[180] В конце битвы он возглавил 3-й пехотный корпус, заменив смертельно раненого генерала Н. А. Тучкова.
Артиллерийский офицер (позднее – полковник) Алексей Карпович Карпов дал свое описание Бородинского сражения, в котором одна из первых ролей отводилась артиллерии, и своего поведения во время битвы: «…За громом пушек, ружейных выстрелов совсем не было слышно. Тысяча жерл извергали везде смерть. Это сражение можно сравнить, как будто бы развергся ад; мне казалось, что земля дрожала при таком извержении тысячи смертей; кажется, должно бы было ужасаться, видевши беспрестанно вокруг падающих людей; однако боязнь надо мной тогда не имела никакой власти, я во все время был весьма покоен, и нимало не дорожил жизнью, и я ко всему был спокоен».[181] Мемуарист, сражавшийся в рядах корпуса Н. А. Тучкова и оборонявший русский крайний левый фланг в районе Утицкого кургана, сообщал, что, отступив на новую позицию, «на сей последней позиции мы стояли до самого отступления», а «по окончании всего сражения при Бородине мы отступили вечеру часов в 9 за Можайск…».[182] Рота Карпова потеряла убитыми 9 чел., ранеными и без вести пропавшими – 8, а также 13 убитых и 5 раненых лошадей. Автор, «по тогдашним слухам», приводил любопытные данные об общих потерях сторон в Бородинском сражении. Учитывая нынешний разброс мнений по этой теме, сведения, почерпнутые русским участником битвы по ее свежим следам, вправе считаться, по крайней мере, одной из версий. По словам Карпова, «вся потеря, как говорили в армии, простиралась в нашей армии убитыми и ранеными: генералов – 8, штабс– и обер-офицеров – до 500, нижних чинов – 43.000; с французской же стороны пало, как говорили тогда: всех генералов – 46, штабс– и обер-офицеров – 1560, нижних чинов – 50.876».[183]
П. С. Пущин
Будущий генерал-майор и участник декабристского движения Павел Сергеевич Пущин в 1812 г. был капитаном лейб-гвардии Семеновского полка, входившего в состав 5-го резервного корпуса 1-й Западной армии. Вместе со своим полком он участвовал в Бородинском сражении. Артиллерия Наполеона нанесла семеновцам, формально находившимся в резерве русских войск, тяжелый урон, но они смогли с честью отбить натиск неприятельской кавалерии. В дневнике, отразившем события Отечественной войны 1812 г. и Заграничного похода 1813–1814 гг.,[184] П. С. Пущин оставил свой рассказ об этой битве, свидетельствовавший о заметном продвижении французских войск и о крупных, зачастую – совершенно неоправданных, потерях оборонявшейся стороны. Вместе с тем, автор подтверждал очевидную неспособность неприятеля решить свои главные задачи – прорвать фронт и разгромить русскую армию. Пущин писал:
«26 августа. Понедельник. Бородинский бой. В 5 с половиной часов утра наш корпус был под ружьем и продвинулся несколько вперед. Мы построились побатальонно в боевом порядке. На рассвете послышались пушечные выстрелы. Наша позиция была в кустарнике. Гвардейские егеря вскорости к нам присоединились. Кавалерия и наша 2-я бригада (полки Измайловский и Литовский) отделились влево. Кавалерия сделала несколько блестящих атак, а пехота, построившись в каре, отбросила несколько больших атак неприятельской кавалерии. Егеря же наши, присоединившиеся к нам утром, заслужили порицание за свою небрежность и невнимательность на аванпостах, и благодаря этому неприятель нанес им большой ущерб, они потеряли много людей, не причинив почти никакого вреда французам. Наша бригада, полки Семеновский и Преображенский, находилась в продолжении 14-ти часов под сильным огнем неприятельских батарей. Она выдержала стойко с невозмутимым хладнокровием, каким должны обладать отборные войска. К вечеру неприятель настолько уже имел успехи, что пули его стрелков долетали до нас, но, несмотря на это, мы сохранили наши позиции и остались на ночь на занимаемых нами местах. Из моей роты выбыло 35 человек.
27 августа. Вторник. Мы занимали поле битвы до двух часов ночи с понедельника на вторник. Затем наша бригада направилась к Можайску, где присоединилась к остальной части корпуса…».
