что в разговоре с Катрионой я проболтаюсь.
— Он застал вас как раз за таким разговором? И что вы сделали?
— Я убила его, — спокойно сказала Ингери, а когда Яннем невольно вздрогнул, пораженный бесстрастностью ее тона, так же невозмутимо добавила: — Мы с Катрионой сделали это вместе. Я ударила его по голове кувшином для воды, а когда он упал, набросила ему на горло мой пояс. Катриона засунула ему в рот свой платок и держала его за ноги, пока я его душила. Это был худенький тщедушный юноша, совсем молодой. А нас было двое, и мы обе хотели жить.
Яннем в потрясении смотрел на нее. От женщины с пиратских островов он еще мог подобного ожидать, но чтобы Катриона?! Вот тебе и безгласная мышка! Хотя он не раз слышал, что женщины, чьи дети оказываются в опасности, превращаются в лютых волчиц и становятся способны на любые безумства.
— Вы меня поразили, моя леди. Говорю это без утайки, потому что на моем лице и так наверняка все написано, — сказал Яннем, и Ингери улыбнулась — в первый раз с тех пор, как он вернулся. Странно, словно солнечный луч озарил полутемную опочивальню. Яннем никогда прежде не замечал, до чего его жену красит улыбка.
— Иди ко мне, — сказал он, протягивая руку.
Он снял с ее волос тяжелый венец, развязал многочисленные завязки мантии, расстегнул крючки на корсаже. Она стояла неподвижно, как кукла, не шевелясь под его осторожными прикосновениями. Оголив белоснежную спину, Яннем легонько прошелся кончиками пальцев по выступающим под кожей позвонкам. Как она исхудала. Беременную королеву держали, похоже, на хлебе и воде. Лорду-пресвитеру предстоит ответить за это. Как и за все остальное. Но позже. Для этого дня достаточно крови, теперь Яннему хотелось совсем иного.
Ему хотелось любви.
Он припал губами к шее своей королевы. Ингери вздрогнула. Прежде Яннем с ней не разменивался на долгие прелюдии: погасить свечи, задрать ночную сорочку, выполнить супружеский долг и уйти из спальни, чтобы до утра промучиться бессонницей за книгой. Больше он так не хотел. Она такого не заслужила.
— Проси у меня все, чего пожелаешь, — сказал он, целуя ее в то место, где длинная шея переходила в покатое белоснежное плечо.
— Я желаю быть вам хорошей женой, — сказала Ингери, но ее голос звучал уже не так холодно и бесстрастно. В нем прорывалось едва заметное, непривычное для них обоих возбуждение, смешанное с удивлением: Яннем никогда прежде не целовал ее так. Она и не знала, что это возможно. — Хочу родить вам сына. Быть достойной королевой Митрила.
— Ты спасла своего короля, — сказал Яннем, целуя ее в то же самое место с другой стороны. — Ты уже достойна меня. А вот достоин ли я тебя, это большой вопрос.
Ингери обернулась к нему, пытаясь что-то сказать, но Яннем снова накрыл ее губы своими, как тогда на подвесном мосту у замковых ворот, и она лишь обессиленно застонала, обмякая в его руках. В первый раз обмякая по-настоящему, отдавая себя в его власть и на его милость. Яннем подхватил ее на руки, отцепленная от корсажа юбка упала на пол. Яннем переступил через ворох шелка и бережно положил свою жену на королевское ложе, словно она была новобрачной, а он — сгорающим от нетерпения влюбленным женихом.
В некотором смысле это так и было.
Она выгнулась под его ртом, приникшим к ее плоти, застонала, и Яннем прошептал, задевая губами ее кожу:
— Прости меня, Ингёр. Прости меня за все.
Он почувствовал, как она вплетает пальцы в его волосы, и поднял голову. Ингёр лежала на подушках обнаженная, широко разведя ноги, распахнув ярко блестящие глаза, с разметавшимися по плечам огненно-рыжими волосами.
— Я тебя прощаю, — сказала она. — Спасибо, что вернулся ко мне. Давай начнем все заново.
О да, подумал Яннем, принимая этот бесценный дар, тысячу раз «да». Он много грешил против всех существующих в мире богов и совершил немало преступлений, как против своего народа, так и против собственной крови и самого себя. Но ничто еще не потеряно, потому что всегда можно начать заново.
И все же, овладевая своей женой, как в первый раз, Яннем думал: «Милая, свирепая моя королева, пожалуйста, поскорее роди мне сына. Лорд Глендори мертв, но он не один, у него могут найтись идейные последователи. Без наследника мой трон всегда будет в опасности. Подари мне сына, прошу. Вот тогда-то все и начнется заново».
К счастью, Ингёр не слышала его мыслей. Они просто брали друг друга в полумраке. Так, словно и впрямь можно перевернуть исписанную страницу и начать историю с чистой — стоит только захотеть, и если найдется тот, кто даст тебе такой шанс.
Глава 16
«Как он вырос», — подумал Брайс, глядя на своего спящего сына.
