Выходя за рамки чисто литературных примеров, укажем еще на Ягу из сериалов «Волшебный участок» и «Сергий против нечисти»: Яга живет не в лесу, а в городе и ведет двойной образ жизни, в первом случае подрабатывает вебкамщицей и прорицает для «своих», а во втором – появляется на публике как молодая женщина с деловой хваткой, но перед невольным любовником появляется в своем истинном жутком виде.
Святослав Логинов и Ник Перумов в совместном романе «Черная кровь» ведут героев к удивительному дому, хозяйка которого «истерта жизнью до последней крайности», в одежде с «оберегами, амулетами, всякими фигурками, в которых без труда угадывались лики предков, недобрых богов и странных существ…». Гостям она представляется как йога – жрица-отшельница, – последняя в роду и потому не имеющая собственного имени, посему называть ее следует «бабушкой Йогой».
В предисловии авторы так сформулировали свою задачу: «…Мы оба слегка устали от стандарта, сложившегося в фэнтези… Еще на стадии обсуждения будущей книги мы столкнулись с тем, что… русские фольклорные образы полностью утратили свое изначальное очарование… Нужно было идти вглубь, к самым корням, когда и Баба-Яга, и Кащей Бессмертный, и кот Баюн были – вполне возможно – не только и не столько сказочными персонажами, а вполне даже осязаемыми соседями тех, кто дал начало любимым сказкам.
Эта реконструкция, при всей ее вольности, тоже переносит читателя во времена, «когда людям не требовалось ничего, кроме собственной храбрости, чтобы пересечь ойкумену из конца в конец», а Яга оказывается древней жрицей – в полном соответствии с рассуждениями современных язычников, которые даже провозглашают Ягу супругой бога Велеса, ипостасью богини смерти Морены-Марены или Великой Матери Мокоши-Макоши.
В игре-аркаде «Ворона, или Как Иван-дурак за кладом ходил» (1992) игроку предлагалось состязаться «в наперстки» с Ученым Котом, сражаться с Бабой Ягой и Змеем-Горынычем, гоняться за избушкой на курьих ножках; всех этих противников без малейшего ущерба для прохождения игры можно было бы заменить на любых других персонажей. Тем не менее игра, в которой использовались стереотипные, «школьные» представления о «русской старине», имела немалую популярность. То же самое можно сказать о шутере («стрелялке») «Подземелья Кремля» (1995, отечественный клон знаменитой игры Wolfenstein), где следовало побеждать «кровавых бояр» и палачей-опричников, а после схватки со стаей баб-яг – демониц – можно было восстановить компьютерное «здоровье» живой водой из чудесного ковшика.
Лихо одноглазое и девки-лихоманки
В «Повести» сообщается: «Молодец от горя преставился – за ним Горе на погост идет и попов ведет»; «Молодец от горя во сыру землю – за ним Горе с лопатой идет»; «Хоть кинься во птицы воздушные, хоть в синее море ты пойдешь рыбою, а я с тобою пойду под руку под правую».
О Лихе писал Константин Бальмонт в стихотворении «Лихо». Также оно появляется в сказке «Нужда» (из сборника Афанасьева), но там оно невидимо: «Переглянулись мужик с бабою, не знают, что и подумать; посмотрели за печь – не видать никого. “А давно ли ты, Нужа, живешь с нами?” – спросил мужик. “Да с тех самых пор, как ты с братом разделился”. – “И привольно тебе со мною?” – “Благодаренье богу, живу помаленьку!” – “Отчего ж мы тебя никогда не видали?” – “А я живу невидимкою”».
«Жил да был человек и не знал, что есть на свете лихо; слышит – люди часто его поминают, и решился во что бы то ни стало увидеться с ним».
Этнограф С. В Максимов писал: «От какой бы из… причин ни приключилась болезнь человеку, знахарь, как и весь деревенский русский мир, глубоко убежден, что всякая болезнь есть живое существо. С нею можно разговаривать, обращаться к ней с просьбами или приказаниями о выходе вон, спрашивать, требовать ответов (не говоря уже о таких, например, болезнях, как кликушество, когда сидящий внутри женщины бес не находит даже надобности скрываться и, еще не видя приближающегося крестного хода или проходящего мимо священника, начинает волноваться и выкрикивать женским языком мужские непристойные ругательства и кабацкие сквернословия). Бывают случаи, когда болезни даже олицетворяются».
В цикле романов Андрея Васильева о ведьмаке Смолине Лихо не участвует впрямую в развитии сюжета, однако его постоянно вспоминают – как источник всевозможных необъяснимых проблем: «Где немножко задержится – там беда случится. Маленькая. А если долго пробудет – жди большое горе»; «по ночам пьяных губит, а после их тела мертвые в прудах топит»; «оно страхом их [людским] питается, для того такие жути напускает, что умом можно тронуться». В одном из романов даже приводится своего рода этиологическая легенда о появлении среди людей «рода лихов» (так у автора): якобы в незапамятные времена князь Олег Вещий, первый из русских ведьмаков, «пращурицу одноглазую… в честном бою победил» (имеется в виду собственно Лихо) и заточил где-то под горами, там оно «давно сидит и выйти не может»; а по людскому миру бродят «малые» лиха, которые вредят всему живому и «по капельке жизнь и силу из добычи своей цедят, так, чтобы человек понимал, что умирает».
