«Бой за Шевардинский редут. Атака Малороссийского кирасирского полка». Худ. А. Ю. Аверьянов
В своей новой книге «Россия против Наполеона»[72] Д. Ливен подробно проанализировал различные обстоятельства Бородинского сражения. Так, он отметил значительные неудобства русской позиции перед битвой. «Очень хорошим» оказалось только «первое впечатление» русских штабных офицеров от занятой там позиции: «Фланг войск, расположившихся на любой стороне от дороги, был бы защищен Москвой-рекой, тогда как прямо перед ними серьезной преградой для противника служили крутые берега р. Колочи». Вместе с тем, по словам Ливена, «серьезные проблемы можно было обнаружить при внимательном взгляде на левый фланг этой позиции, находившийся к югу от главной дороги». До сражения за Шевардинский редут (24 августа 1812 г.) русские войска занимали «позицию вдоль линии, проходившей от с. Маслово к северу от дороги, через Бородино на главной дороге к возвышенности в районе Шевардино на левом фланге. Центр позиции мог быть усилен за счет кургана, который находился к юго-востоку от Бородино и стал знаменитым редутом Раевского. В то же время левый фланг мог располагаться в Шевардино, которое П. И. Багратион начал укреплять». Но вскоре Багратион убедился в крайней уязвимости русской позиции на левом фланге, который занимала его 2-я Западная армия. Историк поясняет: «Находившийся у него (Багратиона. – В. В.) в тылу овраг нарушал коммуникации. Еще важнее было то, что Старая Смоленская дорога подходила к его позициям с запада и проходила непосредственно за ними, соединяясь с главной дорогой в тылу позиции русских. Устремившийся по этой дороге противник легко мог атаковать фланг Багратиона и отрезать его армии путь отступления к Москве».[73] Д. Ливен обращает внимание на то, что оставление русскими села Шевардино было следствием не столько успешного наступления французов, сколько решения самого русского командования переместить левый фланг «на новую линию, которая находилась за пределами Шевардино, начиналась сразу к югу от Бородино и представляла собой линию, тянувшуюся к деревне Утица на Старой Смоленской дороге». В бою за Шевардинский редут, отбив «несколько яростных атак французов с целью прикрыть отход основных сил на новую позицию», русские потеряли 5–6 тыс. чел.; «урон», понесенный французами, был «чуть меньшим».[74] Уход русских с Шевардинского редута, вызванный тактическими соображениями, позволил улучшить русскую позицию, но принес с собой и новые риски: замены хорошо укрепленному Шевардинскому редуту не нашлось; кроме того, бо́льшая часть русских войск, сосредоточенных близ Бородина, была поставлена под удар неприятельской артиллерии и едва ли не под угрозу окружения. «Новая линия, безусловно, была безопаснее, – считает Д. Ливен, – поскольку она перекрывала Старую Смоленскую дорогу. Однако чтобы этого достичь, пришлось оставить прочную позицию в Шевардино и растянуть войска на местности между Бородино и Утицей, что совсем не играло на руку защитникам новых рубежей. Кроме того, резко сворачивая на юг рядом с Бородино и редутом Раевского, русская линия теперь являлась своего рода выступом по отношению ко всем войскам, расположенным на пространстве между Бородино и левым флангом линии П. И. Багратиона за деревней Семеновское, и была уязвима для перекрестного огня французской артиллерии».[75] Итак, русские войска втягивались в генеральное сражение, занимая во многих отношениях невыгодные для себя позиции. Не имея ни малейшей возможности уклониться от решающего боя, они вполне могли быть разгромлены «Великой армией», что обрекло бы Россию на поражение в войне. Для Наполеона, военный гений которого рождался из незаурядных дарований артиллерийского офицера, это был своего рода подарок судьбы.
