— Здесь понадобится ваша помощь, мой принц, — тихо сказал он.
Брайс лишь взглянул на дверцу и сразу же ощутил мощную волну защитной магии, исходящую от нее. На взгляд любого, не владеющего магической силой или владеющего ею в недостаточной мере, это была самая обычная дверь в чулан, никому не нужная и всеми забытая: мощное заклятие забвения надежно отталкивало от дверцы случайные взгляды. Но это было далеко не все: едва взглянув на замок, Брайс сразу же понял, что здесь что-то не так. На замке стояло запирающее заклятие, но, помимо этого, угадывалось нечто… странное, незнакомое, но почему-то совсем не казавшееся чужим. Наоборот, близкое и родное, хотя и не виданное раньше.
— Это эльфийский замок, — сказал Эгмонтер. — Я не смог отпереть его, как ни старался. Вам ведь известно, как работает магия эльфов?
— Еще бы, — прошептал Брайс.
Мать рассказывала ему. Магия эльфов не подчиняет предметы, а оживляет их — наделяет частичкой души своего создателя. Вещь, зачарованная эльфом, становится частью его самого, сродняется с ним, хотя это не значит, что такой предмет становится рабом своего создателя. Скорее — другом, братом, ребенком. Эльфы поют своим лукам, как матери поют своим детям, и луки, заслышав песнь, сливают заключенную в них частичку души с душой эльфа. И происходит чудо…
— Там, у Мортага, — проговорил Брайс, — я думал о том, что сделал бы, будь у меня эльфийские лучники. Мы бы перестреляли этих тварей через все озеро. Эльфийские стрелы летают так далеко, как нам и не снилось. Даже не пришлось бы применять магию. И никто из наших не погиб бы.
— Вы все еще можете это сделать, мой принц. Вы сможете то, о чем сейчас и не мечтаете. Если откроете эту дверь.
Брайс тронул пальцем подвесной замок. Он был отлит из чистого серебра, хотя заклятие забвения придавало ему вид ржавой железки. Поначалу Брайс ничего не ощутил, но потом на кончике его пальца что-то дрогнуло, точно сонный зверек проснулся от осторожного прикосновения. Брайс раскрылся, открывая свою душу и впуская в себя ту частичку чужой души, что жила в замке и держала его на запоре: души эльфа, который создал эту преграду годы назад.
— Мама, — выдохнул Брайс.
Это прозвучало так беспомощно, словно он проснулся от кошмара и звал ее на помощь. И она его услышала. Часть души его матери, крошечная часть, заключенная в замке, скользнула в душу Брайса, обволокла его, обняла, прижала к себе и поцеловала. «Я знала, что этот день настанет. Что однажды ты найдешь путь», — отчетливо сказала эльфийка Илиамэль в голове у своего единственного сына. Брайс отчаянно потянулся к ней, пытаясь ухватить искрящийся бледный след. Но искра уже ускользнула, растаяла и исчезла без следа.
Подвесной замок разомкнулся и с глухим стуком упал на пол.
— Очень хорошо, ваше высочество. Великолепно, — прошептал виконт Эгмонтер, и Брайс, пораженный тем, что сейчас произошло, не заметил хищного блеска в его льстивых глазах.
За дверью и впрямь оказался чулан, заваленный всяким хламом, покрытым толстым слоем пыли. Но дальняя стена тоже оказалась иллюзией. Брайс развеял ее движением руки и увидел темный провал, уводящий в неизвестность. И оттуда, из этой неизвестности, тянуло чем-то — снова незнакомым, но совсем иным, не тем, что он почувствовал, когда открывал замок. Там, впереди, определенно пульсировала магия. Но это была не эльфийская магия и… не человеческая тоже. У этой магии был запах, остро напомнивший Брайсу залитый кровью эшафот. Так пахнет смерть. Так пахнет небытие.
— Что там, Эгмонтер? Куда вы меня привели? — спросил Брайс, неотрывно глядя в зияющий темный провал.
— Сложно сказать, мой принц, — прошелестел Эгмонтер за его плечом. — Я ведь не мог проникнуть сюда без вас. Но вы тоже это чувствуете, верно? Подозреваю, что и лорд Иссилдор это чувствовал, однако не посчитал нужным сообщить вам, хотя наверняка догадался, что вход запечатан эльфийской магией. Может, не так уж и плохо, что лорда Иссилдора с нами больше нет, а?
Брайс протянул руку, и она утонула во мраке. В буквальном смысле: только что он ее видел и вдруг перестал — рука оказалась по локоть погружена в бесплотное темное марево, полностью поглощающее свет. Казалось, будто рука бескровно отсечена, но Брайс сжал пальцы в кулак и почувствовал их, как обычно. Даже… как будто бы… ЛУЧШЕ, чем обычно. Что бы там ни было, в этой темной пелене, оно обостряло все его чувства. Пока что только тактильные, но что будет, когда он ступит туда целиком?
— Что бы ни искали орки в горах Митрила, оно там, — сказал Эгмонтер, кивая на провал.
И это стало последней каплей. Отринув все колебания, Брайс шагнул вперед.
И утонул во Тьме.
