ую наследницу Нарышкина Маргариту, хоть и работал только в её интересах. Зато была поставлена нужными людьми в известность она, Ольга Александровна Бермудская. Дело пахло сотнями тысяч долларов, так как по двум романам Нарышкина уже были поставлены фильмы. "Да, мудак Степка, развелся с такой женщиной!" посетовала Бермудская. - "А и я тоже хороша, не послушалась тогда Андрюху, все гордость, гордость проклятая глаза залила... Надо было кинуть что-нибудь этому Нарышкину, а большую часть прикарманить себе... Но, однако же, тогда совсем другое время было, совсем другое было в цене, кто же мог предполагать, что все так обернется, что настолько переменятся местами ценности? Ведь в сытости и роскоши купались и полагали, что так будет всегда... А вот оно как..."
Однако, она решила поправить дело. Причем, выяснив, что Андрей Шмыдаренко на сей раз, как ни странно, не в курсе, решила обойтись без его помощи. Слишком уж большие проценты за свои темные дела требовал этот ненасытный паук... Зато снова пригодились витенькины порошочки... "Первый мужчина", - с благодарностью подумала она о покойном. - "Как меня мамаша тогда за него отлупила, страшно вспомнить..." На мать Ольга Александровна зла не держала, мать есть мать. Она выбила для них с Витенькой квартиру, постоянно помогала деньгами. Но в Москву категорически не пускала. "Думать не моги!" - заявила она матери, когда та заикнулась о том, что неплохо было бы им перебраться в столицу, поближе к дорогой доченьке. "Нечего меня позорить, живите в Пружанске", - отрезала она. - "Лучше первым в деревне, чем вторым в городе. Там барствуйте."
Потом организовала усопшей матери пышные похороны, вскоре после этого - мужу, а недавно отдал Богу душу и преданный Витенька Удищев, специалист по отравам и дурманящим и возбуждающим похоть средствам. Это была самая большая потеря, его было почему-то особенно жалко. Первый мужчина, отличный в своем деле специалист...
Витенькины порошочки испробовала она и на молодом красивом немце Федоре Бауэре, племяннике мужа. Получила от него немалое удовольствие. А потом отправила его на дачу к ненавистному Нарышкину. Обидчик должен был умереть страшной смертью. Его жене повезло больше - за пять лет до этого, явившись под видом слесаря к Нарышкиным, Витенька просто-напросто отравил молодую жену Валентина. И так умело отравил, что врачи определили инфаркт. Нет, незаменимый был человек... Если бы он сейчас был жив, все получилось бы по другому...
Вообще, Нарышкин сам спровоцировал последующие трагические события. Как же он не вовремя позвонил ей и высказал ей все, что он думает по её поводу и по поводу Егора Степановича. А тот как раз умер за несколько дней до этого звонка, Нарышкин же ничего не знал про его смерть. И говорил о нем, как о живом, о преступнике, палаче, садисте, каким он, впрочем был и на деле. Только бы не ему о нем так говорить, и уж тем более не в такое крайне неудачно выбранное время... И результат этого разговора не замедлил себя ждать - через месяц овдовел и Нарышкин, оставшись с шестилетней дочкой на руках. Потом Бермудская на время снова забыла про обидчика. А в восьмидесятом году прочитала какой-то рассказец Нарышкина в эмигрантском антисоветском издании. Хороший, крепкий рассказец... А прообразами для героев были она сама и её покойный муж. Они были очень даже узнаваемы и, благодаря таланту автора, ещё более омерзительны, чем в настоящей жизни. Это и решило судьбу Нарышкина. "А жаль", - подумала Бермудская. - "Красивый мужик! И талантливый! Вдовец ведь. И я вдова! Нам сам Бог велел быть вместе, женился бы на мне вместо того, чтобы рассказики про меня писать в антисоветские издания. Женился бы - не пожалел. Сам Бог велел... Вернее, сам дьявол..."
Красивый мужчина Валентин Нарышкин сгорел заживо в своей ничтожной дачке, а вот Рита, которой была уготована такая же судьба, выжила благодаря Федьке, проявившем неожиданную смелость и прыть. Федька же стал на всю жизнь таким уродом, что никто, кроме неё самой не мог на него смотреть, разговаривать с ним, когда он снимал шапочку очки и шарф. А вот она не боялась его чудовищного лица, она вообще ничего не боялась. Нет, пожалуй, боялась, только совсем другого. Например, нищеты, убожества, засасывающего быта, безвестности. Боялась очередей за хлебом, переполненных автобусов, походов в СОБЕС за субсидиями, рваной обуви, мучительного ожидания пенсии, каждодневного подсчета копеек. И ненавидела разговоры о политике, о том, кого там надо выбрать в Думу, кому быть Президентом. "Какая разница?" недоумевала она. - "Все воры, все до единого! Никто не стремится к власти ради какого-то там дурацкого народного блага, все рвутся к ней ради самой власти и сопутствующих ей приятных вещей - денег, машин, дач, квартир, пайков, загранкомандировок, красивой жизни, одним словом! А жить можно при любой власти, при любом строе и правителе, только голову надо на плечах иметь. А жить так интересно! Как не хочется умирать, тем более - умирать в нищете и убожестве..."
...Раздался звонок в дверь. Возбужденная своими мыслями Ольга Александровна пошла открывать. Из ванной высунулась глупая рожа Степана, пахнущая французским одеколоном.
