Брайс говорил и шел вперед в абсолютном мраке, и голос его делался все деревяннее и холоднее. Снова пытается провернуть то, что уже получилось однажды с императором людей? Убеждает самого себя, будто пришел к источнику Тьмы с дружественными намерениями? Это логично, если вдуматься, если только…
Если только не окажется правдой.
Кровь гулко пульсировала у Яннема в ушах, глазах, в языке, животе и паху. Липкие губы бестелесной твари раздвинулись шире, обнажая столь же бестелесные, но от того не менее смертоносные зубы. Эти зубы не могли разодрать в клочья тело — пока не могли, — но от души с легкостью отхватили бы приличный кусок. И Яннем уже ощущал эти зубы, то, как они скользят по нему, как с беззвучным свистом втягивается его душа в разверстую жадную пасть.
И в этот миг ему наконец стало больно.
— Брайс, — прохрипел Яннем, чувствуя, как у него подкашиваются колени. Он споткнулся и начал падать, но рука Брайса сжимала его все с той же уверенной силой. И не отпустила. Ни на миг не отпустила.
— Ты должен идти, — сказал Брайс, не оборачиваясь, все тем же голосом — слишком ровным, слишком… темным.
«Зачем ты меня туда ведешь? На самом деле — зачем? Что ты там говорил про костер из человеческих костей и о том, что без него источник зачахнет? Я поверил тебе. Так долго не верил, хотел верить и не смел — а потом поддался на уговоры, не смог отвергнуть ту единственную настоящую привязанность, которую когда-либо знал. И теперь ты отдашь меня Тьме на заклание. Как удобно все обернулось. С какого боку ни посмотри».
— Яннем, ты должен идти. Если ты сейчас остановишься, я могу тебя убить.
Снова тот же застывший, мертвенный голос, похожий на лед и стекло. Было совершенно темно — и снаружи, в реальном мире, и у Яннема внутри. Он не видел своего брата, только слышал голос и чувствовал на своем запястье хватку руки, чудовищно сильной и совершенно ледяной, словно рука давно остывшего трупа.
«Я могу убить тебя, если ты остановишься». Так сказал Брайс. И внезапно, прорвавшись сквозь все утолщающуюся пелену ужаса и тоски, Яннема окатило осознание, что это не было угрозой.
Это было мольбой.
Яннем резко выпрямился. Заставил себя встряхнуться — он не рассчитывал, что это поможет, но присосавшаяся к нему темная тварь ослабила хватку, словно не ожидала, что уже почти полностью загипнотизированная жертва неожиданно воспротивится. Яннем судорожно обхватил руку Брайса, сжимающую его запястье словно в тисках, свободной рукой, и с силой встряхнул брата, разворачивая к себе.
— Эй. Смотри на меня, — хрипло выдохнул он, хотя они не могли сейчас друг друга увидеть — во всяком случае, не глазами. — Брайс, это Яннем. Я здесь. Мы пришли сюда вместе и вместе уйдем. Помни, что ты собирался сделать. Для Митрила. Для меня.
— Для тебя? — все тот же стеклянный, неподвижный голос. Слишком низкий, слишком рокочущий. Уже почти нечеловеческий.
Яннем набрал воздуху в грудь. Светлые боги, какой же холодной была ладонь его брата.
— Помнишь солдатика? Деревянного. Жутко уродливого. Ты его вырезал из куска окаменевшего тиса, который нашел в горах. Все говорили, что из окаменевшего дерева простым резцом ничего не высечешь, сталь его не возьмет. А ты сумел. Немного магии добавил и сумел. Хотя вышел уродец. Но ты все равно собой гордился и первому мне принес показать. Ждал, что я тебя похвалю.
— А ты не похвалил, — все тот же мертвенный голос. Все тот же, но…
— Нет. Сказал, что это уродство и чтобы ты его больше никому не показывал, не позорился. И ты расплакался. Ты сделал то, что все считали невозможным, и даже я этого не сумел оценить. Я видел только, что этот чертов солдатик и на человека-то не похож. Но не важно было, похож или нет, Брайс, не важно. Тебе было пять лет, и ты простым резцом взрезал окаменелое дерево. Ты и теперь это сможешь. Ты сможешь все, только захоти.
«Захоти. Пожалуйста. Захоти этого так же сильно, как я».
— Мы пришли, — сказал Брайс.
Яннем взглянул вперед и понял, что снова может видеть глазами.
И ему совершенно не понравилось то, что он увидел.
Источник Тьмы и в самом деле едва теплился, его было почти не видно на выгоревшем, крошечном костерке. Растущее над алтарем дерево скрючилось, стало карликовым, ветви его дрожали, словно конечности дряхлого старика. Лезвие клинка, вонзенного в корни меллирона, потемнело и пошло кроваво-бурыми пятнами, напоминающими ржавчину, хотя Яннем прекрасно знал, что серебро не ржавеет. Но в Серебряном Листе серебра уже давно не осталось, как и в стволе меллирона — живых соков.
— Оно ведь уже издыхает, — вырвалось у Яннема. — Почти подохло! Его теперь надо только добить. Брайс… добей его!
И едва он сказал это, Тьма ударила.
Рука Брайса разжалась, и Яннем упал. Ему выворачивало нутро наизнанку, он согнулся пополам и выблевал все, что съел за последние сутки. Кровь текла у него по подбородку и сочилась из носа. Он был слишком близко к Тьме. Слишком близко. Даже такой крошечный ее росток смертелен для простого человека, не умеющего себя защитить.