Он не сразу понял, что это Тьма. Все, что он знал о Тьме, противоречило тому, что он увидел. Во время обучения магии о Тьме говорили мало, лишь то, что следует знать магу, чтящему Светлых богов: что Тьма есть зло, что она почти неодолима, что предупредить ее рождение намного проще, чем уничтожить, когда она уже родилась. Брайс читал легенды, где воспевались герои, боровшиеся с Тьмой, и слышал о колдунах, отдавшихся Темным богам и принесших на землю много страха и горя, а потом сгинувших без следа. Тьма была не просто опасна, она была ересью — самой страшной, самой гнусной ересью, какую только можно вообразить. Любого мага, заподозренного в попытке обратиться к Темным богам, немедленно сжигали. И хотя в виконте Эгмонтере с самого начала было что-то не так, Брайс на самом деле никогда не думал всерьез, что тот может иметь дело с темной магией. Ведь, как учили Брайса, любой человек, даже не обладающий сам магическими способностями, чувствует Тьму задолго до приближения к ее источнику: по тому, как она хватает, корежит и иссушает его душу. Люди заболевают, чахнут и умирают, лишь оказавшись рядом с темной магией.
Люди, да. А как насчет орков?
«Что это? Где я? Что происходит?» — эти бессильные мысли метались в его голове, и Брайс понял, что близок к панике. Но сорваться, к счастью, не успел, потому что в этот миг рядом с ним загорелся холодный зеленоватый огонек. И хотя этот огонек, безусловно, не был порождением света, он развеял обступившую их Тьму, по крайней мере, на физическом уровне.
Брайс увидел перед собой Эгмонтера, с бледным, напряженным и странно торжественным лицом, держащего неверный зеленый огонек в поднятой руке.
— Поразительно, — проговорил виконт, и его голос прозвучал так глухо и далеко, словно воздух был набит пухом. — Вы чувствуете? Здесь все пропитано Тьмой. Однако снаружи, за дверью, это практически не ощущается. Нужно подойти вплотную и задействовать недюжинные силы, просто чтобы ощутить. Ах, как хорошо она для вас постаралась. Представляю, сколько времени и сил у нее ушло, чтобы воздвигнуть такой барьер.
— У нее? У кого — у нее? — с трудом спросил Брайс: говорить было тяжело, слова выталкивались из горла, как камни, царапая глотку.
— У вашей матери, разумеется. Проклятой эльфийки Илиамэль. О, мой принц, только не говорите, будто вы не догадывались.
Брайс снова вспомнил карамельную конфету, начиненную Тьмой — самым страшным ядом, сжирающим изнутри не только тело, но и душу. Догадывался ли он? Конечно. Позволял ли себе думать об этом? Нет, никогда. Илиамэль была его матерью, и он любил ее.
— Идемте же, идемте, — нетерпеливо сказал Эгмонтер и потянул его вперед по узкому коридору, созданному не из камня, а из чего-то мягкого, пульсирующего, живого… почти живого, но обреченного всегда оставаться мертвым.
— Ей приходилось быть очень осторожной, — бормотал Эгмонтер, шагая вперед и высоко поднимая зеленоватый огонек, не освещающий ничего, кроме их побледневших лиц. — Не просто создать это место, не просто надежно его спрятать, но и точно отмерить силу, которую она здесь высвободила. Создать и поддерживать источник, но не притянуть сюда темных тварей. Тонкая работа… ювелирная… Она была великим магом, эта эльфийка, великим… Жаль…
Эгмонтер не успел сказать, чего именно ему жаль, а Брайс не успел спросить. Они внезапно остановились, Эгмонтер простер руку выше, мертвенно мерцающий свет на кончиках его пальцев разгорелся сильнее. И тогда Брайс увидел, что они больше не в коридоре, а в небольшой комнате или пещере — он по-прежнему не видел ни стен, ни пола, ни потолка. Все, что он видел — алтарь, возведенный посередине помещения. Совсем небольшой, высотой едва до пояса. Основой алтарю служил странный сплав, напоминающий обсидиан, однако в этом сплаве наверняка было и что-то еще. Брайс машинально попытался прощупать постамент магией, но у него ничего не вышло. Вообще ничего. Он вздрогнул, напрягся сильнее, но, к своему ужасу, не сумел, как делал всегда, отринуть телесное и сконцентрироваться на ауре.
Хуже того — в этот миг ему показалось, что у него вообще нет ауры. Словно он в единый миг ее напрочь лишился.
— Все в порядке, мой принц, — сказал Эгмонтер, каким-то образом ощутив его тщетные попытки. — Вблизи Темного пламени любая другая магия перестает действовать. Именно это погубило вашего отца там, наверху.
Эгмонтер указал вверх, и Брайс взглянул туда, хотя не увидел ничего, кроме клубящейся, пульсирующей тьмы.
— Там… — хрипло повторил он, и Эгмонтер кивнул.
— Мы сейчас почти точно под тем самым местом, где ваш отец в последний раз охотился на троллей. Просто не повезло. Он столкнулся с шаманом, а шаман, разумеется, знал, что в толще земли находится источник темной магии. Это многократно усилило его мощь и полностью свело на нет всю магию короля Лотара. Вот почему он погиб. И вот зачем сюда идут орки. Они узнали об источнике, вполне возможно, что именно от того тролльего шамана. Обычно тролли ни с кем не вступают в союз, даже с орками. Но если орки сумеют первыми добраться до источника Тьмы и взять его под контроль… Страшно подумать, какую силу им это даст.
— Разве у них нет других источников?
— Есть, но только на собственных землях. Насколько мне известно, это сейчас единственный источник темной магии на землях, которые контролируют люди. И это станет для орков превосходной базой по захвату всего континента, если они укрепятся в этом месте и раскормят пламя как следует.