т новгородцев на Новую Землю и ныне там пребывает в недоступных местах».
Конечно, этнографические данные – раз уж приходится возвращаться к сопоставлению чуди реальной и фольклорной – этого не подтверждают; скорее всего, в ту пору, когда была сделана запись, Новая Земля представлялась чем-то вроде края света, куда мог уйти «нечистый» народ. Хотя сама версия переселения чуди на север выглядит любопытной – и побуждает вспомнить древние легенды о Гиперборее, чудесной стране на Крайнем Севере, недоступной для простых смертных.
В современной отечественной культуре по понятным причинам – времена изменились, мир представляется освоенным, планета видится досконально изученной – фольклорные истории о диковинных, а тем более о «нечистых» народах не очень-то востребованы. На память приходит только телесериал «Территория» (2020–2023), сценарий которого частично опирается на предания народа коми, родственного исторической чуди. Тем не менее коллективное воображение продолжает свою работу и подпитывает нынешний фольклор новыми образами, которые, если к ним присмотреться, подозрительно похожи на образы двух- и более вековой давности.
Приложения
Кощей
Кощей – он же «Кощей Трипетович, царь Золотой Орды», «царище-Вахрамеище», «Кощей царь неверный», «Кошей Кошеевич», «Коршей Коршеевич», «Кощавич», «Косцей», «Костий» и другие.
В былине «Повесть о князе Владимире Киевском и о богатырях киевских, и о Михайле Потоке Ивановиче и царе Кащее Золотой Орды»:
…тут почал царь Кощей Золотой Орды собирать войска…
и пошел под Киев-град.
В других вариантах той же былины имя царя звучит иначе.
В книге «Язычество Древней Руси» (1988) Б. А. Рыбаков ссылался на следующую фразу из реконструированных русских летописей: «И плы (идол Перуна) из света во кошьное, сиречь во тму кромешную» (Новгородская III летопись. СПб., 1841), а далее пояснял, что, с его точки зрения, слово «кошное» не оставляет сомнений в своем «инфернальном значении», что это «славянское царство мертвых, которое можно сопоставить с владениями царя Кощея Бессмертного». Вывод выглядит весомым, вот только представления о темном подземном царстве (преисподней) появились на Руси, скорее всего, уже под влиянием христианства, а в языческую эпоху загробный мир – Ирий – не разделялся на ад и рай и вовсе не имел «инфернального значения», поэтому признавать Кощея «русским Аидом», как поступает академик Рыбаков, вряд ли возможно.
Фильмы: «Огонь, вода и… медные трубы» (1967), «Веселое волшебство» (1969), «Новогодние приключения Маши и Вити» (1975), «Там, на неведомых дорожках» (1982), «После дождичка в четверг» (1986), «На златом крыльце сидели» (1986), «Сказка про влюбленного маляра» (1987) и «Лиловый шар» (1988); если же принять во внимание такие фильмы, как «Марья-искусница» (1959), «Королевство кривых зеркал» (1963), «Варвара-краса, длинная коса» (1969), «Финист – Ясный сокол» (1975), где действуют отрицательные персонажи, очень похожие на Кощея по своим злодейским функциям, то фильмография Кощея будет насчитывать не менее полутора десятков кинолент.
Кощей был богатырем, но предал товарищей и был проклят. Из-за этого проклятия Кощей «с досады сохнет, как паровая лучина, и наконец, обратившись в злую силу, покрытую морщинами, с огромной всклокоченной головой, с впалыми очами, носится по миру, похищает красных невест и жен и уносит их за тридевять земель в тридесятое царство»; он – настоящее чудовище: «Старик не старик, а сед как лунь и весь в морщинах; человек не человек, а с руками и ногами; зверь не зверь, а с когтями и с хвостом длинным, как вдаль извивающаяся дорога; птица не птица, а с красным клювом да с мохнатыми крыльями, как у нетопыря; конь не конь, а из ноздрей дым столбом, из ушей полымя». В финале романа Кощей предстает символическим воплощением всего дурного в человеке: «Силачу необходимо противосилие, как пища; он счастлив, когда встречает его. Так и Иве Олельковичу (богатырю. – К. К.) необходима борьба с Кощеем».
Нашими примерами «присутствие» Кощея в современной литературе, конечно же, не исчерпывается, но в нашу задачу отнюдь не входит намерение составить и представить подобный список.
В цикле романов Андрея Белянина «Тайный сыск царя Гороха» этой условной Русью оказывается неведомое сказочное царство со столицей в городе Лукошкино, где властвует позднее русское Средневековье, временами обретающее черты русского города и государственного устройства XV–XVI веков. Страна, которой правит царь Горох, поддерживает дипломатические контакты с другими странами, – в частности, со Степью, где царствует Кощей (то же допущение делает и Денис Новожилов, автор тетралогии «Тридевятое царство», где Кощей правит кочевниками-степняками), причем при его дворе служат мессы! При столь пестрой смеси исторических и псевдоисторических декораций уже неудивительно, что «наша» нечисть (та же Баба Яга) верит в христианского Бога, а Кощея называют «антихристом» и «басурманином» в значении «человек, отвергающий Христову веру».
