— Решил, что пора все-таки отрабатывать стратегическое мышление? — сухо поинтересовался Яннем.
Брайс с досадой натянул поводья, разворачивая коня к нему. Яннему тоже пришлось остановиться, хотя он абсолютно не хотел продолжать этот разговор. Ни сейчас, ни потом.
— Я опасен, — настойчиво повторил Брайс. — И всегда буду опасен. Меллирон очистил меня от Тьмы, но, проклятье, кто меня очистит от… тебя?
— Никто, — сказал Яннем все так же сухо. — Теперь уже никто.
— Ян, просто скажи мне, что там произошло. Я почти ничего не помню с того момента, как Эгмонтер поймал меня в ловушку в иэллии. Потом какие-то урывки, кровавые ошметки. Стоит начать думать про это, и сразу раскалывается голова. Скажи, что ты сделал, мне нужно знать.
«А мне не нужно», — подумал Яннем и едва не сказал это вслух, но прикусил язык. Крепче сжал поводья нервно переступающего коня.
— Алвур нашел тебя по источнику темной силы в иэллии. Я поехал туда. Ты стал… да я до сих пор не знаю, чем ты на самом деле стал, Брайс. Уже не человеком, это точно. Я забрал тебя оттуда.
— Как? В моем теле пророс сельфрилл, это я точно помню.
— Пророс, да. Я его обрезал.
— Просто взял и обрезал?
— Заговоренным кинжалом, который мне дали эльфийские маги.
— Я тебе не верю, — отрывисто сказал Брайс. — Должно быть что-то еще. Тьма не отпустила бы так легко ни тебя, ни меня. Что ты сделал, Яннем? И какого черта потом забрался в треклятое эльфийское дерево?
Яннем издал короткий сдавленный звук, похожий на стон. Брайс осекся и в удивлении посмотрел на брата. Проклятье, похоже, им все-таки придется поговорить об этом. Один раз. Только один проклятый раз и все, и никогда больше.
— Когда я принес тебя эльфийским магам, они отказались иметь с тобой дело. Тогда я повез тебя к Элавиоль. Ее друиды тоже поначалу пришли в ужас. Но потом отвели нас обоих к меллирону. Они говорили, что он поет. Я ничего не слышал. Увидел только, как дерево размыкает кору, и меня как будто какой-то силой туда затянуло, как в трясину. Сам бы я… не знаю… не пошел. Он был таким огромным и мощным, и таким… в нем…
— Не было добра, — подсказал Брайс, и Яннем с трудом кивнул.
— Да. Свет был, а добра не было. Я ничего не знал о его намерениях, но у меня было такое чувство, как будто меня хотят живьем сожрать. Почти как с Тьмой, только она действовала грубее. Знаешь, я подумал тогда, что когда тебя засасывает магическая сила, в тысячи раз большая, чем ты сам, то не имеет никакого значения, Свет это или Тьма. Разница между ними не в том, что Свет есть добро, а Тьма — зло. Разница только в том, что с помощью Тьмы зло творить проще и приятнее. И, может быть, Тьма честнее.
Он замолчал, собираясь с духом. То, что следовало сказать дальше, до сих пор плохо укладывалось в его голове. Яннем все время думал, что это можно отложить на потом — когда они достигнут Митрила, когда победят в войне, когда он снова окажется под защитой толстых стен родного замка, в окружении двойного кольца телохранителей и защитных чар… Но ни телохранители, ни чары больше не спасут его от того, что он узнал. Это навсегда останется с ним.
И всегда будет причинять боль.
— Я не помню, что случилось внутри меллирона, Брайс. Не помню себя внутри него. Но я тебя видел. То, что от тебя осталось, и то, как оно снова становилось… тобой, — с сомнением добавил Яннем. — Меллирон возвращал тебя, но в то же время… это сделал не он.
— А кто? — спросил Брайс, и Яннем вздохнул:
— Ну, кажется, я.
Брайс молча ждал, когда он продолжит.
— Когда меллирон позвал меня, я сначала решил, что от меня не будет никакого проку, потому что я не маг. А меллирон на это возразил. И рассказал мне. Показал… Не знаю, как это лучше назвать. Словом, теперь я просто знаю. Я должен был родиться магом, как и все особы королевской крови. Не выдающимся, как ты, слабее, но и не полным бездарем. Достойным королем, которого охотно принял бы наш народ. Но мой отец однажды приказал сжечь женщину из идшей, которая промышляла идшским колдовством и считалась провидицей. И перед смертью она сказала ему, что он зря так старается истребить нечистую кровь — его преемник уничтожит все результаты его стараний, как и стараний всех наших предков. Она сказала, что преемник короля Лотара отменит догму нечистой крови и затмит земную славу своего отца. Он спросил, кто это будет, кто из сыновей наследует ему. Женщина ответила, что это будет его третий сын. На тот момент у Лотара сыновей было двое.
Яннем замолчал. Слова приходилось выталкивать, как камни. И груз от этого не становился легче.
