Повезли в Рютте. По дороге барон еще больше напился: пел песни, орал и хвастался. А ближе к деревне уже чуть ли не падал из седла. Сержанту и Ёгану пришлось его поддерживать и увезти в замок, а Волков с остальными поехал на площадь вешать упыря. Стражники уже хотели взять упыря, но солдат остановил их. Чуть свисая с коня, заглянул в телегу и стал рассматривать рану. В спине упыря чернела дыра с обугленными краями размером в кулак. Внутри все тоже было черным, словно выгорело.
– Что ж, не врет книга, – сказал солдат и добавил: – Вешайте.
Стражники подогнали телегу и прямо из нее вздернули людоеда. По деревне понеслись крики мальчишек:
– Коннетабль нового людоеда убил!
И на площадь снова шли люди. И смотрели не только на упыря, смотрели и на коннетабля, кланялись ему, а одна румяная бабенка, не старая, глазастая и озорная, крикнула:
– Господи, спасибо, что послал нам такого доброго человека!
Солдат величественно отвечал на поклоны и даже милостиво улыбался сельчанам. А зеваки сходились на площадь, бабы с нового рынка даже оставляли товар, чтобы взглянуть на очередного упыря, и из трактира вывалили все, кто не был на работах в монастыре. И тут появилась она. Как всегда, со своей чертовой служанкой. Были они верхом, и, бесцеремонно расталкивая зевак лошадьми, женщины добрались почти до самой виселицы. Постояв там, красавица скривилась от отвращения и, подъехав к Волкову так близко, что их колени почти соприкоснулись, сказала, вложив все свое пренебрежение в слова:
– Что, поймал несчастного уродца и теперь горд собой?
– Поймал и горд, – ответил солдат с вызовом.
– И теперь наслаждаешься почитанием черни.
– Наслаждаюсь, и дальше буду ловить, и дальше буду наслаждаться, пока всех не переловлю. Мне нравится, что люди славят меня, – говорил он тоном, который госпоже Хедвиге явно не нравился.
– Ты ничтожен, – скривила губы красавица.
– Тогда мне остается вас только пожалеть, – с улыбкой сказал Волков.
– С чего бы тебе меня жалеть?
– Потому что скоро я получу рыцарский статус и вам придется стать женой ничтожества.
– Ни-ко-гда, – выговорила она заносчиво, с презрением уставившись на него.
– Представляю, как тяжко вам будет делить со мной супружеское ложе, – с притворным сочувствием говорил солдат, – возможно, вас придется привязывать к кровати.
– Лучше сдохнуть, – зло сказала красавица, – лучше я поднимусь на башню и спрыгну.
– Только после свадьбы, – вдруг холодно заявил Волков, – если вы мне не понравитесь после брачной ночи, я вас сам туда отволоку.
Он поглядел на эту взбалмошную женщину так, что у нее не осталось сомнений в правдивости его слов. И первый раз солдат заметил в ее глазах неуверенность или даже признаки испуга. Он продолжил:
– Кстати, вашу служанку я велю пороть, а потом отправлю работать в коровник, где ей и место. И запрещу ей входить в дом.
Хедвига смотрела на него с ненавистью, а он улыбался в ответ и, не отводя глаз, говорил:
– Привыкайте, госпожа, вскоре вы будете есть у меня с руки. Вы будете кроткой и ласковой, а иначе я посажу вас на цепь. Как медведя. Или отволоку на башню.
Ненависти в глазах молодой женщины сразу поубавилось, появилась тревога.
Бойкая на язык, сейчас она даже не знала, что сказать.
– Молчите? – Он читал ее как книгу. – Продолжаете ненавидеть меня, но не понимаете, как победить? – Он улыбнулся и чуть склонился к ней. – Вы знаете, мне кажется, что это вы наняли миньонов герцога, чтобы убить меня. Ну, сознайтесь. Сколько вы им заплатили? Или золото здесь ни при чем?
Она не созналась, ударила коня плетью и, чуть не сбивая зевак, ускакала.
А Волков глядел ей вслед, улыбаясь, ему давно не было так хорошо, несмотря на то, что нога разболелась. Она теперь все время болела, стоило только сесть в седло.
Вечером в донжон пришел монах, принес целую чашку мелочи, меди и серебра. Вместе с управляющим они пересчитали деньги, и Крутец сказал:
– Да, хороший доход приносит трактир. Откуда столько сегодня?
– Трактир полон, все пришли на упыря смотреть, даже те, кто раньше ночевал в монастыре, – дерзко ответил юный монах.
– Ты сегодня груб, – сказал ему Крутец, пряча деньги.
– Потому что мне там не место, – запальчиво возразил Ипполит, – я из монастыря ушел, чтобы упырей ловить, а не блудными девками любоваться. Господин коннетабль уже второго упыря поймал, а я весь день считаю, какая девка сколько раз ходила с кем на конюшню или в комнаты.
– Нет у меня никого, кому бы я мог доверить деньги эти. Понимаешь? – проговорил Крутец примирительно.
– Надо найти, – сказал Волков, – монах прав, не место ему там. Да и мне он теперь надобен, упырей-то мы словили, а как господина их найти, я не знаю.
– Да, господин коннетабль, – согласился молодой управляющий, – буду искать ему замену, пусть еще хоть пару дней там посидит.
Крутец вздохнул, а Волков кивнул в знак согласия. Управляющий сел рядом с ним и, понизив голос, заговорил:
– Я бы хотел с вами побеседовать.
