Стася опустилась на стул, медленно расстегнула пояс и положила на стол кобуру с браунингом:
— Я нарушила приказ уполномоченного ВЧК и меня за это будут судить. Но я не верю в вину Медведева и Шоханова. Я в их невиновности клянусь как сотрудница ЧК, хотя теперь вы можете сделать со мной что угодно… Впрочем, сейчас Визнер и Кульков будут у вас. Поэтому прикажите и меня взять под стражу.
Он почувствовал, как лоб покрылся испариной и к щекам прилила кровь. Ноги как бы сами подкосились, и ему захотелось плюхнуться на стул, как Стася. Но он подошел к окну и распахнул его настежь. Ветерок остудил лицо.
Кобура с маленьким, изящным браунингом лежала на углу стола. С этим вороненым, почти полностью умещающимся в ладони пистолетом Стася совсем недавно шла рядом с ним на вершине Покровской горы к дому бывшего генерала Лукашевича, где засели члены федерации анархистов. Было темно — первый час ночи, когда Александр Медведев пришел вот в этот кабинет и сообщил Игнату, что анархисты готовят захват города. В подтверждение он положил на стол отпечатанный в типографии листок с названием «Вестник анархии». Игнат Прочитал: «Необходимо жизнь перестроить на началах безвластия и безначалия». Усмехнулся:
— Надо будет, Александр Николаевич, завтра им передать, что безвластие и безначалие — сплошная утопия. Даже если допустить, что можно было бы хоть на неделю ввести анархию, следом за нею пришла бы во всей красе настоящая монархия… Однако погодите, еще слова, теперь уже не просто с декларацией — угрозой: «Предупреждаем, что, если будет предпринята какая-нибудь попытка ограничить свободу и нрава вашей федерации, мы объявим террор и взорвем все учреждения власти в Брянске».
— На сегодня они назначают восстание, — заверил Медведев. — Сведения точные.
— Их надо опередить! — решительно заявил Игнат. — Поднимайте сотрудников ЧК, весь партийный актив.
Тогда и пошли к дому бывшего начальника арсенала — цепью, плечом к плечу.
Браунинг, чуть побольше размером, чем сейчас у Стаей, с непривычки оттягивал в ту ночь карман его пиджака. Стрелял бы он из него, если бы пришлось? Конечно, поступил бы как все, как та же Стася, которая на вершину горы карабкалась с ним рядом. Собственно, в ту ночь они все шли вместе — он, Стася, потом Медведев, Кульков, Шоханов…
— В чем обвиняются Александр Николаевич и Шоханов? — Игнат схватился за спинку стула так, что пальцы чуть побелели.
— Кульков получил какие-то письма. Коллективные попойки, связь с враждебными элементами и что-то еще в этом роде, — встала со стула Стася и опять, не сдержавшись: — Да наветы это и клевета! Вы что, Игнатий Иванович, не верите Александру Николаевичу, мне?.. Так ведь он же в рот не берет спиртного, каждому известно…
— Успокойтесь, Анастасия, и возьмите ваше оружие, — он снова подошел к раскрытому окну, обернулся: — Прошу вас, побудьте в соседней комнате. Кажется, сюда идут…
Стася едва успела скрыться за дверью, которая вела в смежную комнату, как из коридора вошли Кульков и Визнер. Кульков — чуть опустив голову, в руках папка. Визнер — решительно, как и два дня назад, когда приехал сюда, в исполком, прямо с московского поезда. На нем суконная гимнастерка, перепоясанная портупеей, на боку в деревянной колоде маузер, лицо открытое, спокойное, взгляд уверенный. Сел без приглашения. Наоборот, сам показал жестом Фокину и Кулькову: прошу. Перекинул ногу на ногу, блеснула мягкая кожа зеркально начищенных хромовых сапог.
— Именем революции мы были вынуждены… — начал четко, как, вероятно, давно уже привык.
Игнат выслушал все, что уже, собственно, знал. Пробежал сначала одно, потом второе и, наконец, третье письмо, которые выудил из папки и разложил перед ним Кульков:
— Неопровержимые доказательства, — нахмурил брови Кульков. — Кто бы мог поверить…
— А вы — смогли?.. — взгляд Игната скрестился с его, Кулькова.
— То есть как? — встрепенулся Кульков. — Я официальное лицо, заведующий административным отделом исполкома. Хотел тут же вам, еще вчера… Но вот товарищ Визнер дал указание — по их ведомству…
Палец Игната привычно поймал прядку надо лбом, завернул в кольцо. Сам тут же распрямился и встал:
— Оба арестованных — наши товарищи, Михаил Максимович, которых мы с вами отлично знаем. Оба большевики. Шоханов Георгий к тому же председатель уездного комитета Коммунистической партии. Скажете, могли проглядеть, не распознать в них врагов? Обвинения в попойках, взятках, присвоении чужого имущества — за всем этим не просто проступка, а натура, характеры.
Глаза Игната стали темными, глубокими, на губах едкая ирония, которую хорошо знал Кульков. Не случайно он опустил взгляд и поспешно стал собирать в папку листочки, написанные полуграмотной рукой, с массой ошибок…
Визнер усмехнулся:
— Вам, товарищ Фокин, придется строго спросить с себя и товарищей за потерю партийной, рабоче-крестьянской классовой бдительности.