— Вскоре королева Кламилла забеременела. Сперва маги уверяли, что у нее родится девочка, но на шестом месяце у нее низко опустился живот, и стало понятно, что будет сын. И тогда Лотар приказал моей матери сбросить плод. Хотя срок был уже большой, и это могло стоить ей жизни. Но она подчинилась. Она… подчинилась, понимаешь? Я почти ничего не знаю о своей матери, но мне всегда говорили, что она была доброй женщиной и славной королевой. И, оказывается, очень послушной женой. Не знаю, о чем она думала, да и что могла сделать, не сбежать же из собственного дворца. Наверное, она решила, что ей в конечном счете достаточно тех двух сыновей, что у нее уже есть. Словом, она подчинилась. Призвали лучших магов, использовали запретные заклятия и зелья. Лотар очень старался сохранить ей жизнь, тогда еще он любил ее. Хотя и ненавидел за то, что она вот-вот родит его врага. Но любил все-таки больше. Поэтому, когда несмотря на все усилия магов моя мать так и не смогла сбросить плод, отец не убил ее. Она доносила меня до положенного срока и родила. Только оказалось, что я калека. Те обряды уничтожили всю магию, которая во мне была. Наверное, я, еще в материнской утробе, каким-то образом сумел бессознательно использовать свою силу, чтобы спастись. И мне это удалось. Первое и последнее великое колдовство в моей жизни.
Яннем усмехнулся, только теперь подумав, что в этом есть своеобразная ирония. Брайс смотрел на него, словно онемев, недоверчиво раскрыв глаза — слишком старые для его двадцати пяти лет, но все еще способные удивляться. И ужасаться.
— Подонок, — выплюнул он. — Старый подонок! Да как у него рука поднялась…
— Мне на него грех нарекать. Когда я все же родился, отец мог приказать удавить меня в колыбели, это разом решило бы все его проблемы. Но моя мать умерла в родах, и перед смертью заставила отца поклясться, что он не причинит мне вреда. Она страшно жалела о том, что позволила ему сделать, и считала собственную смерть расплатой за попытку детоубийства. Она и Лотара запугала — мол, если ты все же убьешь сына, то это проклятие падет и на тебя. Думаю, поэтому он и не решился. Да и я лишился магической силы, какой из меня после этого король? Та гадалка ясно сказала, что Лотару наследует третий сын. А мне королем, по мнению отца, было никак не стать — стало быть, и угроза миновала.
— За что же он тебя так всю жизнь ненавидел? Он должен был чувствовать вину.
— Он ненавидел меня за то зло, которое сам же мне причинил. Так же часто бывает, Брайс, ты сам знаешь. Это одна из тех ловушек, что подстраивает нам Тьма.
Брайс кивнул. В самом деле, теперь многое в отношении отца к третьему сыну становилось куда более ясным. А еще это значило, что каждый миг своего существования при жизни отца Яннем провел с мечом над головой. Лотар мог со временем забыть о данной клятве, перестать бояться проклятия, передумать. Но потом родился Брайс, и отец совсем перестал видеть в Яннеме претендента на трон, а стало быть, и угрозу. Яннема спасло от гибели то самое увечье, которое он получил из-за трусости и тщеславия своего отца-короля.
— А потом, в мертвой иэллии, — продолжал Яннем, — когда я увидел, что с тобой сделала Тьма, что-то во мне пробудилось. Я не смог уловить момент, когда это произошло. Даже не понял этого, по правде. Но нет другого объяснения, почему Тьма меня не убила и почему я смог тебя у нее вырвать. Я так сильно не хотел тебя там оставлять, так боялся того, во что ты начинал уже превращаться… Наверное, что-то подобное я испытывал только один раз — когда моя собственная мать попыталась исторгнуть меня из своей утробы. Тогда я ей не позволил. А теперь — решил, что не позволю тебе. Когда тебя предает тот, кому ты больше всего веришь, это злит просто адски, Брайс. Я был зол на мать еще до своего рождения. И я был страшно зол на тебя, из-за того, до чего ты докатился. И эта злость…
— …пробудила в тебе Свет, — закончил Брайс.
Яннем, усмехнувшись, развел руками.
— Странно все это работает, согласись. Потому я всю жизнь магию и ненавидел. Ни черта в ней не разберешь.
— И потом в меллироне, — добавил Брайс, не ответив на его кривую улыбку, — ты снова выпустил это из себя? Эту подавленную магическую силу?
— Не то чтобы намеренно, но похоже, что да. А может, меллирон сам ее во мне почувствовал и выкачал ее из меня, что ли, чтобы передать тебе.
— Он увидел связь между нами. И послужил посредником, катализатором. Ты же сам не мог влить в меня силу. Да и очистить от Тьмы не сумел бы, ты же в магии ничего не смыслишь…
— А тебе обязательно напоминать мне об этом при каждом удобном случае.
Они посмотрели друг на друга. И вдруг расхохотались. Они очень давно не смеялись вместе, да и поодиночке — Яннем вспомнить не мог, когда в последний раз слышал собственный смех. Или смех своего брата.
— Знаешь что? Тебе придется теперь пойти в школу, — заявил Брайс, когда они отсмеялись. — В школу магов при Первом круге. Тебе нужно научиться управлять этим, и я даже не представляю, как, это же в детстве проходят. Сядешь за парту вместе с десятилетками из знатных родов, а когда будешь криво плести арканы, маг-наставник станет лупить тебя линейкой по пальцам.
— А ты с удовольствием придешь на это полюбоваться, да?
— С превеликим!
Посмеялись еще. Потом Яннем сказал:
— Брайс, тебе не в чем себя винить. Ты отдался Тьме, но если бы ты этого не сделал, я бы так никогда и не узнал, кто я. И что со мной когда-то произошло. Не вернул бы… да я сам не знаю, что это такое, и