Не глядя на замершую Сабрину, Брайс подошел к старику и сгреб его за грудки. Одной рукой, левой. Не хотел, чтобы Сабрина видела его изувеченные пальцы.
— Сколько она тебе должна? — процедил он, встряхивая старика как тряпичную куклу. — Ну, сколько?
— Брайс!
— В-ваше… — проблеял старик. — В-ваше вы-ысочество… вы все неправильно поняли…
— А, так ты меня узнал. Это хорошо. Значит, я могу немножко злоупотребить королевской властью, которую являет собой моя особа. И если придушу тебя сейчас, никто мне и слова не скажет.
— Боги, Брайс! Отпусти его! Это мой отец!
Брайс вдруг осознал, что Сабрина повисла на его локте, и удивился тому, какой она оказалась маленькой и легкой — как птичка. А еще Брайс понял, что ноги идша оторвались от пола и загребают воздух, беспомощно подергиваясь. Одна туфля с загнутым носком свалилась с сухонькой стариковской ноги и залетела под стол. Брайс тупо посмотрел на нее. Такая маленькая туфля. Как у ребенка.
Он разжал руку и отступил.
Старик повалился наземь кулем, кашляя и хрипя. Сабрина бросилась к нему, обхватила руками, как мать обхватывает дитя, пытаясь защитить от чудовища. Вскинула на Брайса глаза, в которых, сплетясь, плескались гнев и страх.
— Оставь его, — выдавила она. — Во имя богов, оставь его… Папа? Папа, как ты?
— Все хорошо, Серри, — просипел старик, усаживаясь и потирая шею. Брайс с облегчением понял, что, похоже, не нанес ему существенного вреда. И лишь еще через секунду до него дошел смысл того, что сказал старик… и того, что сказала Сабрина…
Не Сабрина. Серри. Вот как ее зовут по-настоящему. Типичное имя для женщины из племени идшей. Сабрина, конечно, звучит лучше, особенно если выдаешь себя за человека чистой крови.
— Этого не может быть, — сказал Брайс.
Беспомощность, почти обида в его голосе заставили Сабрину (он все же не мог заставить себя звать ее иначе) резко вскинуть голову. Ее прекрасные глаза сузились.
— Отчего же? — процедила она.
— У тебя… у тебя слишком светлые волосы.
— А у тебя недостаточно острые уши. И все же ты полуэльф. И не от тебя мне выслушивать оскорбления за то, что я нечистой крови.
Брайс глядел на нее и думал, как жестоко порой потешается над нами жизнь. Он шел сюда, боясь, что Сабрина его не узнает, а узнав, испугается произошедших в нем перемен. Но теперь это ОН не узнавал ЕЕ. А что до перемен… Брайс ведь никогда не знал эту женщину по-настоящему. Ни когда она служила ему развлечением, ни когда вдруг, так неожиданно, стала для него чем-то большим.
Сабрина помогла отцу подняться и со странной нежностью, не вяжущейся с резкостью ее недавних слов, помогла надеть скатившуюся с головы шапочку.
— Иди домой. Я скоро навещу тебя, обещаю, — прошептала она, мягко подталкивая отца в согбенную спину. Кряхтя, старик ушел.
Когда дверь за ним закрылась, Брайс спросил:
— В доме больше никого нет? Ты отпустила прислугу?
— Я всегда отпускаю прислугу, когда принимаю подобных гостей.
— А принимаешь ты их нередко. Старик идш, приходящийся тебе отцом, приятели-гномы, принц-полукровка. Кто еще? Чего еще я о тебе не знаю?
Сабрина промолчала. Она неотрывно смотрела в лицо Брайса. Теперь, когда ничто другое ее не отвлекало, она разглядывала его жадно, с нездоровым, почти извращенным любопытством. Потом вдруг быстро шагнула вперед и сделала именно то, о чем Брайс втайне грезил — тронула тонкими нежными пальцами бугристое переплетение свежих рубцов.
— Повязки только вчера сняли, — сказал Брайс. — Со временем станет лучше. Я надеюсь.
— Это сделал с тобой Яннем? — прошептала она.
В ее голосе не прозвучало ни гнева, ни сострадания. Просто вопрос. Почти утверждение.
Сабрина, как и все прочие жители города, не имела ни малейшего понятия о том, где Брайс был и что делал в течение многих недель. Она лишь знала, что он арестован и брошен в тюрьму. Вполне возможно, что даже его побег держался в тайне. Это так похоже на Яна.
— Нет, — сказал Брайс. — Не Яннем. Он вовсе не так жесток, как ты думаешь.
— О, я знаю, — выдохнула Сабрина. — Это я знаю!
Она как будто испытала облегчение, когда он развеял ее подозрения. Это было довольно странно. Брайс подавил желание взять ее пальцы, все еще лежащие на его щеке, и прижать к своим губам. Отчего-то это казалось неуместным, как будто… как будто они совсем чужие люди. Сабрину ужаснуло случившееся с Брайсом, она сострадает ему, но все равно они чужие.
— Так он выпустил тебя из тюрьмы, — медленно проговорила она, словно лишь теперь осознав этот факт. — Он тебя… простил?
— Вообще-то прощать было нечего. Я никогда не шел против него, да и не собирался. И он наконец-то мне поверил.
— Надолго ли?
— Надеюсь, на сей раз надолго, — сказал Брайс и невольно улыбнулся. Проклятье, хоть что-то из всего этого вышло в итоге хорошее…
Сабрина резко опустила руку и отступила на шаг. Ее глаза снова расширились, словно от запоздалого, страшного понимания. Потом ладонь взметнулась ко рту, словно пытаясь удержать рвущийся крик. Брайс невольно оглянулся — что она там, орка увидела? Но нет, они все еще были одни. А когда он опять посмотрел на Сабрину, ее лицо исказилось от ярости.