«Брайс», — позвал Яннем — только в мыслях, потому что язык его больше не слушался.
Кажется, он все-таки не справился.
Он повалился навзничь, повернул голову набок, пытаясь сплюнуть кровь, которой постоянно наполнялся рот, иначе рисковал захлебнуться ею. И увидел Брайса, стоящего напротив алтаря. Его качало из стороны в сторону, точно пьяного. Казалось, он совершенно позабыл о брате. Весь мир сократился для Брайса до двух пульсирующих точек, одной из которых был он сам, а другой — Тьма, его подруга, его возлюбленная, его погибель. Он протянул руку и нежно погладил бестелесный огонек Тьмы, мерцающий на костяном костре. Кожа на кончиках его пальцев тотчас оплавилась, потекла, словно воск, обнажая красноватую плоть. Тьма пожирала Брайса заживо, а он этого будто не замечал. Он что-то прошептал, едва шевеля губами — что-то ласковое, словно прося прощения, — а потом схватил оплавляющимися пальцами торчащую кость в основании костра и рванул на себя.
Кости посыпались вниз с сухим, оглушительно громким стуком.
Брайс перегнулся через алтарь и выхватил из земли изуродованный скверной Серебряный Лист. Яннем успел заметить, что лезвие не просто запачкано, а искорежено, словно по нему потоптался тролль. Таким клинком ничего нельзя срубить. И все же Брайс именно это и сделал — широко размахнулся и нанес Серебряном Листом первый и последний удар.
Точно по стволу скорченного меллирона.
Тьма завопила. У вопля не было голоса, так же как не было плоти у ненасытного рта. У Яннема едва не лопнули перепонки, и кровь хлынула теперь не только из носа и рта, но и из ушей. Но в то же время ему как будто стало полегче: Тьма отвлеклась от того, кого поначалу приняла за жертву, любезно приведенную для нее Брайсом. Яннем попытался приподняться на четвереньки. Еще усилие — и он встал на ноги, шатаясь, но уже в состоянии снова владеть своим телом. У него болела каждая мышца, но это не имело значения. Брайс тем временем продолжал расправу над источником — меч переломился пополам от первого же удара, однако меллирон тоже не устоял: в стволе зияла глубокая вмятина, сочащаяся черной жижей, словно гнилая рана. Теперь Брайс выламывал ствол, пытаясь голыми руками закончить то, что начал оружием. Яннем шагнул к нему, чтобы помочь, но не успел: меллирон разломился, не с хрустом, а с омерзительным чавканьем, как будто Брайс не сломал дерево, а оторвал голову живому человеку.
Потом повернулся и со всей силы пнул ногой алтарь, заваливая его навзничь.
— Иди ты к демонам! — закричал Брайс во всю мощь легких. — Убирайся обратно к демонам, мама!
И вот тогда Тьма атаковала их по-настоящему.
Это были тени. И это не были тени. Чернее теней, такие же зыбкие и летучие, но обладающие собственной плотью. То, что породило эти создания, находилось не в этом мире, а в ином — мире без света, а значит, и без теней. Наверное, правильнее было бы называть их отражениями, хотя отражения обычно также не обладают собственной плотью… как и волей. И злобой. Неиссякаемой, вечной злобой, которой достало бы, чтобы затопить и погрести под собой весь мир.
Но самым страшным было то, что Яннем узнал эту злобу. Узнал эти отражения.
У каждого из них было его лицо.
— Яннем! — закричал Брайс.
Тот обернулся и увидел, как его брат, широко распахнув глаза, тянет к нему руки с оплавленными до мяса пальцами.
Яннем схватил его за руку, и Брайс вскрикнул от боли.
— Я ничего не вижу, — выдохнул он. — Она меня ослепила.
Яннем не стал задавать вопросов. Тьма уже искалечила их обоих, но он внезапно преисполнился решимости вытащить их отсюда живыми. В конце концов, он ведь старше. Заботиться о своем младшем брате — его прямая обязанность. Его главная обязанность. Это то, чего никто не посмеет у него отнять.
Он обхватил Брайса за пояс, забрасывая его руку себе на плечо. Брайс смотрел прямо перед собой, кровавые слезы чертили темные дорожки на его щеках. Глаза стали совершенно слепыми, словно их затянули темные бельма — две пугающие капли тьмы посреди мертвенно белеющих белков.
— Тут темные твари, — сказал Яннем. — Их десятки. Они тянутся к нам. Я не знаю, как их отогнать.
— Я смогу, — прохрипел Брайс. — Но тебе придется меня вести. Я ослеп, ох, проклятье, я ослеп…
— Я тебя выведу. Только не подпускай их к нам. Ну, пошли.
Это был очень долгий путь. Они преодолевали не более ярда в минуту, медленнее, чем слизняки, ползущие по камням. Здоровой, неискалеченной рукой Брайс постоянно делал пассы и бросал арканы, его губы шевелились, время от времени с них срывались то заклинания, то болезненные стоны. Яннем даже вообразить не мог, что он испытывает. Сам Яннем не чувствовал ничего, кроме бешеной, неодолимой решимости. Они сделали это, уничтожили источник, и теперь Брайсу просто надо убить темных тварей, которые источник породил во всплеске агонии. Брайс справится. Он умеет совершать невозможное. А Яннем умеет его направлять.