Теперь это уже не был тот сморщенный, красный, упрямо ревущий комочек хрупкой плоти, который Брайс взял на руки и нарек эльфийским именем в часовне замка Корстли. С тех пор прошло всего три месяца, но ребенок за это время стал, кажется, вдвое больше, вдвое толще и уж точно гораздо спокойнее. Его уже не кутали в сотню пеленок, и Брайс видел теперь, что его сын действительно родился с волосами, черными, как у него самого и у Яннема — волосы митрильской королевской династии. Интересно, унаследовал ли он способность митрильских принцев к магии? Наверняка да. Ведь эта способность есть у всех, даже у Яннема. В их роду не было никакого изъяна. А если что-то и было не так, то разве что в головах отдельных его представителей.
«Спасибо, отец, что наглядно мне показал, каким родителем ни при каких обстоятельствах нельзя становиться», — подумал Брайс и криво усмехнулся. Он сомневался, что из него самого получится такой уж хороший отец. Но был твердо намерен попытаться.
Алвур шмыгнул носом, не открывая глаз, и сердито захныкал — не слишком громко, но более чем требовательно.
— Пора его кормить, — сказала Катриона.
Брайс неохотно передал ей ребенка, глядя, как жена, в свою очередь, вручает их сына кормилице. Прежде чем вложить хнычущего младенца в толстые руки дородной простолюдинки, Катриона нежно поцеловала сына в лоб, смахнув с него жиденькую темную прядку.
Кормилица вышла в будуар и устроилась там, негромко напевая.
— Ее голос его успокаивает, — сказал Катриона, словно извиняясь. — А мой — нет. Он плачет, что бы я ни делала, даже когда я его качаю. И петь я не умею…
Она умолкла, словно опомнившись. Да уж, удивительно длинная и смелая речь для его маленькой мышки-жены. Катриона напряженно смолкла, искоса поглядывая на Брайса, и он не смог сдержать улыбки.
— Что? Изменился, да? — мягко спросил он, и его жена ответила на это нервным коротким смешком.
— О да, мой лорд. И нет. Я именно таким вас очень хорошо помню. Я же вас часто видела при дворе, когда еще вы были сыном короля, а не его братом. Видела, как вы танцевали на балах, любая дама мечтала составить вам пару. А я стояла в углу вместе с сестрами и думала о том, как же им всем повезло.
— Но вы перестали так думать, когда стали моей женой. Я вас пугал.
— Очень, — прошептала она, кажется, впервые в жизни взглянув Брайсу прямо в глаза — Очень сильно пугали.
— Но теперь это позади, — Брайс взял ее за руку, и Катриона ее не отняла. Он сжал ее ладонь своими заново отросшими пальцами. — Так необычно, правда? У меня снова целая рука. И целое лицо. Опять придется заново к себе привыкать.
— Дело совсем не в этом, мой лорд. Меня никогда не пугали ваши увечья. Дело было… в чем-то… другом.
Она неуверенно замолчала — не от своей вечной робости, а потому что вправду сама не понимала сполна, о чем говорит. Да и Брайс, кажется, только теперь это по-настоящему понял. Его робкая жена, которая так его бесила, доводя своим молчаливым ужасом едва ли не до ненависти, боялась не того уродства, которое обезобразило тело Брайса, а того, которое запятнало душу. Она чуяла в нем искру Тьмы, глубоко запертую, но живую и беспощадную. Этой Тьмы она и боялась. И этой Тьмы, наверное, боялся его собственный сын. Брайсу вспомнилось, что раньше ребенок всегда начинал истошно плакать в его присутствии, но теперь это вдруг прошло.
Похоже, его сын по меньшей мере обладает даром ощущать чужую ауру. Остальное покажет время.
— Я излечился, — сказал Брайс. — Катриона, прошу, поверь мне. Все было очень плохо, но теперь это прошло.
— Если вы так говорите, мой лорд, то я вам верю.
Если он так говорит. А знает ли он, что говорит? Магия меллирона в самом деле его очистила, соединившись с магией Яннема, который наотрез отказался отпускать своего беспутного младшего брата к Темным богам. Почему отказался? Потому что считал, что Брайс нужен ему, чтобы вернуть свой трон? Или чтобы сдерживать, уравновешивать его собственную внутреннюю тьму? Которая, как и годы назад, не имела прямого отношения к темной магии — но от этого была ничуть не менее опасна и для Яннема, и для всех, кто его окружает.
«Справится ли он без меня?» — спросил себя Брайс и не смог дать ответа на этот вопрос.
— Если бы я позвал тебя, — проговорил он, глядя мимо своей жены в окно, где за толщью дворцовой стены волновался город, — позвал и не сказал, куда мы идем и когда вернемся, если вернемся вообще. Ты бы со мной пошла?
— Вместе с нашим сыном?
— Да. Конечно. Вместе с нашим сыном.
— На край света, — сказала Катриона очень спокойно.
На этот раз Брайс не стал убегать в расщелину над Башней-Смертницей. Казалось даже забавным, с какой охотой он там прятался пять лет назад — сидел на уступе, оглядывая раскинувшийся под ногами город, который готов был упасть к его ногам, стоило щелкнуть пальцами, но который вместо этого принадлежал его брату. Тогда Брайс думал о выборе, который сделал. Даже не подозревая, что этот выбор придется делать впредь постоянно, снова и снова. Каждый проклятый день.
Но все-таки тут было хорошо, на стене у башни — чуть ли не единственное место, где он по-прежнему мог достичь уединения. Брайс любил здесь бродить, и караульные, завидев его, всегда тактично отходили подальше.