27-го августа с рассветом дня войска наши стали отступать к Можайску и остановились за городом. Наполеон в этот день пустил за нами только одну кавалерию, и то, не задирая, без малейшего напора».[167]
Итак, мемуарист, даже не приняв на веру известную версию об отступлении наполеоновских войск «от места сражения» в ночь на 27 августа 1812 г., назвал французов, обломавших «зубы», «мнимыми победителями» в генеральном Бородинском сражении и констатировал обескровленность их сил.
Николай Евстафьевич Митаревский, служивший в 1812 г. подпоручиком в 1-й Западной армии и получивший ранение в ногу в Бородинском сражении, в своих «Записках» подробно рассказывал о событиях той битвы, в которых лично принимал активное участие. Он был свидетелем многих эпизодов побоища, а также ряда успешных действий русских войск против неприятеля и, в особенности, против его кавалерии. Мемуарист передал возникшее в ходе сражения неприятное ощущение, заключавшееся в невозможности четко отслеживать быстро менявшуюся картину боя и в непрерывной смертельной опасности для себя лично и для окружающих. По словам Митаревского, «ни при осаде города Трои, ни на Куликовом поле не было таких страстей. Там в рукопашном бою, может быть, и больше убивали людей, но, по крайней мере, видны были наносимые удары; а тут каждое мгновение должен ожидать, что разорвет тебя ядром в пух и прах». Свой собственный микро– и макроитог битвы автор обозначил следующим образом: «Наша рота потеряла два целых орудия, два подбитых, два передка и несколько зарядных ящиков. Один подпоручик был убит, подполковник тяжело ранен, один офицер исколот палашами, два контужены. Остались невредимыми штабс-капитан и один подпоручик; людей и лошадей потеряли наполовину.
«На поле Бородинском». Худ. А. Чагадаев, 1994 г.
И. Ф. Паскевич
Со времени нашего удаления с позиции канонада начала заметно затихать. Стало вечереть, и пальба почти затихла. Наши войска остались на прежней позиции. Так кончился для нас достопамятный день 26 августа».[168]
Будущий прославленный генерал-фельдмаршал николаевского времени Иван Федорович Паскевич в 1812 г. в чине генерал-майора командовал 26-й пехотной дивизией, входившей в состав 2-й Западной армии. В записках Паскевича о войне 1812 г.[169] Бородинскому сражению отведено особое место. Автор подтвердил приведенную И. Т. Родожицким версию соотношения сил сторон перед сражением. «Во французской армии» он насчитывал «около 190 тыс. чел. в строю и до тысячи орудий», в русских войсках – «до 132 тыс. В том числе 115 тыс. регулярных войск, 7 тыс. казаков и 10 тыс. ополчения. Артиллерия состояла из 640 орудий». Констатировав захват французами Семеновских флешей и «люнета» в центре русских позиций (батареи Раевского), он также отметил, что затем продвижение неприятеля было остановлено. Таким образом, после 3 часов дня сражение приняло позиционный характер и завершилось вечером, не дав преимущества ни одной из сторон.
«Отступление арьергарда русской армии в 1812 г.». Худ. А. Чагадаев
И. Ф. Паскевич рассказывает: «Было три часа пополудни. Неприятель занял нашу главную батарею и флеши перед дер. Семеновской, но выгода его была еще незначительна.
Эти пункты были впереди главной позиции русских войск. Отступив на высоты позади Горицкого и Семеновского оврагов, они были не менее страшны. Чтобы решить победу, надо было вступить в новый бой на всей линии.
Но обе армии были равно изнурены и не могли возобновить прежних усилий.
Наполеон, устрашенный ужасными уроками в его войсках, приказал прекратить нападение. Один ужасный пушечный огонь продолжался до 6 час. пополудни.
В 9 час. вечера, еще раз французы вышли было из дер. Семеновской и заняли (? – так в тексте. – В. В.), но были тотчас вытеснены гвардейским Финляндским полком и прогнаны обратно в деревню. С наступлением ночи французские войска возвратились в позицию, которую занимали в начале сражения.
Таким образом, окончилась битва Бородинская, кровопролитнейшая из всех известных в летописях войск».
Версия потерь сторон, приводимая И. Ф. Паскевичем, более выгодна русской стороне, нежели французской, хотя потери среди русских генералов были весьма тяжелы. Французские потери – «до 60 тыс. чел., в том числе 20 тыс. убитых и более 1 тыс. пленных»; русские потери – «убито до 15 тыс., ранено более 30 тыс., в плен попалось около 2 тыс. чел. В день сей Россия утратила кн. Багратиона, генерала гр. Кутайсова и Тучкова».[170]
Молодой гвардейский офицер Александр Васильевич Чичерин – поручик 9-й роты лейб-гвардии Семеновского полка, входившего в состав 5-го пехотного корпуса 1-й Западной армии, не дослужился до фельдмаршальского чина. Сражаясь как герой, он был смертельно ранен в сражении под Кульмом в августе 1813 г. В своем дневнике[171] А. В. Чичерин, вдохновенный 19-летний юноша, назвал Бородинское сражение «славным днем Бородина», «Бородинской победой». Через четыре месяца после битвы – 22 декабря 1812 г., когда отступление сменилось наступлением, а Москва и Россия были полностью очищены от неприятеля, он, находясь в занятой русской гвардией Вильне, составил не по годам вдумчивое и взвешенное описание данного события. Бородино стало для Александра Чичерина «неопределенной победой», еще не позволявшей русским развить свой успех и вынуждавшей их к дальнейшему отступлению, но дававшей весьма основательный повод рассчитывать «впоследствии» на новые и притом решающие победы:
«26-го [августа] произошло это сражение – бессмертное, ибо давно уже не было случая, чтобы две такие грозные армии (двенадцать сотен пушек и беспримерное мужество с обеих сторон) столкнулись в генеральной битве впервые после долгого уклонения от боя.