26 августа (7 сентября), в ходе решающего боя, обстоятельства продолжали складываться благоприятно для Наполеона. Основные силы русских войск, сгрудившиеся на образовавшемся выступе, могли быть буквально расстреляны перекрестным артиллерийским огнем неприятеля. Д. Ливен отмечает, что «большая часть российской армии расположилась в районе этого небольшого выступа. Здесь находились пять из семи русских пехотных корпусов общей численностью 70 тыс. человек. Кроме того, в районе «выступа» находилось более 10 тыс. всадников. Даже два остававшихся пехотных корпуса – 2-й Багговута и 3-й Тучкова – отправили половину своего личного состава для защиты этого участка. Развертывание русских войск происходило не только на очень узкой линии фронта, но и при крайней скученности войск. Пехотные дивизии были выстроены в три линии. Впереди стояли егери. Позади них – две линии пехоты, развернутые в виде так называемых «батальонных колонн». Эти колонны в ширину состояли из одной роты, а в глубину – из четырех. В неглубоком тылу пехотных дивизий выстроилась кавалерия; резервные подразделения находились за ними, но все же часто и они оказывались в зоне досягаемости тяжелой артиллерии Наполеона, для которой шесть и даже иногда семь линий русских войск представляли хорошую мишень».[76] По словам историка, Бородинское сражение по «скученности» войск превзошло битву при Ватерлоо. В последней английскому главнокомандующему Веллингтону пришлось сосредоточить на линии длиной 3,5 км 73 тыс. своих солдат, находившихся под огнем 246 французских орудий. При этом в Бородинском сражении Наполеон имел несравненно большее число орудий – 587, многие из которых обстреливали русскую оборонительную «линию, начинавшуюся севернее редута Раевского и тянувшуюся до трех полевых укреплений, которые возвели солдаты Багратиона позади Семеновского и которые вошли в историю как Багратионовы флеши – стреловидные, открытые с тыла земляные укрепления, чьи покрытые трещинами брустверы служили плохим прикрытием для тех, кто их оборонял». После падения флешей положение русских войск стало особенно угрожающим. Теперь под перекрестным огнем наполеоновской артиллерии находились почти все русские военные силы. Как заметил Д. Ливен, «русская линия, обойдя Семеновское, еще больше завернула к югу. Расстояние от редута Раевского до Семеновского всего 1700 км. Флеши располагались за деревней, в нескольких сотнях метров от нее. На этом участке были собраны русские войска численностью свыше 90 тыс. человек». Русские войска «не просто находились под перекрестным огнем. Французские батареи (…) имели возможность наносить им максимальный урон, простреливая их насквозь». Д. Ливен констатирует: «Русские могут быть подвергнуты справедливой критике за то, что чрезмерно скучили свои войска и не держали хотя бы своих резервов вне зоны обстрела орудий Наполеона». В то же время потери русских возрастали из-за рикошетов от «твердой как камень земли» и вследствие невозможности найти укрытие в выстроенных «из дерева» деревнях, которые «грозили в любой момент загореться».[77]
Правда, «скученность» русских войск, по мнению Ливена, имела и положительные для них последствия – она лишила Наполеона свободы маневра, хотя почти не оставляла надежд (и без того призрачных) на полную победу в сражении с превосходящими регулярными силами неприятеля. Историк поясняет: «Плотность развертывания русских войск была призвана заставить Наполеона вести сражение на истощение. Ограниченное пространство на поле боя давало его отрядам мало места для маневра или использования тактического преимущества. Это пространство в буквальном смысле ограничивало и сам гений Наполеона. Ценой этому, и это знали русские командиры, были очень большие потери. Кроме того, установка на битву на истощение более или менее сводила на нет шансы русских на выдающуюся победу. Поскольку на поле боя присутствовал Наполеон, а его армия численно значительно превосходила силы русских (если иметь в виду профессионально обученные войска), такая победа в любом случае была маловероятна. Таким образом, во многих отношениях Бородинское сражение в миниатюре представляло собой кампанию 1812 г., в ходе которой российское высшее командование вынуждало Наполеона вести войну так, что это устраивало русских, но не его».[78] До предела уплотняя свои боевые порядки и неся страшные потери, русские, однако, вынудили «Великую армию» Наполеона увязнуть в кровавом побоище и не дали ей победить.
Потери русских, по мнению Ливена, были преумножены нехваткой военных инженеров, неорганизованностью и неслаженностью действий по строительству укреплений. Поэтому к началу Бородинского боя «работы были далеки от завершения», а качество построенных фортификационных сооружений оставляло желать лучшего.[79]
«26 августа 1812 г. Рисовано во время самого сражения». Худ. А. И. Дмитриев-Мамонов
«Еще более поразительным» Д. Ливен называет допущенный Кутузовым просчет при первоначальном развертывании русских войск. Из пяти пехотных корпусов первой линии – два – 2-й К. Ф. Багговута и 4-й А. И. Остермана-Толстого, а также кавалерийский корпус казаков М. И. Платова находились на безопасном правом фланге – к северу от Горок. 6-й корпус Д. С. Дохтурова стоял напротив деревни Бородино, а также между Горками и редутом Раевского. При этом весь левый фланг – от редута Раевского до флешей обороняли лишь два корпуса 2-й Западной армии Багратиона: 7-й корпус Н. Н. Раевского (перед редутом) и 8-й корпус М. М. Бороздина (восточнее деревни Семеновское). Наконец, два корпуса 1-й Западной армии – 3-й Н. А. Тучкова и 5-й лейб-гвардии составляли «весь резерв». Таким образом, Кутузов заботился прежде всего о своем правом фланге, охранявшем Новую Смоленскую дорогу – важнейшую линию коммуникаций и снабжения между русскими войсками и Москвой. «Уязвимость левого фланга русских войск» признавалась очевидной рядом русских генералов и офицеров – подчиненных Кутузова еще «за два дня до сражения», а штурм Шевардинского редута Наполеоном доказывал, что будущий главный удар неприятель намерен нанести именно по русскому левому флангу. Это побудило Кутузова пойти на «некоторые перестановки» – двинуть корпус Тучкова из резерва и расположить его на Старой Смоленской дороге для предотвращения неприятельского удара в обход левого фланга русских войск. Но корпуса Багговута и Остермана-Толстого Кутузов о