– Говорите, – кивнул солдат.
– Без лишних ушей.
– Хорошо. – Волков, морщась от боли в ноге, поднялся из-за стола.
Они вышли на улицу.
– Аудит почти закончен, – начал молодой управляющий. – Господа аудиторы дописывают отчет.
– Прекрасно.
– А я не знаю, что мне делать. Ведь вы предложили мне должность управляющего временно.
– Да, и что? – Солдат делал вид, что не понимал.
– Ну, понимаете… – мялся Крутец.
– Понимаю. Вы бы хотели остаться на этой должности.
– Да, господин коннетабль, именно. Я бы хотел предложить свои услуги барону и подписать с ним контракт.
– И? – Солдат продолжал не понимать.
– И я бы хотел, чтобы вы ходатайствовали за меня.
– И почему же я должен это делать?
– Разве вы не довольны моей работой? – с удивлением спросил молодой управляющий. – Я стараюсь заработать барону больше денег.
– Я вижу ваше рвение.
– Я построил рынок, который приносит доход. А сейчас я строю амбары, чтобы не продавать хлеб даром сразу после урожая, а продавать к весне, когда цена выше всего.
– Вы молодец, – кивнул солдат.
– А еще я собираюсь стоить пивоварню, ведь в городе нужно бесконечно много пива, и хлеба нужно много, солонины, дерюги, дров – да всего. А нам здесь нужны плуги с отвалом. Тут у мужиков в деревне только два железных плуга.
– Да, работы много, – соглашался Волков.
– Если с умом взяться – здесь можно зарабатывать много денег.
– Не сомневаюсь, здесь хорошие места. Но что должен сделать я?
– Понимаете, барон – суровый старый воин. К сожалению, на меня он смотрит как на мальчишку. Я пытаюсь с ним поговорить, а он меня либо выпроваживает, либо не слушает. А вас он слушает. Вас здесь вообще все слушают.
– И что я должен предложить барону? – улыбнулся солдат.
– Мой контракт. Жалованье я себе положу небольшое, двадцать пять талеров в год.
– А кроме жалованья?
– Как обычно – содержание хлебом, мясом, пивом, жильем, место в конюшне.
– Это понятно, а кроме?..
– Ну, и десять процентов с годовой прибыли.
Волков усмехнулся, посмотрел на юношу и спросил:
– А не жирно ли?
– Вот я к этому и веду. Я хочу, чтобы вы поняли – три процента пойдут вам за содействие.
– А я смотрю, вы ловкий парень, Крутец. – Коннетабль перестал улыбаться.
– Здесь, в Рютте, я вижу больше возможности, здесь всем денег хватит: и барону, и вам, и мне. Нужно только приложить руки и голову.
– Вы разбираетесь в людях.
– Я стараюсь быть таким, господин коннетабль.
– Только вот со мной вы просчитались. – Речь Волкова стала сухой и колючей. – Я люблю деньги, Крутец, да, люблю. Но я не буду делить проценты за спиной барона. Я вообще ничего не люблю делать за спиной. Имейте в виду: я не из купчишек, я из солдат. А у солдат все то, что делится втихаря от других, одобрения не вызывает. В ротах и корпорациях все делится честно и открыто. И свои проценты я должен получать не от вас, а от барона. Запомните, Крутец, на всю жизнь: ловкость и хитрость работают вбыструю, а порядочность и честность работают вдолгую, на репутацию, а репутация – это капитал.
Юный Крутец стоял и мял в руках берет, растерянный и смущенный.
– Пишите контракт, двадцать четыре талера в год и семь процентов годовых. Принесете мне его – я поговорю с бароном.
– Спасибо, господин коннетабль, – обрадовался Крутец и надел берет.
Они пошли в донжон, сели за стол. Крутец раскраснелся и попросил принести пиво. Выпив пиво, Волков огляделся и сказал:
– Ёган, сходи-ка в трактир.
– Чего еще? Ночь на дворе, чего вы забыли в трактире?
– Позови-ка мне Брунхильду.
– Господин, ну какая вам сейчас Брунхильда, сами еле ходите, неделю назад без памяти лежали в жару, а вам Брунхильду подавай! Вам поспать бы надо да поесть.
– Не перечь мне, дурень, иди за Хильдой.
– Вот она вам сдалась-то…
– Иди в трактир, лентяй, только сначала помоги мне в покои подняться.
– Вот и я о чем! По лестнице еле ходите, а Бруньку, значит, осилите, – бубнил слуга, помогая господину. – Не ровен час помрете, а все туда же… Брунхильду ему веди!
– Я бы при смерти был и то попросил бы Брунхильду, – сказал Сыч, тоже помогая Волкову подниматься по лестнице.
– Уж ты-то конечно, – не сомневался Ёган, – как дурной кобель, глаза бы выпучил да бегал бы за ней по всей округе. Язык на плечо.
– И бегал бы, – согласился Фриц Ламме.
Волков проснулся, когда в незакрытый ставень уже светило солнце.
– Солнце, – сказал он тихо.
Это было даже непривычно.
Рядом под периной сопела Брунхильда, горячая как печка. А на полу спали Ёган и молодой монах.
Утро было прекрасным, в окно светило солнце, и у солдата, если не шевелиться, ничего не болело.
– А ну-ка просыпайтесь, – громко сказал он и, забывшись, одним движением свесил ноги с кровати.