– Хорошо, иди, погляди, мне нужно знать, где упырь.
Агнес обрадовалась. Стуча деревянными башмаками по камням, побежала к башне, легко взбежала в покои коннетабля, нашла ларец, достала шар, молниеносно сбросила с себя одежду, залезла на кровать и стала, волнуясь, поглаживать шар, а потом заглянула в него. А заглянув, глубоко вздохнула и заулыбалась. Все время, пока Волков был в монастыре, девочка приводила себя в порядок, мылась, чистила ногти, училась носить обувь, к которой не привыкла, ежедневно подолгу занималась с монахом, изучая буквы, и ждала. Ждала момента, пока господин позволит ей заглянуть в шар. И теперь она получала буквально физическое удовольствие от общения с шаром, именно от общения, ведь она не просто смотрела в него. Так она и сидела, глядела долго и пристально, не отрываясь ни на миг, пока глаза не заломило. Только тогда она отбросила шар на перину, словно он стал ей противен, сама завалилась рядом и стала тереть глаза ладонями, и хотелось ей спать или хотя бы полежать, но лежать ей было нельзя, надо было торопиться. Девочка знала, что над замком, а возможно, и над коннетаблем нависла большой черной тучей какая-то беда. Агнес быстро оделась, обуваться не стала, башмаки взяла в руки и кинулась во двор, надеясь застать коннетабля и предупредить его. Но оказалось, что он с людьми давно уехал, слишком уж долго девочка разглядывала что-то в шаре. Агнес взбежала в башню и со стены вдалеке увидела уезжающий отряд. Что было сил она закричала:
– Господин! Господин, вернитесь!
Но это было бессмысленно, отряд оказался уже слишком далеко, и шли они быстро. Агнес кинулась вниз, босая пробежала через двор к конюшне, где одинокий конюх лопатой сгребал навоз.
– Конюх, – запричитала девочка, – конюх, седлай коня!
– Чего? – недовольно спросил мужик, на мгновение отрываясь от своего занятия.
– Коня седлай, скорее, нужно скакать за коннетаблем.
– А чего же за ним скакать? Он только что уехал.
– Знаю, знаю, – говорила Агнес. – Нужно его вернуть, нужно его догнать, а то беда будет.
– Чего ты? Чего, дура? – зло сказал конюх.
– Сам ты дурак! – крикнул девочка. – Седлай коня и скачи за коннетаблем, иначе беда будет! Нужно сказать, чтобы он возвращался, немедленно! Вот не послушаешь меня – выпорют тебя за это.
– Да глянь, дура, кого седлать-то?! – заорал конюх, в сердцах кидая лопату. – Нет коней! Мужики утром на борону взяли. Барон с сержантом взяли, коннетабль своих брал. Нету коней, кого седлать-то?
– Ох, – чуть не плача произнесла Агнес и стала озираться.
Конюшня и вправду была пуста, там осталась только одна лошадь, и та была уже оседлана.
– А вон же кобылка! – радостно воскликнула девочка, указывая на лошадку.
– Так то лошадь госпожи Хедвиги, ее служанка велела оседлать, сейчас поедет куда-то.
– Так бери ее, бери! – стала умолять девочка. – Скачи за коннетаблем, догони его и скажи, чтобы обратно торопился, иначе беда будет.
– Да что за беда? – не верил конюх.
– Да не могу я тебе сказать, дяденька. Сама толком не знаю, знаю только, что тебе нужно скакать за коннетаблем.
– Коли возьму этого конька – убьет меня чертова Франческа.
– Не убьет, не убьет, коннетабль не позволит, бери эту лошадку.
– Ты эту Франческу не знаешь, она злобная!
– Приведешь коннетабля – не убьет. Скачи, дяденька, дорогой! – умоляла девочка.
– Ну ладно, – сказал конюх, подошел к кобылке, осенив себя святым знамением, взял ее под уздцы и повел к выходу из конюшни. – А что коннетаблю-то сказать?
– Скажи, что Агнес увидела кровь в замке и коли он не вернется, крови будет много. Когда он вернется – я все ему расскажу.
Она что-то говорила и говорила, продолжая убеждать конюха, а тот вдруг остановился и замер, уставившись в сторону выхода, как будто увидел что-то страшное. Девочка тоже повернулась в ту сторону и от удивления выронила свои деревянные башмаки. На выходе из конюшни, загораживая проход, стояла служанка господи Хедвиги, Франческа. Смотрела на конюха исподлобья, а все ее зеленое платье, особенно правый рукав, было заляпано бурыми пятнами. На поясе у Франчески висел кинжал. Конюх и девочка молчали, перепуганно глядя на нее. Франческа молча подошла к конюху и вырвала у него из рук узду кобылки, отпихнула Агнес и легко, как мужчина, запрыгнула в седло. Не взглянув больше в их сторону, служанка госпожи Хедвиги ударила пятками кобылку и выехала из конюшни. Секунду девочка смотрела ей вслед, а потом зашипела, обернувшись к конюху:
– Все из-за тебя, олух!
– Да я-то что? – чуть испуганно ответил тот.
– «Да я-то что?» – передразнила Агнес и, пнув его в ногу, выбежала из конюшни, забыв свои деревянные башмачки.
– Ишь, зараза какая растет, – только и произнес конюх.
Солдат и его люди до мельницы доехали быстро. Человека, который видел упыря, на мельнице они, конечно, не застали и, чуть посовещавшись, решили ехать к кладбищу, а не к старому замку. Несмотря на отличную погоду, настроение солдата стало ухудшаться, всю первую половину дня он провел в седле, и нога начинала болеть.