- Пришла, - шепнула сыну Бермудская. - Привел себя в порядок? Молодец! И чтобы у меня... как по струнке... Как по нотам...
Она посмотрела в дверной глазок. Там стояла с непокрытой головой, в дубленке раскрасневшаяся Рита.
- Риточка, это ты? - елейным голосом спросила Бермудская.
- Открывайте, Ольга Александровна. Мне страшно. Мне кажется, что кто-то следит за мной... Скорее...
- Открываю, открываю, детка, - щебетала поэтесса, открывая многочисленные замки и щеколды. "Сама на огонь летишь, дурашка, как мотылек... Так и надо, так и должно быть..."
Медленно отворилась дверь. Рита с растрепанными волосами сделала робкий шаг в огромную прихожую, освещенную старинным бра.
- Кто шагает дружно в ряд? - прогремел красивый баритон из-за Ритиной спины. - Пионерский наш отряд! - ещё громче продекламировал Игорь Дьяконов, и Ольга Александровна ощутила у своего виска холодное дуло пистолета.
- Ах ты, стерва подколодная, - прошипела Бермудская, протягивая пухлые пальцы к горлу Риты. Та отшатнулась и содрогнулась от того выражения ненависти, которое кипело в черных глазах бывшей свекрови.
- Тихо, тихо, мадам, - прошептал Игорь, вставая своей длинной фигурой между поэтессой и её бывшей невесткой. - Экая вы взбалмошная особа. Чуть что не по вашему, начинаете жалить...
Бермудская бросила взгляд на дверь и ужасом увидела черную шапочку и круглые затемненные очки. Бауэр медленно вошел в квартиру и тихо затворил дверь. Снова запер её на многочисленные засовы.
- Звони в милицию, Степан! Скорее! - крикнула Бермудская. Нападение! Ограбление! Эта мерзавка привела сюда бандитов!
Дьяконов надавил на висок поэтессы холодным дулом пистолета и заставил её пройти в комнату. Там, на диване уже сидел ни жив, ни мертв от ужаса Степан, весь какой-то съежившийся и скорчившийся.
- Здорово! Давно не виделись! - улыбнулся Игорь. - Аж со вчерашнего вечера!
- Ах вот оно что, - пролепетал Степан, узнав в незваном госте словоохотливого кандидата-бомбилу. - Так я и думал...
- Думать никому не возбраняется, - наслаждался произведенным на славную чету эффектом. - Смотря только, чем думать. Итак, раз мы уже здесь, рассядемся по этим уютным старинным креслам и побеседуем ладком. Полагаю, никто возражений не имеет. Вы, Степан, оставайтесь, на месте, вам, Ольга Александровна, будет удобно здесь, вы, Маргарита, садитесь сюда, чтобы вас не достала ненависть хозяйки, а вы, Федор Анатольевич вот сюда. Ну а уж я посижу здесь, ближе к выходу, чтобы наша славная хозяйка не отчебучила что-нибудь невообразимое. Вы, Федор Анатольевич, следите за тем, чтобы никто не подходил без нужды к телефонному аппарату. У госпожи Бермудской, наверняка, есть старые связи. Ее покойный муж был большим чином в органах.
- Да уж не чета тебе, щенок, - прошипела Бермудская. - В свое время тебя бы стерли в пыль только за то, что ты так смотришь на меня...
- Ушло золотое времечко, Ольга Александровна, безвозвратно ушло, примите мои соболезнования, - засмеялся Игорь. - А вы, боюсь, вообще недооцениваете серьезность вашего положения. Оттого и шипите, как кобра. А надо бы вам быть повежливее...
- Какое такое положение, идиот? - хмыкнула Бермудская. - И что ты вцепился в свою пушку? Расслабься, ты же мужик, молодой, здоровый. Что мы против тебя, я старая женщина, он слаб как ребенок... А никакого серьезного положения нет и в помине, кроме разве того, что вы ворвались в мою квартиру и угрожаете мне огнестрельным оружием. Я гражданка России, член Союзов писателей и журналистов, и меня защищает наш Российский закон.
- Все это верно, - Игорь положил пистолет в карман и улыбнулся, закинув ногу за ногу и закуривая. - Вернее, было бы верно, если бы я был представителем правоохранительных органов и был бы связан всевозможными законами, инструкциями и предписаниями. А я лицо частное и к тому же очень нервное, а потому не наглейте, гражданка Бермудская, а то вам дороже обойдется...
- Нападение, короче? - исподлобья взглянула на него Ольга Александровна.
Дьяконов молча кивнул головой.
- Чего хотите? Денег? Ценностей? Берите все, что есть. Наличных денег немного - в квартире имеются пятьсот долларов США, они в моем кабинете в столе, вот ключ, если хотите... Ценности тоже есть - бриллианты, золото, все ваше, пожалуйста. Ценные книги, картины, они дорого стоят. Шуруйте, короче...
- Да не за этим мы пришли, Ольга Александровна, - покачал головой Игорь.
- А за чем же? - закурила и хозяйка, при этом демонстративно выпустила струю дыма в лицо Бауэру. И тут-то он не выдержал.
- Мы пришли судить тебя, старая ведьма! - крикнул Федор, привставая с места. - Я сейчас расскажу всем, как ты в августе восьмидесятого года послала своего отчима и любовника Виктора Удищева и меня поджечь дом отца Маргариты Валентина Нарышкина. Удищев подсыпал мне в водку какого-то снадобья, того самого, какого я уже изведал, когда имел несчастье переспать с тобой.