«На поле битвы на реке Москве перед Семёновским, 7 сентября 1812 г.». Гравюра неизв. худ.
Заключительный аккорд Бородинского сражения изображен в мемуарах Пеле-Клозо следующим образом: «Однако ж, мы взяли только одиноких солдат, раненых и пушки, бывшие в укреплениях. Всюду русские противопоставили сопротивление, прекращавшееся только с жизнью. Наполеон хотел прорвать русскую армию, преследовать ее по пятам, чтобы довершить ее разрушение. Для этого нужно было взять последнее укрепление – этот Горкинский редут, который, поддерживая оборону Псаревского оврага, брал в тыл всю местность, лежавшую между селом и редутом кирасир.
Император, намереваясь атаковать это укрепление, приблизился для обозрения его. Огонь был чрезвычайно силен. Около 4 часов, Наполеон, оставив назади Штаб, вышел из небольшого леска, лежащего против Горок. Бертье, Коленкур, Дюрок и Бесьер сопровождали его с одним пажем; к ним присоединился Иоахим (Мюрат. – В. В.). Все они были под огнем неприятельских застрельщиков. Наполеон упорствовал в намерении взять этот редут, и повторял, что победа «не доставила еще следствий, которых можно было от нее ожидать». Все сопровождавшие его противились атаке. Все полагали, что армия была измучена усталостью и что оставалась одна гвардия. Бертье говорил, «что мы находились в 2500 верстах от Франции; что уже потеряли более 30-ти генералов; что для взятия этой трудной позиции будут принесены в жертву лучшие солдаты: что мы завладеем всего несколькими сотнями человек; что награда за сражение находится в Москве»… Бесьер прибавил, что «должно сохранить гвардию – последний резерв армии, отвечающий за Императора перед Францией», и проч. Все упрашивали Наполеона не оставаться под неприятельским ружейным огнем и вызывались идти далее вперед, чтобы лучше осмотреть местность. Он еще упорствовал, когда какой-то генерал, или штаб-офицер I корпуса, встревоженный опасностью, которая угрожала императору, взял его за руку и сказал ему: «Здесь не Ваше место. Неприятель заметил эту группу: он наводит пушки в эту сторону». Наполеон допустил увести себя, а немного спустя, местность была взборождена картечью.
С этой минуты сражение кончилось. Пушечная пальба была еще довольно сильна: она прекратилась вовсе к 6 часам. Французская армия бивуакировала на местности, взятой у неприятеля, и недалеко от леса, в который он отступил.[129] Вечером к ней присоединилась дивизия Роге. Император расположил свой бивуак около старой гвардии, у подошвы редута (Шевардинского. – В. В.), взятого 5-го числа.
Кутузов отступил ночью, перешел за Можайск, за 12 верст от поля сражения».
Генерал Пеле-Клозо жестоко высмеял версию, «будто Кутузов намеревался на другой день возобновить сражение».[130] Трактовка мемуаристом соотношения потерь сторон была однозначной. Ссылаясь на «проезжавших по полю сражения во время и после дела», он уверенно заявлял: «число убитых русских значительно превышало число убитых французов». Наконец, автор не отказал себе в удовольствии поведать, как надлежало действовать, на месте Кутузова, «генералу искусному» для победы над Наполеоном или, по крайней мере, для ничейного результата битвы. Впрочем, еще в начале своего повествования Пеле-Клозо, назвав Бородинское сражение «самым замечательным деянием» кампании 1812 г., процитировал две фразы самого Наполеона, сказанные на острове Св. Елены и большей частью опровергавшие последующие рассуждения генерала-мемуариста:
1) «Бородинское сражение было самое прекрасное и самое грозное, французы показали себя достойными победы, a русские заслужили быть непобедимыми» (об этом, по словам Пеле-Клозо, Наполеон «не переставал говорить»);
2) «…Из пятидесяти (данных им) сражений, в Бородинском было проявлено наиболее доблестей и получено наименее последствий…».
По версии французского дивизионного генерала Жана Раппа, командовавшего на Бородинском поле 5-й пехотной дивизией, битва под Москвой «была выиграна» после того, как французы, взявшие «редут» (батарею Раевского), картечными выстрелами рассеяли колонну «русской гвардии», пытавшейся вернуть эту позицию, и вдобавок захватили опоздавшую к месту этого боя «артиллерию» русских. Но после этого, казалось, решающего и завершающего успеха французов сражение не закончилось, а мужественный генерал Рапп даже успел получить несколько ранений и выбыл из строя. Вскоре были ранены и другие наполеоновские генералы. Рапп вспоминал: «Битва была выиграна, но жестокий огонь все еще продолжался. Пули, гранаты сыпались градом вокруг меня. В течение часа я был задет четыре раза, сначала двумя пулями довольно легко, затем в левую руку пулей, которая сорвала сукно с моего рукава и рукав рубашки вплоть до тела (…) Вскоре я был ранен в четвертый раз; картечью ударило меня в левое бедро, и я свалился с лошади. То была в общей сложности двадцать вторая моя рана. Я вынужден был покинуть поле битвы и сообщил об этом маршалу Нею, войска которого перемешались вместе с моими.
