За всякими справками обращаться в Жиздринский Совет рабочих и солдатских депутатов (весь большевистский).
В самом Брянске «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов» переходят в наши руки. «Известия» выходят 3 раза в неделю. В Бежице (Брянский завод) Совет купил типографию и издает ежедневно газету. Редакция составлена — 2 меньшевика, 2 большевика и 2 социалиста-революционера. В самом Совете нашу фракцию можно усилить и взять редакцию в свои руки. Кроме типографии Совет имеет до 100 тысяч рублей. Все три газеты необходимо объединить. Район обслуживания — Жиздринский уезд Калужской губернии и Брянский Орловской, рабочих — тысяч 60, солдат — 30 тыс. и крестьянский Совет.
Влияние партии растет. Нет работников. На весь район один. Нужны работники на газету, агитаторы-организаторы для предвыборного комитета в Учредительное собрание. Просим прислать.
P.S. Поставить широко работу, особенно газету, можно только при поддержке со стороны. Местных сил нет абсолютно.
Взываем о помощи!
Игнат Фокин».
Недоставало агитаторов-организаторов, работников на газету… И приходилось каждому, в том числе ему, который был «на весь район один» в том смысле, что был профессиональным партийным организатором, взваливать на свои плечи двойную и тройную ношу. Но с другими темпами, с меньшим заглядом и захватом, он не мыслил движения вперед.
Поправка: не он один сам по себе — большевики Бежицы, Брянска, Жиздры, а значит, двух соседних губернских организаций.
Потому и третьего дня, как ни спешил домой, Игнат не мог проехать Калугу, чтобы не встретиться хотя бы накоротке с местными товарищами-партийцами.
Заседание бюро, с которого он возвращался, состоялось 14 октября и было настолько важным, что смысл его следовало немедленно довести до всех местных организаций.
Речь шла о вооруженном восстании, решение о подготовке которого было принято по докладу Ленина на заседании ЦК в Петрограде 10 октября, а 14-го одобрено Московским областным бюро.
Игнат чувствовал по себе и по своим товарищам, членам бюро, сколько вдохновения вселила в каждого ленинская решимость. И от каждого теперь требовалось только одно — конкретные дела.
Георгий Ипполитович Ломов — эспаньолка, усы, темные глаза, решительное выражение лица — предложил меры, которые необходимо срочно провести в жизнь: разослать в крупные города инструкторов, заготовить условные телеграммы, которые послужат сигналом к выступлению на местах, создать партийный центр из представителей областного бюро и МК, чья задача — объединить действия по всей центральной области…
В любой момент следовало быть готовыми к решительному часу, который отныне близится с каждым днем. Все ли сделано на местах, чтобы успех был полный? И если что-то не учтено, не все резервы раскрыты — используй каждую секунду, утрой собственные силы и воодушеви революционной энергией и высочайшей революционной ответственностью своих товарищей.
Думая так, Игнат не мог тогда проехать Калугу, не мог не встретиться с друзьями и не передать им, какие важные задачи поставил перед партией ЦК.
Да, это было всего несколько дней назад. А теперь в Калуге хозяйничают казаки…
Что ж, правительство первым объявило войну, первым нанесло удар. Надо не дрогнуть и собрать все силы.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Так был устроен Брянский железнодорожный узел, что поезда московского, киевского, гомельского, орловского и льговско-курского направлений сначала приходили на станцию Брянск-Льговский, а затем перегонялись на пути Риго-Орловского вокзала. Вблизи Льговского вокзала находился и воинский городок. Там были расквартированы полки двадцать третьей пехотной бригады, которая, как и двадцать шестая, калужская, подлежала расформированию.
На Льговском вокзале ревком разместился в комнатке дежурного по станции. Так было сподручнее — все сведения о движении поездов поступали сюда.
О том, что предпринимают каратели в Калуге после разгона Совета, известий пока не было. Тем не менее в паровозной и вагонной мастерских собрались бригады осмотрщиков подвижного состава, патрульные команды гарнизона и отрядов Красной гвардии.
В углу дежурки, стараясь говорить полушепотом, чтобы не мешать, что-то уточняли между собой ответственные за свои подразделения — вихрастый слесарь вагонного депо Семен Синичкин, рядовой Панфилов, еще летом из команды выздоравливающих оказавшийся в двести семьдесят восьмом полку, молодцеватый прапорщик Виктор Григорьев и Семен Панков. Встречаться им было не впервой. В недавние корниловские дни именно здесь они создали свои команды по проверке эшелонов. Солдатские и красногвардейские патрули проверяли проездные документы, а тем временем слесаря-осмотрщики исследовали состояние подвижного состава. При малейшем подозрении патруль давал сигнал слесарям, и те объявляли вагоны неисправными. Ссылки на аварийное состояние букс или лопнувший бандаж колеса оказывалось достаточно, чтобы эшелон загнать в тупик и уже там основательно, без спешки выявить политическое лицо воинской части.
Двести семьдесят восьмой полк Игнат знал особенно хорошо. Рядовые Виноградов Иван Максимович и Карл Балод, а также прапорщик Виктор Григорьев, с которыми он познакомился в день своего приезда в Брянск, служили как раз в этой части.
