незнакомка за спиной.
– И то верно, – как-то легко согласился мужчина, и оба они вновь надолго замолчали.
Белесое пятно, заменившее солнце, коснулось верхушек далеких деревьев.
– Пойдем. – Высокая женщина слегка тронула воина за плечо.
Тот, чье тело лежало в траве, еще раз кивнул, повернулся и без страха взглянул в черное пятно, заменявшее лицо незнакомке.
Все же он был смелым человеком.
Фигура слегка стукнула пестом, отчего внутри ступы раздался неожиданно утробный и глубокий гул, и собралась уже поворачиваться. Но воин вдруг не выдержал, шагнул ближе и прошептал:
– Каково там, в Лесу?
В голосе его сквозили нотки тревоги.
Фигура плавно повернулась, тряхнула тяжелой белесой косой и чуть склонила голову. Можно было подумать, что она улыбается. Мягко, грустно. Как часто слышала она этот вопрос. Понимая, что за ним всегда скрывался простой человеческий ужас перед невиданным. Она знала, что ответить, как упокоить.
– Не страшно, – даже немного ласково сказала она. Как младенчика баюкала.
Мужчина поджал губы, желваки его заиграли. Он кивнул в третий раз, и они двинулись прочь, уходя в чащу от белесого пятна в сером небе, от недвижной травы, от бездыханного тела со стрелой в спине.
Уходили, постепенно расплываясь туманом, растворяясь.
Вот уже и нет никого.
В Лес увела яга покойного.
Туман тяжелым покрывалом окутывал все окрест. Лежал на корявых сучьях голых кустов, застыл между черных гнутых ветвей исковерканных деревьев, бледным маревом распластался средь мшелых коряг.
Казалось, он был здесь всегда и никогда луч солнца не проникал сквозь мутные низкие облака в эти мрачные места, а тягучий, стоячий туман помнил еще незапамятные времена, когда не было ни людей, ни древних народов, ни нечисти.
Давящая вечность неизменности.
Я пробирался вперед, продираясь сквозь цепкие лапы кустарника, сквозь извилистые, норовящие броситься под ноги корни, сквозь густую, будто валеную, пелену.
Ступая по черной влажной земле, я порой оскальзывался, съезжал вбок, но верный посох помогал вовремя найти опору. Вонзался вострым копьем в глухо стонущую жижу, поддерживал хозяина. И я шел дальше.
Сквозь туман.
Плотнее запахнув походный кафтан, я поежился. В этом месте, несмотря на теплую еще раннюю осень, было зябко. А чего еще можно было ожидать, приближаясь к Пограничью? Но мне очень нужно было найти ответ на один вопрос.
С тем и шел уже третий день по мрачным, скользким, укутанным вечным сумраком лесам.
Я должен был найти. Я чувствовал, что уже близко. Ощущал не ведунским чутьем, но той неясной уверенностью ожесточенно ищущего человека. Человека, цепляющегося за отчаянную надежду.
Через туман.
Последние несколько месяцев прошли как в мареве. В вечном поиске ускользавших ответов, намеков. Надежда, дурная девка, вильнув тощим задом из-за угла, каждый раз легко ускользала. Но я искал.