В тот первый вечер Серена встретила его взгляд и больше уже не отпустила. Клайд и Рейнар, со своими ужимками и бравадой, потерпели сокрушительное поражение. Серена выгнала их как мальчишек, а Яннема, окаменевшего от изумления, взяла за руку и увлекла наверх, в свою спальню. На следующий же день она дала отставку Лорду-хранителю. И хотя продолжала принимать и визитеров, и подарки, и серенады под балконом, но в свою постель не пускала больше никого. Яннем с радостью женился бы на ней, но, разумеется, об этом не могло быть и речи. Ни тогда, ни тем более теперь. Хотя нельзя отрицать, что была определенная прелесть в том, чтобы лежать с Сереной не в спальне ее маленького особнячка на окраине города, а на королевском ложе, в самом сердце замка Бергмар.
Какое-то время Яннем водил ладонью по ее вытянувшемуся телу, словно поглаживая кошку, и Серена совсем по-кошачьи мурлыкала, опустив ресницы и наслаждаясь лаской. Потом выгнула шею, откинув с плеча тяжелую медную гриву, и сказала:
— Если хочешь знать мое мнение, ты все сделал правильно. И угрызениями совести терзаешься совершенно напрасно.
Ладонь Яннема, поглаживающего ее подтянутый живот, остановилась. Он слегка приподнял брови и спросил нарочито весело:
— Угрызения совести? Это так заметно?
— Мне — да, — фыркнула Серена. — Я же знаю, как ты его любишь. Если бы он сейчас вошел в эту дверь и посмотрел на тебя жалобным взглядом, ты бы немедленно вскочил и с готовностью уступил ему место.
— Серена. — Яннем с упреком покачал головой. Его привязанность к Брайсу ни для кого не была секретом, и для Серены, конечно, тоже, но мало кто высмеивал эту привязанность так зло. И мало кому он подобные насмешки прощал. В сущности, только ей.
Она нагнулась и легонько куснула его пальцы, рассеянно поглаживающие ее обнаженное плечо.
— Ну ладно, погорячилась. Свою женщину ты не станешь делить даже с ним. И свой трон. Это самое важное, что у тебя есть.
— Это все, чего я хотел, — сказал Яннем и удивился, как просто прозвучало это признание, когда он наконец осмелился произнести его вслух. Так оно и есть. Эта женщина и королевский трон — вот и все, к чему он когда-либо стремился. Именно в таком порядке… или нет.
— И свой трон ты брату не отдашь, как и свою женщину. Но умаслить его все же необходимо. Поэтому ты бросил ему кость.
— Я бы не назвал должность королевского маршала костью. Тем более что Брайс о ней всегда мечтал.
— И ты подарил ему исполнение мечты, лишь бы его порадовать, — иронично сказала Серена.
Кто-нибудь, услышавший их разговор (а Яннем не сомневался, что их слушают — во всяком случае, Лорду-дознавателю станет известно содержание их беседы), мог удивиться, отчего простой куртизанке, женщине без имени, без прошлого, без заслуг, позволяется говорить в таком тоне с королем Митрила. Но Серена позволяла себе этот тон, когда Яннем был всего лишь третьим сыном короля, принцем-изгоем; и будь он подмастерьем сапожника, она бы говорила с ним точно так же. Она совершенно не делала различия между мужчинами по тому, какое положение они занимали. И если среди ее любовников никогда не случалось подмастерьев, говорила Серена с насмешливой улыбкой, то лишь потому, что среди людей подобного круга до обидного мало хороших собеседников. Однако она весьма охотно оказывала благосклонность нищим философам и поэтам. До Яннема, разумеется. Те времена прошли.
Он ценил это — то, что она считает его достойным собеседником, ценил ее откровенность и проницательность. Без этих качеств, говорила Серена, шлюхе не выжить. Именно так она себя называла: шлюхой. Яннем всякий раз негодовал и требовал, чтобы она забыла это грязное слово, но Серена только смеялась. И как же он любил ее саркастичный смех. И ту правду, которую она всегда, не таясь, ему говорила.
— Да, я подарил Брайсу исполнение мечты, — проговорил Яннем, тщательно подбирая слова. — И заодно дал понять, что его положение в качестве моего брата будет намного выше, чем было при нашем отце в качестве королевского сына. Что времена унижений для него позади. Он больше не будет никем.
— И ему вовсе не обязательно для этого становиться королем, — добавила Серена. — Да, этот посыл предельно ясен. Думаю, Брайс его уяснил. А понял ли он, что ты не просто пошел на компромисс, но использовал его собственные мечты против него?
— Я утолил его амбиции, — возразил Яннем. — В некотором смысле дал ему даже слишком много. Не зря маршалами всегда назначали недалеких людей. Подобный пост наделяет реальной властью. Этим назначением я показал Брайсу, как на самом деле ему доверяю.
— Вернее, убедил в этом и его, и весь двор. Всех, пожалуй, кроме меня.
Яннем снова вздохнул:
— И еще лорда Дальгоса. Честно говоря, не думаю, что он это одобрит.
— А ты нуждаешься в его одобрении? — в голосе Серены скользнула тень презрения, и Яннем, нахмурившись, убрал руку с ее тела.
— Я нуждаюсь в союзниках, — сказал он резче, чем собирался. — Сейчас еще больше, чем прежде. Если мы в самом деле на пороге войны и если окажется, что я ошибся, доверив командование Брайсу.