Таскались по болоту долго, даже разожгли факелы, в склеп заглянули, в котором вурдалак жил, – ничего, собаки даже следов старых не нашли. Только два полуразложившихся трупа, и все. Волков решил заехать на мельницу. Первый раз с мельником поговорить не удалось, не было его, а когда приехали второй раз, после поисков, все ему стало ясно.
– Так что за человек тебе про упыря рассказал? – спросил солдат мельника.
– В сапогах был, верхом. Одежа добрая. Не местный.
– Из благородных?
– Без оружия был. Но руки не рабочие. Белые.
– Молодой, старый?
– Не молодой, да и не старый, ваших годов или чуть моложе.
– Красивый из себя?
– Да под капюшоном он был, но вроде как красив. Зубы у него белые, ни у кого здесь зубов таких нет.
– Белые, говоришь? – переспросил Волков.
– Белее не бывает, – произнес мельник.
– Значит, он это, – сказал Сыч. – Наверное, спрятался и ждал нас, пока мы сюда поедем, а как мы проехали, так к замку поскакал.
– Он, – согласился Волков, – вместе они тут промышляли с барским сынком. Того мы убили, а этот бежать решил и нас из замка зачем-то вызвал. Что ему в замке нужно?
– Поедем и узнаем, экселенц, – произнес Сыч. – Может, и догоним.
– Нет, не догоним, уж больно много времени потеряли. Надо Агнес спросить, где он.
Обратно ехали, коней не жалея, и чувствовал солдат, что не напрасно его из замка вызвали. А нога болела уже немилосердно, но гнал и гнал он коня.
В замке был переполох. Волков въехал во двор и, не найдя на воротах стражников, сразу направился к донжону, спрыгнул и едва сдерживался, чтобы не пнуть кого-то из дворовых, которые толпились у входа.
– Дорогу коннетаблю! – рявкнул Ёган, вслед за господином спрыгивая с коня.
– Коннетабль, коннетабль, – заголосили бабы.
– Ну наконец-то, – сказал конюх.
Солдат растолкал всех, вошел внутрь и там на столе увидал старого мертвого слугу барона Ёгана. И Агнес, которая вскочила и кинулась к нему.
– Господин, Франческа…
Волков подошел к мертвецу, оглядел его. У старика была искромсана вся шея, кровь, видно, рекой лилась, одежда вся почернела от нее.
Солдат молча посмотрел на Агнес, ожидая рассказа, его сейчас волновал только один вопрос, и девочка сразу поняла какой:
– Баронесса, жива, ее Франческа порезала, но не до смерти, и молодой барон тоже жив, его она тоже ножом порезала, но живы они, их уже в монастырь повезли к монахам.
– Давно? – спросил Волков.
– Как вы уехали, так она и начала всех резать. Так сразу мы и коня нашли у мужиков, и телегу и их отправили в монастырь.
– А зачем же она всех резала?
– Так деньги барона красть надумала, ларец взяла, открыла, а Ёган старый ее и застал. Она его и взялась резать, да баронесса услыхала. А она и на нее кинулась. А потом и на барона молодого.
– Откуда знаешь ты все?
– Баронесса говорила, пока лошадь ей искали.
Волков сел на лавку, принялся тереть больную ногу, подозвал слугу своего. Тот подошел, и солдат сказал тихо:
– Собирай вещи, уезжаем мы.
– День-то к вечеру пошел, – так же тихо отвечал Ёган, – до утра не дотерпим?
– Нет, – зло рыкнул солдат, – сейчас поедем!
Ёган ушел, а к нему подошла Агнес, стала ладонями трогать ногу, там, где болело. И говорила при этом:
– Видела я ее. В стекле.
– Франческу? – спросил солдат, с надеждой смотря на руки девочки.
– Госпожу, – бесстрастно произнесла та. – Ее руки в воде. И с мертвецом она.
– Руки в воде? На болотах она, что ли, где-то?
– Нет, вода течет вокруг рук ее, на реке она, плывет куда-то, – говорила Агнес, и боль в ноге начинала затихать. – И мертвец ей служит. Их догнать можно.
Волков некоторое время молчал, думал, а потом, глянув девочке в глаза, сказал устало:
– Зачем? Пусть катятся. Не нужна она мне больше.
– Если нужно, найду их. Поймаем их. Мертвеца убьем, госпожу вернем с позором, на веревке приведем – пешую, – со злобой говорила девочка.
– А тебе-то это зачем? – спросил солдат удивленно, не ожидал он от нее такого.
Агнес молчала, продолжая лечить ногу, косилась на него.
– Со мной уехать думаешь? – продолжил Волков. – Ты из свободных?
– В крепости я, – ответила девочка и с надеждой поглядела коннетаблю в глаза.
– И как же мне тебя забрать? За воровство крепостных и повесить могут.
– Я пригожусь вам, господин, – произнесла Агнес, – я все буду делать. Все, что пожелаете.
Боль в ноге прошла, солдат встал.
– Забудь, не буду я крепостных уводить.
А Агнес стояла у стола, на котором лежал мертвец, и смотрела солдату вслед, и не было в ее взгляде ничего, кроме тоски беспросветной. Даже слез не было.
Он пошел на двор, даже не глянув на покойника, что лежал на столе. Это было уже не его дело. Франческа украла его деньги, так что ждать барона не требовалось. Волкова снова посетило чувство, которое приходило к нему после долгой и изнурительной войны. Чувство пережившего войну солдата. Все закончилось, он жив. Это было радостное ощущение покоя. Даже воспоминания о прекрасной женщине, сбежавшей от него, уже почти не беспокоили. И пусть ему даже ничего не заплатят, но все закончилось, и он жив. У входа в донжон его остановил Фридрих Ламме по кличке Сыч.