[265] Как и следовало ожидать, русская армия, разгромленная при Аустерлице, а затем выстоявшая под Прейсиш-Эйлау, но все равно проигравшая военные кампании 1805–1807 гг., гораздо более импонировала Наполеону, чем русская армия, зарывшаяся при Бородине «по самые уши в траншеи», но все равно победившая его в 1812 г.
Рассказам Наполеона о том, как он «победил» русских в 1812 г., сопутствовали его пугающие рассуждения о всевозможных захватнических планах России. Опальный император при этом взывал к Англии, подав ей, от имени Франции, руку дружбы и мечтая о непобедимом союзе с ней. Он говорил: (3 февраля 1817 г.) «…Если бы я остался во Франции, то англичане были бы моими лучшими друзьями. Объединившись, мы бы покорили весь мир (…) Я бы пожертвовал всем, чтобы добиться дружбы с английским народом. Англия – это единственная страна, которую я высоко чтил. Что же касается русских, австрийцев и других наций, – заявил Наполеон с презрительным выражением лица, – то к ним я не чувствовал уважения».[266] Мечты узника острова Св. Елены сбылись после восшествия в 1852 г. на французский престол его племянника – императора Наполеона III и начала Восточной (Крымской) войны. Но крушение Второй империи под ударами одних только пруссаков в 1870 г. стало намного более позорным, чем судьба Первой империи, сумевшей разгромить несколько антифранцузских коалиций, которые составляли сильнейшие державы Европы. Как и в мемуарах Лас-Каза, в книге О’Мира отражены сожаления Наполеона о том, что ему не довелось окончить свои дни в завоеванной Москве. «Если бы я умер в Москве, – говорил он 22 августа н. ст. 1817 г., – я бы оставил после себя репутацию полководца, не имеющего равного в истории. Там пушечное ядро должно было оборвать мою жизнь…».[267] Неосуществленное желание Наполеона было вполне объяснимым. Несостоявшаяся гибель великого французского полководца от шального ядра в тот момент, когда «закат» его «звезды» уже начался (апогей величия есть, по определению, начало его заката), но еще не стал очевидным, избавила бы его от необходимости сочинять фантастические и смехотворные оправдания своего конечного поражения.
«Наполеон в зимнем одеянии». Худ. В. В. Верещагин
Вместе с тем, в дни, когда порывы наполеоновского мифотворчества еще не достигали апогея, ссыльный император высказывался по поводу Бородина более взвешенно. Повторим эти его слова: 1) «Битва на Москве-реке была одной из тех битв, где проявлены наибольшие достоинства и достигнуты наименьшие результаты» (по свидетельству графа Э.-О. Лас-Каза); 2) «Бородинское сражение было самое прекрасное и самое грозное, французы показали себя достойными победы, a русские заслужили быть непобедимыми» (по свидетельству генерала Ж.-Ж.-Ж. Пеле-Клозо).
Портрет М. И. Кутузова
Нам же, вслед за Л. Л. Ивченко, остается сожалеть об отсутствии мемуаров другого главного действующего лица военной кампании 1812 г., в т. ч. Бородинского сражения, – М. И. Кутузова. Впрочем, его неофициальные письма, адресованные родным, позволяют выяснить личную точку зрения русского главнокомандующего о военных событиях, более откровенную, нежели официозные реляции.
29 августа 1812 г. Кутузов направил жене – Е. И. Кутузовой маленькое письмо о победе русских войск при Бородине. Вот его текст:
«Я, слава Богу, здоров, мой друг, и не побит, а выиграл баталию над Бонопартием.
Детям благословение.
Итак, в письме к самому близкому «другу» главнокомандующий прямо заявил о выигранной битве. Предположение, что Кутузов запросто мог лицемерить и лгать своей жене в судьбоносных делах подобного рода, явно несправедливо. Ведь в другом письме к Екатерине Ильиничне, написанном 3 сентября 1812 г. – на следующий день после оставления Москвы, старый фельдмаршал сдержанно и лаконично, но вполне искренне, с упованием на Бога, передавал свои личные переживания:
«Я, мой друг, слава Богу, здоров и, как ни тяжело, надеюсь, что Бог все исправит. Детям благословение.
Через 10 дней – 13 сентября, находясь «в 30 верстах от Москвы», Кутузов сообщал жене об улучшении положения дел во вверенных ему войсках, выдержавших страшный удар армии Наполеона под Бородином:
«Я, слава Богу, здоров. Мы оправляемся, и армия скоро будет сильнее прежнего. Детям благословение.