«Возмутилось море до облаков, изошли из моря десять простовласых жен окаянных, видом диаволы»; «идут семь дев простовласы и без пояса»; «идут просто по воде, простоволосые»; «встретил бесицу, что имела разожженные очи, а руки железные, а власы верблюжьи, окаянное виденье».
«Идут семь дев простовласы и без пояса»; «ему навстречу двенадцать девиц, двенадцать сестер Иродовых»; «Заря-зарница, красная девица, избавь раба Божия (имярек) от… Марьи Иродовны и от всех двенадцати девиц-трясавиц»; «Стану я, раб Божий, благословясь и пойду перекрестясь <…> пойду я из дверей в дверь, из ворот в ворота; навстречу мне Тихон святой, кланяюсь я Тихону святому: “Возьми ты, батюшко, двенадцать прутов оловянных, железных и бей ты ими двенадцать Иродовых дочерей”». Кроме того, лихорадок может быть девять или десять: «Семь сестер дневные и три ночные»; «лихорадок 9 крылатых сестер, коих по временам нечистый спускает с цепей. Если одна из них пролетом поцелует человека, то или губы обмечет, или же нападет трясавица» (В. И. Даль).
Наибольшее число сестер – семьдесят семь: «Лихорадки, вас семьдесят семь, нате вам всем»; «Выходило из моря-океана семьдесят семь девиц»; «Встретилось семьдесят семь идоловых (!!! – К. К.) дочек» и т. д. Здесь, скорее всего, имело место свойственное фольклору умножение чисел для пущей красочности образа (самый наглядный пример такого рода – сказочное утроение: три брата, три Бабы Яги, три царства и т. п.).
Помимо лихорадок, русскому фольклору известны также персонификации других болезней – оспы, холеры, чумы и прочих. Существует немало сказочных сюжетов такого рода; кроме того, эти представления проникли в былички, в русскую иконографию и в житийные легенды. Так, в «Сказании о чудотворной иконе Успения Богородицы в Обвинском Верх-Язвенском Успенском монастыре» (XVII век) рассказывалось, что некий крестьянин встретил на дороге «людей ему встречю зраком страшным, ростом велики, долговолосы два человека, один черн, а другой чермен, а между ними идет видом страшен ни весть зверь или бык збура черн». Чуть позже он повстречал человека в белом платье, который оказался зримым воплощением иконы Успения Богородицы и разъяснил, кто такие эти черные люди: «Черноволосой де человек и то де черная немощь, а чермной де человек, то де огненная немощь, а между ими что шел звериным образом и то де будет на скот падеж».
В цикле романов о ведьмаке Смолине, где довольно широко используются образы и сюжеты русского фольклора, лихорадки и их функции немного переиначены – из текста не очень-то понятно, чего ради, поскольку в текстах произведений эта линия не получает развития. Лихоманок по-прежнему двенадцать, но старшей среди них оказывается некая Кумоха (запомним это имя и вернемся к нему чуть ниже): «Она насылает весеннюю избыву-простуду. Проще говоря – весенний грипп, тот, что самый тяжкий, переходящий в ангину или, того хуже, в воспаление легких. Кто болел таким – тот поймет».
Впрочем, другие лихорадки сохраняют привычные имена и «занятия»: «Самая страшная – Невея-огнеястра, та, что “антонов огонь” на людей насылает. Проще говоря – гангрену и все от нее производное… Остальные сестры были попроще. Условно, разумеется. Пухнея ведала разнообразными “жирянками” и отеками, Корчея отвечала за эпилепсию и аналогичные напасти, Знобея за ломоту костную и лихорадки, Глядея за непрестанную бессонницу и следующее за ней безумие»
На обширной территории от Вологодской области до Белоруссии бытует сказка о загадочном персонаже по имени Довгомуд или Черная Кожа. Этот персонаж известен исполинскими ростом и силой, а главная его отличительная черта – один глаз; к людям он относится не по-доброму, часто их похищает и даже поедает. В некоторых сказках, записанных на Русском Севере в XX веке, это таинственное существо зовут Верлиокой.
Скорее всего, имя этого существа, чрезвычайно схожего с Лихом одноглазым, произошло от диалектного слова «верлиокий» (или «варлеокий»), означающего «большеглазый и косой, тот, кто постоянно вращает глазами».
Совсем недавно, в 2010-х годах, в Вологодской области фольклористами была записана сказка-быличка – то есть история о том, что якобы случилось на самом деле, но в стародавние времена. В этой сказке говорилось: «Кто такой Верлиока? Да это хозяин леса, вроде медведя, а похож на человека, только большой, ростом с большую елку. У него две ноги, две руки, большая голова и огромный живот. На голове уши, рот, нос и один глаз посредине лба. А ест он всё, что найдет в лесу. И дом у него есть в глухом месте, только этого дома никто не видал. Может, кто и видал, да только этих людей потом не находили. Видно, их съедал Верлиока».