— Так значит, вы с братом поладили, — сказала она странно низким, скрежещущим голосом. — Он примирился с тобой. А ты с ним. И ты… все-таки ты его не свергнешь.
— Ты так говоришь, как будто это плохо. — Брайс неловко попытался отшутиться — и обомлел, когда Сабрина вдруг шагнула вперед и ударила его по лицу.
Не пощечина, настоящий удар: сжатым кулаком, прямо по свежим рубцам. Брайс никогда не подозревал, что женщина способна так ударить мужчину. И вложить в удар столько ненависти.
— Будь ты проклят, — прошептала Серри из племени идшей. — Будьте вы оба прокляты!
От силы, которую она вложила в удар, голова Брайса дернулась набок, а когда он выпрямился, то увидел, что Сабрина сжимает в руке нож. Боги знают, откуда он появился. Брайс не стал бить ее в ответ — если будет на то воля богов, никогда он не поднимет руку на женщину — и инстинктивно метнул в нее обезоруживающе заклинание. Совсем не сильное, но и этого хватило. Нож со свистом вылетел из руки Сабрины, прочертив на ладони алую полосу. Сабрина вскрикнула от гнева, бросилась за упавшим оружием — и Брайс, шагнув вперед, схватил ее сзади, прижимая руки к телу.
— Пусти! — прошипела она, замахнулась головой, пытаясь огреть его затылком в подбородок, но Брайс вовремя увернулся. — Пусти меня, эльфийский ублюдок! Грязная тварь!
Он не ответил, лишь продолжил держать ее, сильно, крепко, совсем не грубо. И тогда Сабрина расплакалась.
Брайс легко мог представить эту женщину стонущей от наслаждения, кидающейся на него с ножом, устраивающей тайную встречу с гномами, интригующей, злоумышляющей против всего света. Но только не плачущей. На миг мелькнуло страшное искушение: вжать два пальца ей в лоб и попытаться повторить то, что сделал император Карлит в королевской купальне. Войти в душу, прочесть мысли. Узнать ее по-настоящему, до основания. Понять, кто же она такая. Возможно, Брайсу даже удалось бы сделать это — хотя, наверное, при этом погнулся бы один из прутьев клетки, где сидела взаперти Тьма. Искушение было велико, и Брайс упивался им несколько бесконечно долгих мгновений, пока женщина, которую он любил и совсем не знал, плакала, обмякнув в его руках.
Он поборол искушение. Снова. Мысль о том, как часто ему придется перебарывать подобные искушения в будущем, ввергала в тоску.
— Скажи мне, — попросил Брайс. Ее макушка оказалась прямо под его губами, и он, не удержавшись, зарылся лицом в волосы цвета меда, пахнущие весной и домом. — Ты долго это скрывала. Так теперь просто скажи.
— Да что говорить? — всхлипнула она. — Все кончено. Ты всех нас погубил. Мы так в тебя верили, ох, Брайс, ты даже не знаешь, как мы в тебя верили. И все оказалось напрасно.
Брайс развернул ее лицом к себе. Крепко взял за подбородок, заставив смотреть в его изуродованное лицо. Глаза Сабрины взглянули на него — без страха и без отвращения, но с тем самым глухим упреком, который Брайс так часто видел в зеркале. Взгляд, говоривший: «Ты не тот, кем должен быть».
— Кого я погубил? Кто в меня верил?
— Идши. Эльфы и гномы. Незаконнорожденные, полукровки. Все, на ком веками лежал гнет догмы о чистоте крови. Мы верили, что со смертью Лотара это можно будет изменить. Но только ты мог это сделать. И когда стало ясно, что Яннем считает тебя своим врагом… мы надеялись…
— Что я пойду против моего брата? Свергну его, и в Митриле наступит рай?
— Не рай, — отрезала она. — Не рай, а просто нормальная жизнь для тех, чья кровь нечиста. Это мог сделать только король-полуэльф. И ты, ТЫ должен был стать таким королем! Мы так много для этого сделали. Стольким пожертвовали. Так рисковали. Мы поддерживали деньгами твоих сторонников, пока Яннем не казнил их одного за другим. Мы посадили своего человека в Совет, на место Лорда-казначея, чтобы влиять на решения короля. Но главным всегда оставался ты. Твои победы. И твоя ненависть к Яннему. Ты же должен его ненавидеть! Он изгнал тебя, отправил погибать на войну, обвинил в покушении на его жизнь и…
— Стой! — Брайс сжал плечи захлебывающейся женщины; она говорила и говорила, явно намного больше, чем когда-либо собиралась ему сказать. Он уже не видел в ней Сабрину, не видел и Серри; он вообще не имел ни малейшего представления о том, кто она такая и хуже того — кого она собой олицетворяет. Сотни, тысячи людей и нелюдей, тенью стоящие за ее спиной и глядящие на Брайса с вечным упреком. Ты не тот, кем должен был стать.
— Покушение, — сказал Брайс. — То покушение на Яннема, когда я был на перевале Смиграт. В котором меня пытались обвинить, из-за которого казнили Иссилдора. Это сделала ты?
— Ты не знаешь, чего мне это стоило. Даже не представляешь, что я тогда испытала. Он не должен был сильно пострадать. Но должен был тебя заподозрить. Некого больше было подозревать, кроме тебя! Он казнил столько людей. Тебе следовало понять, следовало увидеть, к чему все идет и чем неизбежно кончится. Ты должен был восстать!