Волков выпустил горло трактирщика и продолжил уже абсолютно спокойно:
– Значит так, Авенир, ты говорил, что тридцать пять талеров для тебя большие деньги, а сам накупил расписок у этого вора, почитай, на двести. Думаю, что и тридцать пять найдешь, найдешь и отдашь… Через три недели. Три недели, Авенир!
Волков повернулся и пошел к двери, пряча бумаги в кошель, а баба трактирщика, вроде уже замолчавшая, вдруг снова заголосила из-под перины, а затем раздался грохот. Солдат и все остальные обернулись. Авенир лежал на полу, на спине, раскинув руки, закатив глаза и открыв рот. Баба истошно завыла, ее дружно поддержали дети.
– Ишь как за деньгу-то человек страдает, без памяти падает, как бы не помер, – произнес сострадательный Ёган.
А Волков ничего не сказал, только усмехнулся и пошел прочь. Не жалко ему было Авенира, и бабу его, и детей.
Он был несказанно рад. Еще не рассвело на улице, и ливень тушил факелы, но солдат радовался. Не зря. Уже не зря затеял он аудит. Он был молодец, и барон должен был это оценить, ведь и вправду эти бумаги экономили барону огромную кучу денег. А людоед, пусть и не последний, тоже стал результатом. Да и в том, что Франческа причастна к убийству молодого коннетабля, он не сомневался. Солдат был доволен собой и теперь собирался поймать еще и управляющего Соллона.
– Темень, – сказал сержант, – пока не рассветет, мы даже следов на дороге не увидим.
– Пока рассветет – все следы на дороге смоет, – ответил Волков. – Так что будем делать?
– Ну а что тут поделаешь? Факелы залиты, но рассвет-то близко. Разделимся. У нас тут всего два пути, где телегу со скарбом можно ночью прогнать. Только на монастырь и на Вильбург.
– А другие дороги? – спросил солдат.
– На других дорогах телега потонет сейчас.
– Что ж, тогда разделимся. Дорогу на монастырь я знаю хорошо.
– Тогда я поеду на Вильбург, – сказал сержант.
Так они и поступили. Солдат, Ёган и два стражника поехали в Малую Рютте, а сержант со своими людьми – в Вильбург. Когда рассвело, Волков доехал до деревни, дождь кончился, и они увидели между луж следы воза, который шел в монастырь.
– Он? – спросил Волков Ёгана.
– Может, и он, – ответил тот, – кому еще надо в такую рань и в дождь переться?
– Тогда поспешим. – Солдат пришпорил коня.
Серое туманное утро было тихим, а по дороге на монастырь быстро, разбрызгивая лужи, скакали вооруженные всадники. Время от времени они останавливались, осматривали дорогу и снова скакали.
Конечно, они настигли воз, но не так быстро, как им бы хотелось. Возница, видимо, торопил лошадей. Когда догнали, Ёган, не привыкший к долгой и быстрой езде, еще издали закричал зло:
– А ну, стой! Стой, паскудники!
До крытой телеги было далеко, но его услышали, и воз остановился. Когда всадники добрались до воза, там оказался всего один человек. Он сидел на козлах, его руки, сжимавшие вожжи, заметно дрожали. И это был не слуга Соллона.
– Кто таков? – сурово спросил Волков. – Как имя?
– Ёган Шварц, – ответил возница, – купец.
– Что везешь?
– Яйца и деготь на стройку в монастырь.
– Погляди, – приказал Волков одному из стражников.
Тот спрыгнул с лошади, залез в воз. Перепуганный до полусмерти купец ждал.
– Прекрати дрожать, – произнес солдат, – если ты и вправду купец – тебе нечего бояться. Я коннетабль Рютте.
Стражник показался из-за спины купца, вылезая из телеги:
– Тут только яйца в корзинах и бочка с дегтем.
– Ты знаешь управляющего Соллона? – спросил солдат у купца.
– Господина Соллона тут все знают, – кивнул тот.
– Когда его видел?
– Вчера в трактире.
Между тем Ёган чуть отъехал вперед, вернулся и сказал:
– Господин, на дороге более следов нету. Этот купчишка первый едет.
– Ты бы не ездил здесь один по ночам, – посоветовал коннетабль.
А купчишка облегченно вздохнул и двинул дальше.
– А мы куда? – спросил Ёган.
– В замок, – нехотя буркнул Волков и, посмотрев на серое небо, добавил: – Господи, когда ж я высплюсь?
Во дворе замка стоял большой крепкий воз с двумя меринами, рядом сержант и стражники, а между них два опрятных мужичка.
– Поймали, значит, – заметил Ёган.
Солдат спрыгнул с коня, кинул ему поводья и подошел к сержанту, который, несмотря на удачу с телегой, был не слишком радостен.
– Давно их поймали? – спросил Волков.
– Да почти сразу, за деревней.
– Дьявол, а мы полпути до монастыря проскакали. А что, Солонна не было?
– Не было, – ответил сержант, – только эти.
– Сейчас позавтракаю и поговорю с ними, – не без удовольствия сказал Волков, осматривая холопов управляющего. Так же бегло он оглядел скарб, что лежал в телеге. Добрые ткани, добрая посуда – все Волкову приглянулось. И все бы ничего, но тут он увидел, как у колодца высокая женщина в зеленом платье и в старомодном рогатом головном уборе переливает воду из колодезного ведра в большой медный кувшин. И у солдата пропал дар речи.