«Битва при Бородино». Худ. Ш. Мотте по оригиналу худ. Мартинэ
«Бородинское сражение». Худ. Д. Дайтон
«Мюрат принимает прибежище среди Вюртембергских егерей». Худ. П. Деннис
«Атака маршала М. Нея на Семёновские флеши при Бородино». Гравюра Кенига по картине худ. Жана-Шарля Ланглуа
«Битва при Бородино». Худ. Ш. Мотте по оригиналу худ. Мартинэ
«Атака корпуса Евгения Богарне на русские позиции». Гравюра неизв. худ. первой половины XIX в.
«Битва при Бородино Луи Франсуа Лежен». Худ. Луи Франсуа Лежен
«Атака саксонцев на батарею Раевского». Неизв. худ.
«Наполеон посылает генерала Коленкура на батарею Раевского». Гравюра худ. Шарона
«1-й карабинерный полк французской армии в схватке с изюмскими гусарами во время Бородинского сражения». Худ. К. Рокко
«Французские кирасиры при Бородино». Худ. М. Беркни
«Французская кавалерия». Неизв. худ.
Генерал Дессе, единственный генерал из этой дивизии, еще не раненный, сменил меня; через минуту у него была перебита рука. Фриан был ранен позже».[131]
Когда раненого Раппа навестил лично Наполеон, тот посоветовал императору «пустить в дело гвардию». Наполеон ответил: «Я не сделаю этого; не хочу рисковать ею. Я уверен, что выиграю битву без ее участия». По словам Раппа, действительно, «гвардия в бою не участвовала, за исключением 30 орудий, сделавших прямо чудеса». Совокупные потери сторон Рапп определил в 50 тыс. чел., упомянув также о том, что «около сорока» французских генералов было убито и ранено.[132]
Итак, Ж. Рапп сначала заметил, что «битва была выиграна» после взятия и удержания французами русского «редута»; но затем рассказал о фактическом продолжении боя, приведшем к новым потерям среди наполеоновских генералов. Конечный итог сражения представлялся Рапу следующим образом: «Мы захватили пленных, отняли несколько орудий, но этот результат не вознаграждал нас за потери, которых он нам стоил».[133] Таким образом, впечатление генерала Раппа, одного из французских героев «битвы на Москве-реке», об этом событии представляло собой парадоксальное сплетение его уверенности в выигрыше битвы и осознания несоответствия «результата» понесенным французами «потерям».
Цезарь (Чезаре) Ложье де Белленкур – младший лейтенант итальянской королевской гвардии,[134] которая входила в состав корпуса итальянского вице-короля Е. Богарне, также запечатлел в качестве главной победы французов при Бородине взятие «редута» (батареи Раевского) и захват «21 русской пушки». Правда, ни этот, ни иные успехи он не назвал победой в битве, если, конечно, не признать таковой захват «поля битвы». Ложье де Белленкур писал: «Взятие этого редута, воздвигнутого нашими противниками с такими заботами, кажется, заканчивает в данный момент наши подвиги. Действительно, приходит приказание держаться на нем в ожидании новых предписаний. Обе армии опять располагаются лицом к лицу, причем наша на поле битвы, захваченном ценой таких героических усилий.
Ночь настала, и битва везде прекратилась».[135]
Инженер-капитан Эжен Лабом в своих воспоминаниях о Бородинском сражении не отличался оригинальностью и, следуя примеру предыдущих авторов, писал о взятии французами редутов Курганной батареи как о решающем событии Бородинского сражения. Вместе с тем, он был вынужден признать, что эта «победа» не сломила сопротивление русских, а холодный ночлег «на поле битвы» ничуть не обрадовал ни изможденных и голодных французских солдат и офицеров, ни их лошадей. Лабом рассказывал: «Мы захватили два редута, но у неприятеля все еще оставался третий, расположенный на другой возвышенности, за оврагом; установив там хорошо действующие батареи, он осыпал ужасным огнем наши полки, из которых одни были в закрытых траншеях, другие – за окопами. В течение нескольких часов мы бездействовали, уверенные, что Кутузов отступает; одна артиллерия изрыгала повсюду огонь и смерть…
Хотя победа была на нашей стороне, но пушки не прекращали сильную пальбу и постоянно вырывали все новые жертвы. Под градом картечи и пуль, презирая опасность, всегда неутомимый вице-король (Евгений Богарне. – В. В.) объезжал поле битвы; огонь не утихал и вечером был настолько силен, что пришлось поставить на колени расположенный за большим редутом Привислинский легион под командой генерала Клапареда. Более часа были мы в этом мучительном положении, когда у князя Невшательского (начальник штаба «Великой армии» маршал Л. Бертье. – В. В.) началось совещание с вице-королем, длившееся до ночи: по окончании его принц Евгений разослал различные приказания своим дивизиям и приказал прекратить огонь. Тут и неприятель стал спокойнее; он дал еще несколько залпов с промежутками, и тишина его последнего редута убедила нас, что он отступает по Можайской дороге.