— Ты не ошибся. Посуди сам. Какой у тебя был выбор? Оставить армию лорду Урсусу, который, по твоим словам, отказывается воспринимать угрозу с запада всерьез? Но если Брайс прав и это в самом деле подготовка к нашествию орков, то сменить маршала необходимо. Если же Урсус прав и войны сейчас не будет, то ты ничего не теряешь. Ты разрядил обстановку, потешив тщеславие Брайса, и в то же время нашел надежный способ удалить его от двора, чтобы он не мог вербовать здесь новых союзников.
— Возможен и третий вариант, — вполголоса сказал Яннем. — Нашествия орков не будет, а я забрал армию из рук слабохарактерного старика и отдал всю военную силу моему брату. Который может завтра привести эту армию в столицу и свергнуть меня.
— Что ж, — очаровательно улыбнулась Серена. — В таком случае давай надеяться, что война с орками все же начнется. Выпьем за это. Я обожаю войну!
Она встала и налила вина в два бокала. Яннем лежал, подперев щеку ладонью, и смотрел, как сияние свечей золотит гладкую кожу на безупречной спине Серены. Когда Серена протянула ему бокал, он потянулся было, но потом покачал головой.
— Пост, — суховато напомнил Яннем, и Серена скорчила недовольную гримаску.
— Ах да. Пост. А ты у нас такой скромный праведник. Все время об этом забываю.
Она осушила залпом один бокал, потом так же быстро — другой, отшвырнула оба к стене. И шепнула, склоняясь к его губам:
— А я неисправимая грешница. Пока ты играешь в добродетель, я буду грешить за нас обоих.
Яннем думал, что она уже полностью измотала его этой ночью, но, как выяснилось, ошибся. Потом они снова лежали на королевском ложе, на сей раз рядом, вжавшись друг в друга, и очень долгое время лишь тяжелое, глубокое дыхание нарушало тишину. Обычно после таких бурных соитий Яннем быстро ускользал в сон, но сейчас нервное возбуждение никак не желало отпускать его до конца. Он смотрел невидящим взглядом на громадные тени, которые отбрасывал на потолок играющий в камне огонь. Серена тихонько поцеловала его в плечо и прошептала:
— Кажется, сегодня я была недостаточно хороша.
— Ты всегда хороша. Лучше всех.
— Что еще тебя беспокоит?
— Я бы сказал, — вздохнул Яннем. — Но нас подслушивает лорд Дальгос.
Она негромко рассмеялась.
— Жаль, что я не владею магией. Жаль, что и ты ею не владеешь, мой бедный возлюбленный, — поддразнила она, и Яннем нахмурился, как всегда, когда задевали его больное место. Но Серена проигнорировала монарший гнев, ткнула пальцем в складку, проявившуюся у Яннема между бровями, и с силой потерла, словно пытаясь разгладить.
— Когда ты так хмуришься, то выглядишь обиженным мальчишкой. Избавляйтесь от этой привычки, сир, если желаете, чтобы вас считали зрелым мужем.
— Ты думаешь, проблема именно в этом? Что я молод и глуп?
Холод в его голосе не заставил Серену смутиться.
— Конечно, ты молод. Но тот, кто посчитает тебя глупцом, совершит роковую ошибку. И я уверена, что Лорд-дознаватель не окажется настолько недальновиден.
— Я не знаю, верить ему или опасаться его.
— И верить, и опасаться, Яннем. Только так ты и сможешь теперь относиться к людям.
— Даже к тебе?
— Особенно ко мне. Я слишком близка к тебе. Я — твое слабое место.
Он обвил ее плечи руками и долго, вдумчиво целовал. Серена отвечала на поцелуй со сладкой леностью, от которой, о Светлые боги, желание снова стало в нем просыпаться.
— Ты в самом деле еще очень молод, — рассмеялась Серена, почувствовав это. И снова, в третий раз за эту ночь, дала ему все, в чем он нуждался.
Солнце уже взошло, когда они наконец задремали. Яннем спал беспокойно, ему снились тревожные, мутные сны, в которых он то безуспешно искал что-то, то тщетно пытался от кого-то скрыться, а под конец снова оказался на церемониальном помосте на площади, перед стеной огня, опаляющей его волосы и лицо. Только на этот раз стена не развеялась, сколько он ни выделывал перед ней пассы своими немощными, лишенными маны руками, в которых королевские регалии оставались бессмысленными побрякушками. Стена надвинулась на него, поглотила и сожрала, и Яннем кричал, слыша, как трещит его кожа и лопаются глаза, задыхаясь от вони собственной горящей плоти.
Он рывком сел в постели, хватая ртом воздух, с сильно колотящимся сердцем. Посмотрел на Серену: она спала, переплетя его ноги со своими и закинув руку ему на грудь. Его кошмар не потревожил ее сна. Так спят люди с совершенно спокойной совестью. Яннем позавидовал ей в этот миг.
«Значит, ты обманул его. Он знает об этом?»
Серена все поняла. А понял ли Брайс? Яннему хотелось верить, что нет. Потому что было кое-что еще — еще одна из множества причин, побудивших его отдать своему брату маршальский жезл. Имелись и другие, те, о которых он не упомянул. Например, то, что таким образом он вынудил Брайса наконец присягнуть на верность. И то, что лорд Урсус приходился свояком лорду Иссилдору, открыто выступавшему против нового короля, так что Урсуса так или иначе требовалось отстранить от власти… И была еще одна причина. О ней Яннем не сказал ни лорду Дальгосу, когда обсуждал с ним последствия этого непростого решения, ни своей любовнице, которой мог доверить все. Но Серена все равно поняла, что его мучает совесть, хотя и не совсем верно угадала, из-за чего именно.