Это оказалась Франческа, которая должна была сидеть под замком в подвале. Волков в яростном удивлении поглядел на сержанта, а сержант на него смотреть отказывался и прятал глаза. Удо Мюллер только отрицательно качал головой, как бы показывая: я тут ни при чем. Выглядел он абсолютно беспомощным. Волков ничего ему не сказал, да просто не смог. Солдата разрывало. Он кинулся бегом в покои барона, но, сделав три шага, захромал, так как забыл про ногу, и остановился переждать боль. Стоял, морщился и, когда переждал, уже спокойно пошел к входу в покои.
Франческа с гордым видом несла кувшин через двор. Она все видела и откровенно улыбалась, а сержант и стражники смотрели ему вслед. Сержант тяжело вздохнул, соболезнуя.
Солдат, хромая, шел к покоям, когда из донжона выскочила толстая кухарка и на весь двор зычно крикнула:
– Господин коннетабль, господин коннетабль!
– Ну что тебе? – Солдат удивился, раньше кухарка никогда к нему не обращалась, и ему казалось, что она его побаивается.
– Говорят, управляющий сбег!
– Сбег, сбег, иди, займись своим делом.
– А я про что? Я про свое, у меня муки только на сегодня.
– Чего? – не понял Волков.
– Муки только на сегодня, завтра опару ставить не из чего.
– Ну а я-то тут при чем?
– А кто ж при чем? Соллона-то нету, а за мукой ехать нужно.
– Так отправь кого-нибудь, – легко решил вопрос солдат.
– Да как же я отправлю, когда я конюху-то не начальник.
– Ёган, – заорал Волков багровея, – скажи конюху, чтобы отправил кого-нибудь к мельнику за мукой!
– Ага, – сказал Ёган и пошел к конюшне.
– Вот спасибо вам, господин коннетабль, – сказала толстуха и пошла к себе.
Не успел солдат сделать и трех шагов, как его снова окликнули, на этот раз Ёган:
– Господин, а конюх спрашивает, какой воз запрягать, большой или малый?
– Да большой… Не знаю я, на каком за мукой ездят, пусть малый запрягает.
– Ага, – понял Ёган. Не успел солдат сделать и пяти шагов, как слуга опять заорал: – А конюх тут спрашивает, денег вознице кто даст, чтобы за муку заплатить?
– Да разберись уже сам, – заорал Волков почти в бешенстве, – что ж за осел!
– Скажу тогда, чтобы в долг просил, – сказал Ёган.
Солдат не ответил, он уже поднимался по лестнице в покои в самом недобром расположении духа.
В зале было темно, тихо и сыро. В камине тлела пара головешек, на столе горела одна свеча. Обычно барон первым приветствовал Волкова, сейчас же он только глянул на него и уставился в камин. Солдат подошел и молча сел рядом с ним, посидел и сказал:
– Соллон сбежал.
Барон то ли не расслышал, то ли не отреагировал.
«К дьяволу все, – вдруг подумал солдат. – Какого черта я тут надрываюсь, рискую жизнью, получаю раны, а этот барин на меня и смотреть не хочет, и за что мне все это? За семь золотых монет, которых, может, и не будет? За кавалерство, которое мне, может, и не дадут? Скажу-ка Ёгану запрячь телегу, сложу вещички, а к утру буду уже в городе, а аудиторам отдам доверенность на продажу дома Соллона. И все, больше я тут ничего никому не должен».
Простые решения обычно самые верные.
Он встал, достал из кошеля бумаги, отложил доверенность на дом, а расписки кинул на стол рядом с кривым кубком барона.
– Что это? – спросил барон, глядя на бумаги.
– Это вас порадует, – ответил Волков и пошел к выходу.
– Стойте, Фолькоф! – крикнул барон.
Солдат остановился и повернулся к нему.
– Вы на меня злитесь?
Коннетабль промолчал.
– Я знаю, злитесь. Я знал, что вы будете злиться, когда отдавал приказ освободить эту чертову бабу.
– Я не злюсь, – начал было Волков.
– Да подождите вы! – закричал барон и вскочил. – Вы ничего не знаете! Ничего! Вы не знаете, что может делать моя дочь! Как она может себя вести!
– Уж я-то не знаю? Знаю, знаком с вашей дочерью не понаслышке.
– Нет, не знаете. Шесть или семь лет назад… Да нет, восемь… Да, восемь лет назад, когда к ней сватался очень знатный человек… Вы знаете, она уже в свои пятнадцать лет была красавицей. Так вот, она забежала на башню, стала на край, понимаете, совсем на край, и потребовала, чтобы он уехал. При этом все время оскорбляла его, жениха, злыми словами. Откуда она их только знала? Даже обещала его отравить и требовала, чтобы он уехал. – Барон говорил торопливо и сбивчиво. – Понимаете? Я не мог к ней подойти, никто не мог к ней подойти, она стояла там долго, пока жених не выехал из ворот. А после этого ее мать стала хворать сердцем. Это и понятно, для нас это был большой позор. Она перестала с нами общаться. Общалась только с братом и этой мерзкой тварью – своей служанкой и переехала жить в донжон. Я ничего не мог с этим поделать. А она с каждым годом становится все злее и злее. Как только я прошу о чем-то, что ей не нравится, – она начинает меня люто ненавидеть. Ненавидеть, Яро! Все утро она визжала здесь, в зале, она требовала выгнать вас, а когда моя жена попыталась ее успокоить – она стала ей угрожать. Понимаете, Фолькоф? Угрожать моей жене в моем доме.