Ничего не было удивительного в том, что полк первым в гарнизоне решительно перешел на сторону большевиков. Многие из его солдат, в том числе Виноградов, успели хлебнуть на фронте такого лиха, что сразу поняла, кому нужна война и за что она ведется.
Иван Виноградов призван был из Москвы, где уже с десяти лет начал служить мальчиком-учеником кондитера. Со стороны могло показаться — не жизнь, а малина: конфетки, пирожные, прянички разные… Однако сладости те горькими оказались: двенадцать часов у горячих печей до соленого пота, а к тому же еще на побегушках — то отнеси, это принеси… Но все же выбился в люди — почти подмастерьем стал, только пришел срок — и забрили в солдаты. С начала войны — в двадцать восьмой Полоцкий пехотный полк и — трепка у озера Нарочь.
Сколько полегло там русских ребят… Но обидней всего, что побил их немецкий полк, которым командовал полковник Штубендорф. Мать родная, так командир двадцать восьмого — тоже полковник барон Штубендорф! И не однофамильцы, братья они двоюродные. Только один кайзеру служит, другой — русскому царю. Вот и сошлись…
Однако не два барона-полковника меж собою схватились, а серая скотинка — с зеленой (это по цвету солдатских шинелей обеих армий) и ну колошматить друг друга по велению братцев и их хозяев — немецкого кайзера Вильгельма и российского царя Николая Второго.
Жалкие ошметки двадцать восьмого полка в самом начале семнадцатого года отвели в Брянск на переформировку — заново готовить пушечное мясо в запасном полку под номером двести семьдесят восемь.
В бараках на Льговском поселке таких запасных полков насчитывалось уже четыре, и с утра до ночи — на плацу муштра.
За малейшую провинность начальник учебной команды штабс-капитан Санютич-Курачицкий отправлял под ружье с полной выкладкой на десять часов. Амуниции не было, так в вещмешок клали пуд битых кирпичей. Под их тяжестью стой как истукан, «ешь глазами» начальство.
Старшим писарем в полку оказался Карл Балод, из латышей. Поначалу не знали, что он большевик, а Балод уже приглядывал солдат: кто чем дышит, и подбирал из них писарскую команду.
Санютич-Курачицкий — казнокрад, каких свет не видел, а ведомости на продукты через руки Балода проходили. Штабс-капитан боялся, как бы старший писарь о его проделках по начальству не донес, потому все просьбы исполнял: каких солдат в писари перевести.
Так к Балоду и Виноградов попал. Узнал Карл, что этот рослый солдат тоже на фронте стал большевиком. Вдвоем быстро связались с Бежицей, познакомились с Прохановым и Александром Медведевым, стали у них листовки доставать и в казармы приносить.
Солдаты им доверились. Тогда Балод с Виноградовым решили их на рабочие митинги отпускать. Но для этого нужны были увольнительные жетоны. Бляхи такие из латуни — ротный их раздавал, когда в город идешь. Так вот жетоны эти рабочие Бежицы мигом отштамповали, И стали Балод и Виноградов эти жетоны солдатам вручать — своим же, сочувствующим большевикам. Виноградов и Балод таким путем и сами в городе впервые на митинге Фокина услыхали, а потом с ним познакомились.
Но еще раньше, в февральские дни, полк вышел на Трубчевскую с оркестром. Когда узнали о революции, Виноградов и Балод нарушили связь полка, пришли на квартиру полковника монархиста Шпилева — и «Ваша высокоблагородие, вставайте. Вы объявляетесь арестованным…»
Полк на глазах становился «красным». Вместо «высокоблагородия» избрали командиром капитана Владимира Аполлоновича Мещерского. Командовал он раньше первым батальоном. Никогда не оскорблял солдат, а после февраля сразу принял сторону большевиков.
После событий 3 июля, когда Временное правительство и меньшевики с эсерами хотели повернуть народ против большевиков, прибыл в полк приказ: Мещерского отозвать, полковнику Кувичинскому, прибывшему из Ставки, принять командование, и полк направить маршем на фронт в Пинские болота, а если не подчинятся — расформировать. Но отбой вскоре дали такому приказу — испугались восстания, или, как говорили, бунта.
Тогда зашли с другого конца: почему полк неисправно отправляет маршевые роты фронту? По этому пункту специально прибыл комиссар Временного правительства, из тех, что, появляясь на трибуне, сразу начинали кричать: «Война до победного конца!» Стал перечислять номера эшелонов и команд, которые дошли до фронта в половинном составе. Конечно, назывались команды, составленные и из других полков, которые почему-то по дороге непростительно уменьшались, но в большинстве случаев виновником оказывался именно двести семьдесят восьмой.
Тогда Виноградов от имени полкового комитета сказал: «Дадим фронту самое боевое и надежное пополнение! Почему бы не дать?» И отобрал в маршевые команды горлопанов и подпевал Временному правительству, меньшевикам и эсерам. Была еще одна попытка расправиться с «красным» полком: под предлогом ремонта оружия — разоружить. Виноградов с Балодом и тут стали на своем: «Неисправного вооружения нет». И под нос проверяльщикам — ведомости: когда, где и какой вид вооружения ремонтировался.