Наконец, 15 сентября в письме к старшей дочери – Прасковье Михайловне, жене сенатора М. Ф. Толстого, русский главнокомандующий в самых незамысловатых выражениях повторил свое официальное и личное мнение о победе русских в Бородинском сражении, а также извещал о скором совместном выступлении против завоевателей всех необходимых для этой цели русских военных сил и близком освобождении Москвы от войск Наполеона:
«… Я баталию выиграл прежде Москвы, но надобно сберегать армию, и она целехонька. Скоро все наши армии, то есть Тормазов, Чичагов, Витхенштейн и еще другие станут действовать к одной цели, и Наполеон долго в Москве не пробудет.
Боже вас всех благослови.
Кутузов сказал чистую правду. До начала отступления наполеоновской армии из Москвы, которое повлекло за собой гибель вражеского нашествия, оставалось ровно три недели. В своих скупых суждениях Михаил Илларионович объяснил как смысл победы русских под Бородином, состоявшей в изматывании неприятеля, так и сдачу Москвы. Последняя стала для Наполеона западней. «Великая армия», обескровленная при Бородине, испытала на себе ужасы московского пожара, а затем стала мишенью для многочисленных русских армий, призванных своим главнокомандующим «действовать к одной цели». Дни наполеоновского торжества были сочтены.
Кто выиграл Бородинское сражение?(Вместо заключения)
В стихотворении «Бородинская годовщина» А. С. Пушкин дал свою характеристику смысла и значения ратного противоборства на Бородинском поле между русскими, с одной стороны, и ведомыми Наполеоном французами вкупе с воинами покоренных ими стран Западной Европы – с другой. Поэт не признал поражение русских войск. Для Пушкина Бородино – это рубеж, на котором было достигнуто равновесие сил России и Наполеона, хотя прежде последний имел очевидный перевес – и военный, и политический:
Но стали ж мы пятою твёрдой
И грудью приняли напор
Племён, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
Так кто же выиграл Бородинское сражение? Каждая из сторон, французская и русская, по-своему отвечает на это вопрос. Для французов Бородинская битва – это трудная тактическая победа. Ценой больших усилий и жертв, во многом благодаря мужеству атакующих, французским войскам удалось захватить ключевые пункты русских позиций на поле боя, а после сражения русские войска возобновили свое отступление, вследствие которого «Великая армия» заняла Москву. Много сказано и о численном перевесе русских на Бородинском поле, а также о том, что потери оборонявшихся были гораздо больше потерь атаковавших их позиции французов. Иная оценка событий генерального сражения «на Москве-реке» может болезненно задеть самолюбие некоторых патриотов Франции. Ведь для стороны, проигравшей военную кампанию 1812 г., «победа» в генеральном сражении, несомненно, служит своего рода моральным утешением. В свою очередь, признание «победы» в битве за Наполеоном дает основания доказывать случайный характер его последующего поражения в войне и обусловленность этого поражения не военными обстоятельствами, а всплеском «стихий».
Между тем, не исключено, что вопросы о реальном соотношении сил сторон перед Бородинским сражением и о цифрах потерь теперь уже навсегда останутся дискуссионными. Количество противоречащих друг другу и взаимоисключающих версий на этот счет за последние 200 лет возросло во много раз, а степень «объективности» большинства этих версий может вызвать разве что улыбку. Провозглашенный французами перевес русских в живой силе, если об этом вообще правомерно говорить, мог иметь место только в случае учета ополченцев, выполнявших, в основном, вспомогательные функции. В русских войсках числилось также немало рекрутов-новобранцев, боеготовность которых была не сопоставима с опытом солдат Наполеона, прошедших всю Европу. Значительная часть русской артиллерии, которая, предположительно, численно превосходила французскую, находилась в резерве, так как Кутузову приходилось помнить как о ходе сражения, так и «о завтрашнем дне». Это было необходимо, так как резерв армии Наполеона, который составляла его гвардия, могли пополнить и другие многочисленные и свежие силы. Нельзя забывать и о том, что сторона, располагающая превосходством в людских и материальных ресурсах, способна добиваться своих целей посредством большего числа потерь, и достигнутый таким образом результат будет точно так же признан ее формальной (и, как минимум, тактической) победой. Признать победу французов в Бородинской битве на основании взятия ими села Бородино, Багратионовых флешей, батареи Раевского и других русских рубежей представляется возможным только в том случае, если считать главной целью сторон в данной битве обладание Бородинским полем. Итак, вопрос о победителе в Бородинском сражении – это, прежде всего, вопрос о степени достижения сторонами поставленных целей и о правильности или неправильности целеполагания.