Сам Кощей у Белянина «имя свое получил от родителей, они его еще ребеночком вместо молока кровью человеческой поили. И вырос он оттого невероятно силен, худ и злобен. Цепных псов зубами рвал, подковы в узел пальчиками одной руки завязывал, а уж с виду как страшен – ровно скелет живой, желтой кожею обтянут, только глаза и светятся!». Белянинский Кощей правит степняками-шамаханами: «Для шамаханов или какой другой разной погани – он бог и царь. Я так думаю, что вправду старые люди говорили, будто род шамаханский от Кощея идет», – и упорно строит козни против Руси.
В «славянских» циклах Олега Шелонина и Виктора Баженова – «Тридевятое государство» и «Царский сплетник», а также в романе «Алеша Драконыч» – тоже активно действуют персонажи славянского фольклора: волхвы, колдуны, домовые, лешие, волкодлаки, Баба Яга, Змей Горыныч, медведь Михайло Потапыч и прочие.
Особое место в обоих циклах занимает Кощей Бессмертный – верховный криминальный авторитет Тридевятого царства. Даже притом, что в первом цикле он, по большому счету, не является главным злодеем и уже во втором романе трилогии переходит на сторону «наших», которые идут воевать «не-наших», этот персонаж постоянно притягивает к себе внимание читателя. Кощей – классический злодей-неудачник: какую бы каверзу он ни задумал (его мечта – покорить мир), всякий раз случается что-нибудь, что рушит его планы, – явная отсылка к советскому кинематографу, в котором образ Кощея получил такую трактовку. Во втором цикле Кощей сам называет себя богом, да и противники отзываются о нем как о «мелком славянском божке»; видимо, такое объяснение бессмертия Кощея показалось соавторам наиболее логичным.
В повести белорусской писательницы Ольги Громыко «О бедном Кощее замолвите слово» автор использует фольклорный сюжет о пленении Кощея: главная героиня, дочь царя Василиса Прекрасная, выходит замуж за демонического властелина сопредельного царства Кощея и побеждает хитростью злую ведьму Марью Моровну, которая сумела околдовать Кощея и его слуг.
В повести достаточно отсылок к условно славянским реалиям, которые создают для читателя узнаваемый «славянский» мир; одновременно многие фольклорные образы и мотивы получают феминистическую трактовку: царь, Илья Муромец, ухаживающий за Василисой, воевода Кощея и сам Кощей не принимают самостоятельных решений, им обязательно требуется женский совет; все сколько-нибудь значимые события так или иначе подразумевают участие женщин, вплоть до финального поединка между Василисой и Марьей Моровной; богатыри, состоящие при царе, уступают в силе и ратном искусстве «богатыркам» и т. д. В результате сюжет полностью утрачивает героический пафос и оказывается лишь «декорацией» для любовной истории со счастливым концом, а Кощей – первоначально этакий русифицированный барон Синяя Борода: «За неполный год сменилось у Кощея шесть жен, больше месяца ни одна не продержалась. Сорок дней, душегубец, в трауре походит, и снова к царским дочкам сватается. Трижды с Берендеем породнился, трижды с Горохом, теперь и до нашего Лукоморья черед дошел» – становится счастливым мужем.
Совсем иначе, избегая отсылок к советскому сказочному кино, рисуют Кощея другие авторы славянского фэнтези – в частности, Александр Рудазов. В его трилогии «Преданья старины глубокой» имеется условно-историческая Русь, в которой с Владимирским княжеством Всеволода Большое Гнездо соседствует сказочное Тиборское княжество Берендея; Русь оказывается втянутой в войну с «восходным» (по географическому положению относительно Руси) Кощеевым царством. Правитель этого царства, «сын Вия и Живы» (! – К.К.), лишен какого бы то ни было сходства с персонажем советского сказочного кинематографа. Скорее рудазовский Кощей – доведенное до абсолюта воплощение зла из русских народных сказок: «Сухопарый костлявый старик, восседающий на железном троне, напоминал змею. Холодные равнодушные глаза, хищный нос коршуна, впалые щеки, неподвижные черты, мертвенно-сизая кожа, испещренная струпьями, похожая на ветхий пергамент. Он практически не шевелился – за последние десять минут на лице не вздрогнул ни единый мускул, не опускались веки, не дрожали губы. Маска. Высохшая кожаная маска, туго натянутая на костяной череп… Не человек на троне сидит – кошмар ночной».
Как и внешность, поступки Кощея – убийство тиборского князя, убийство дочери Деда Мороза (этакий авторский этиологический миф, объясняющий, почему Снегурочка приходится Деду Морозу внучкой), стремление истребить русичей до последнего человека и т. д. – также значительно превосходят масштабностью те мелкие злодейства, на которые Кощей был способен по воле советских сценаристов и многих нынешних авторов, воспроизводящих в своих текстах кинематографическую трактовку этого образа. Вообще главы всех трех романов, посвященные Кощею и его деяниям, тяготеют к стилистике хоррора.