Будущий шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф в 1812 г. командовал авангардом летучего кавалерийского отряда генерала Ф. Ф. Винцингероде. Отряд был сформирован после соединения 1-й и 2-й Западных армий в Смоленске. Он прикрывал дорогу на Петербург, а также совершал смелые налеты на тыловые французские силы и гарнизоны. Иными словами, Бенкендорф стал одним из первых военных разведчиков и партизан Отечественной войны. Он не участвовал в Бородинском сражении, но следовал с отрядом, защищавшим северо-западное направление, «кружными дорогами» параллельно главным силам русских войск. В «Записках»[185] он сообщал о том, что в Сорочневе, между Можайском и Волоколамском, «генерал Винцингероде получил положительное известие о Бородинском сражении, о котором мы слышали уже от многих французов, блуждавших по деревням в поисках за пищей и убежищем и приводимых к нам казаками». Появление во французской армии «многих» дезертиров, само по себе, стало одним из первых признаков ее разложения, начавшегося после Бородина. «Это достопамятное сражение, стоившее стольких храбрецов России, – писал Бенкендорф, – навсегда поколебало силу Наполеона. Его армия получила в нем начало деморализации и в последующее время представляла лишь тень дисциплины и мужества, которые в течение стольких лет обеспечивали ему такой блестящий перевес». После битвы обе стороны, по мнению автора мемуаров, недосчитались части наиболее ценных военных кадров; но, сверх того, невосполнимые потери понесла французская кавалерия, придававшая армии Наполеона подвижность и огромный наступательный потенциал. «Под Бородиным, – продолжал Бенкендорф, – погибла часть старых легионов, созданных войнами революции, и грозная по своей численности конница была там почти совершенно уничтожена. Россия потеряла в этот день князя Багратиона – рожденного для войны, генерала Тучкова, молодого генерала Кутайсова и многих выдающихся офицеров». Говоря о Бородине, Бенкендорф высоко оценил действия генерала М. Б. Барклая де Толли, которому удалось убедительно доказать нелепость возводимой на него клеветы: «Генералу Барклаю, которого армия громко обвиняла в измене, был необходим преемник. Солдаты, утратив доверенность к нему, отдали ее слепо и с обычным в подобных чрезвычайных обстоятельствах энтузиазмом новому главнокомандующему, присланному им императором. Генерал Барклай показал себя выше клеветы. Он ревностно служил в роли подчиненного, после того как был начальником, и в Бородинском сражении сумел заслужить общее одобрение, подавая пример деятельности и самого неустрашимого мужества».
А. Х. Бенкендорф
Мемуары многих представителей русского высшего командования и их близких сотрудников, посвященные событиям Бородинской битвы, помещены в качественно составленном сборнике воспоминаний.[186] В их числе – дневник генерала графа Э. Ф. де Сен-При.
Русский генерал-адъютант граф Эммануил Францевич де Сен-При был французским эмигрантом, он состоял на русской службе с 1793 г. В 1812 г. он являлся начальником штаба 2-й Западной армии, т. е. «правой рукой» П. И. Багратиона. В Бородинском сражении де Сен-При был ранен в грудь. Позднее он участвовал в Заграничном походе русской армии 1813–1814 гг., и в 1814 г. был смертельно ранен в сражении под Реймсом. В своем дневнике де Сен-При педантично опровергал версию о «победе» Наполеона при Бородине, доказывая безрезультатность его усилий. Он писал:
«День 26 августа близ Бородина не был решительным ни для одной из двух сражавшихся там армий. Потеря с обеих сторон была приблизительно одинакова, и для русской армии она была чувствительна только по числу офицеров, выбывших из строя, и вызванной вследствие этого кратковременной дезорганизацией большинства полков.
Э. Ф. де Сен-При
Более пострадавшая 2-я армия была действительно ослаблена наполовину и во время сражения потеряла деревню, составлявшую ее левый фланг, и прикрывавшие его флеши, но линия армии не была прорвана, и ее левый фланг был только осажен назад; кроме того, вялость неприятельской атаки к вечеру, несмотря на выгоду его позиции, достаточно доказывала, что его потеря должна была быть очень значительной. Показание пленных подтверждало это предположение, и атака, произведенная энергично на следующий день с рассветом, вероятно, увенчалась бы известным успехом.
Сам неприятель был так мало уверен в победе, что нашел возможным приписать ее себе только на следующий день, заметив, что мы очистили позицию (курсив мой. – В. В.), оставив на ней сильный арьергард. Справедливо, что нашим отступлением мы обеспечивали за ним успех, но если бы он вынужден был нас атаковать вторично на новой, более выгодной, нежели первая, позиции, весьма сомнительно, чтобы он был в состоянии это сделать (…) В то время, когда левый фланг был так сильно атакован, неприятель ограничился сильной канонадой и занятием селения Бородина (…) Овладев позицией на нашем левом фланге, французы направили все свои усилия против центра и правого фланга. Они овладели после нескольких весьма энергичных атак центральной батареей, но каждый раз были отбиваемы на правом фланге. К 5 часам огонь их, бывший весь день весьма сильным, очень ослабел и оживился только к 7 часам. Наступила ночь, и русская армия осталась на своей позиции. Французы отступили на две версты назад от Семеновки и даже очистили центральную батарею».
Л. Л. Беннингсен
Вопрос об итогах Бородинского сражения, после которого Москва была временно сдана Наполеону, не мог не стать предметом интриг среди некоторых высших военачальников русской армии. Главным претендентом на роль главнокомандующего, в случае увольнения М. И. Кутузова, был генерал граф