Рисунки из дневника А. В. Чичерина
Подробности этого дела известны другим лучше, чем мне: я был в рядах и поэтому не могу судить о нем сам. Когда наступила ночь и утихла канонада, потери обеих сторон были равны, каждая считала себя одержавшей победу и в то же время, видя свою слабость, опасалась противника.
Французы были поражены тем, что значительно уступавшая им армия, которую они видели в смятении и дурно управляемой, твердо противостоит их армии, одушевленной нашей ретирадой и значительно превосходившей наши силы.
Французы атаковали по всему фронту и повсюду были отбиты; на следующий день они почувствовали себя слишком слабыми, чтобы вновь атаковать нас. Русские подошли вплотную к этому колоссу, увидели все части его, и он стал гораздо менее страшен: многие говорили, что надо на него напасть, его разбить… Но как? После такой неопределенной победы вся армия пришла в беспорядок, осторожное отступление представлялось благоразумнее всего: мы могли затем сосредоточить наши силы и дать сражение, ничем не рискуя, тогда как неприятель, удаляясь от своих тылов, понимал большую опасность второго столкновения. Атаковать было невозможно, ибо неудача погубила бы империю; в армии не был наведен порядок, а решительный удар нельзя наносить, не зная хорошо своих сил. Впоследствии мы доказали, что наша армия могла бы выдержать два таких сражения, как Бородинское, и продолжать кампанию, но в тот момент и два небольших дела подряд могли привести ее в расстройство, которое трудно было бы исправить и которое могло бы иметь весьма дурные последствия.
Утром 27-го мы отступили на Можайск и продолжали отходить в наилучшем порядке до самых врат Москвы…».
Будущий министр народного просвещения Авраам Сергеевич Норов участвовал в Бородинском сражении, будучи прапорщиком лейб-гвардии артиллерийской бригады, находившейся в составе 1-й Западной армии. Командуя полубатареей из двух пушек, оборонявшей Семеновские (Багратионовы) флеши, 17-летний Норов был ранен. Ему ядром оторвало ступню на правой ноге, вследствие чего нога была ампутирована до колена. Но Авраам Сергеевич не оставил военную службу и лишь в 1823 г., в чине полковника, стал гражданским чиновником. Мемуары А. С. Норова о 1812 г.,[172] написанные, правда, десятилетия спустя, содержат подробный рассказ о Бородинском сражении. Говоря о бое на левом фланге и в центре русских позиций – за флеши и батарею Раевского, Норов отмечает ключевую роль М. Б. Барклая де Толли, М. А. Милорадовича и А. И. Остермана-Толстого, воспрепятствовавших прорыву французами русского фронта. Особенно важной представлялась мемуаристу роль Барклая де Толли, который, «в генеральском мундире, со всеми звездами и в шляпе с султаном (…) являлся везде в важный момент».[173]
А. С. Норов
В повествовании Норова нет и намека на признание поражения русских при Бородине. В вопросе о потерях сторон автор не вынес своего вердикта, заметив только, что «потеря обеих армий была огромная, и трудно определить, какая из них была более расстроена». Кроме того, свежими резервами в конце сражения располагали, по версии мемуариста, обе стороны: «У Наполеона оставалось 20.000 гвардии, но и у нас многие полки правого фланга не были введены в дело. У французов была вся артиллерия в деле, тогда как у нас несколько рот артиллерии было нетронутых». Перспективы продолжения Бородинского сражения на следующий день (хотя история, как известно, не терпит сослагательного наклонения) Норов признавал более оптимистическими для русских, нежели для французских войск: «Французская армия, по свидетельству самих французов, была frappe e de stupeur [поражена оцепенением. – фр. ], а наша, по свидетельству тех же самых французов, представляла еще армию грозную». По его мнению, «если бы ночная атака наших казаков была поддержана регулярною кавалериею и частию конной артиллерии, то последствия могли бы обратить законченную битву в победу; но физическое истощение – не одного Кутузова – превозмогло принятую им сначала решимость. То же самое затевали Мюрат и Ней с меньшим вероятием в успехе по причине упадка духа их армии, и те же причины их остановили». Норов цитирует продиктованный Кутузовым в 5-м часу пополудни 26 августа 1812 г. приказ на имя генерала Д. С. Дохтурова, сумевшего с честью сменить раненого князя П. И. Багратиона во главе 2-й Западной армии и отстоять русский левый фланг. В приказе говорилось: «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодня все войска устроить в порядке, снабдив артиллерию новыми зарядами, завтра в