Игнат подошел к Визнеру так быстро, что тот поднялся.
— Вы ошельмовали честных работников партии и дали врагам козырь: Советская власть, дескать, беспощадна даже к своим…
— Вы ответите за свои слова.
— А вы — за свои поступки. Я требую немедленно освободить Медведева и Шоханова как необоснованно подвергнутых аресту и назначить строгое разбирательство. В противном случае я сегодня же выезжаю в Москву, к Дзержинскому. Я буду требовать, чтобы вас отозвали.
— Ах, так! — вспыхнул Визнер. — Я думал, мы поймем друг друга.
— Я не умею находить общего языка с людьми, которые в угоду служебному рвению готовы опорочить честных и преданных коммунистов. Кому же мы должны верить — тем, с кем делали революцию, или тем, кто ее хотел бы загубить? — кивком Игнат показал на папку в руках Кулькова. — Еще несколько дней назад мы шли с ними плечом к плечу, шли, может быть, под пули… А теперь — враги? Нет, так не бывает! А если так получается, этому надо немедленно класть конец и извиниться за ошибку и наваждение. Иначе мы — по доносу ли врагов, по корысти ли тех, кого числим в друзьях, — можем потерять не только своих товарищей, но и загубить революцию…
Стремительно вышел в коридор, громко произнес, окликая дежурного:
— Передайте Алкснису — остается за меня… Я — на поезд, в Москву.
Движением глаз нашел на столе открытку, сунул в карман.
Подумал: вот и хорошо, опущу на станции Зикеево, чтобы завтра утром Груня уже получила ее в Жиздре.
На четвертый день Игнат возвратился в Брянск вместе с членом ВЦИК и членом коллегии московской ЧК Янышевым. Началось разбирательство. Визнера вызвали в Москву, и Кульков сник. Но по мере того, как выяснялась истина и анонимные письма оборачивались гнусной ложью, он начал оправдываться.
— А можно ли было не реагировать? Что бы тогда о нас, властях, сказали — шляпы, мол, и к тому же ротозеи, рука руку моет…
Смотрел Игнат на Кулькова, и память почему-то подсказывала одну и ту же картину — выборы уездного комитета РКП (б). Многие не сомневались: председателем станет Кульков. Даже разговоры начались: «Не бежицких же выбирать нам, брянским! Пусть возвращаются к себе на завод, там вон какую бучу меньшевики затеяли, а они, партийцы, сбежали в Брянск. Медведев — главный в ЧК, Шоханов еще куда-то метит…» Но выбрали председателем уездного партийного комитета как раз Шоханова Георгия…
Поймал сейчас себя на отвратной мысли: так, что ж, Кулькова подозреваешь в интригах? Он не поверил в чистоту Медведева и Шоханова, ты — в его порядочность? Нет, так не годится, чтобы возобладала подозрительность, все должно быть честно и открыто.
Досадную мысль вроде бы отогнал. О том, чтобы итоги расследования обнародовать, сказал Янышеву.
— Можно, — согласился тог. — На собраниях коммунистов скажем все, как есть…
— Этого мало, Михаил. В городе и Бежице ходят разные слухи. Поэтому, думаю, надо напечатать в брянских «Известиях». Давай-ка присаживайся к столу, вот бумага, карандаш…
В пятницу, 13 сентября, в «Известиях Брянского уездного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» появилось сообщение:.
«Партийная следственная комиссия по делу арестованных членов партии свою работу окончила. Тт. Шоханова и Медведева комиссия оправдала и выражает им полное доверие. Я, как член комиссии, прибывшей из Москвы, заявляю, что товарища были обвинены на основании ложных слухов. Рабоче-крестьянская власть не позволит ее врагам радоваться, по доносам и ложным слухам ни один человек не будет изъят из рядов борцов за завоевание революции. Председатель следственной комиссии — член ВЦИК М. Янышев».
И через несколько номеров: «Визнер в Москве временно отстранен от занимаемой должности…»
Что-то он еще не сделал — очень важное, о чем думал все эти дни. Что?
Разбирая завалы на своем столе, нашел конверт с родным почерком. Без штемпеля и без марки.
Так, значит, Груня приезжала, пока он был в Москве!
Нетерпеливо разорвал конверт: «Мне предлагают работу в Жиздринском уездном отделе наробраза… Думаю, что я тебе в Брянске не очень нужна, иначе бы ждал…»
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Под крышей приземистого кирпичного здания надпись: «Станция Унеча Московско-Брянской железной дороги».
Выйдя из вагона, Игнат и Бубнов обогнули со своими спутниками станционные строения и оказались на широкой площади.
Вокруг стояли возы, запряженные волами, сновали мужики в зипунах, свитках и шароварах, заправленных в облепленные грязью сапоги, раздавался гогот гусей, кудахтанье кур и поросячий визг. А за пестрым и громким базаром, предлагавшим прямо с колес молоко, варенец, творог и разнообразную живность, виднелись жилые постройки. Они, как и рынок, тоже были и на русский и на украинский манер — серые избы и белостенные хатки.
Зазывные выкрики, людской гвалт и разноголосица четвероногих, казалось, свидетельствовали о бойкой торговле. Но чем дальше углублялся Игнат в толпу, тем очевиднее становилось для него: цены так бешено, зверски «кусались», что к товарам почти никто не подходил.