— Меня устраивает и так, — качает головой, опрометчиво пытаясь сделать шаг назад.
Правда думает, что отпущу? Вот такую домашнюю, еще немного сонную, с податливым распаренным телом? Нужно быть как минимум импотентом, а как максимум полным кретином, чтобы на это согласиться.
— Оль, — удерживаю ее за талию. — Ты знаешь, я всегда много болтаю. За словом лишний раз в карман не полезу, но сейчас прям так и хочется попросить: «Скажи, что мне сделать, и я сделаю».
— Ничего не нужно, — снова пытается вывернуться. Отойти, но я не позволяю. Только усиливаю захват, заключая ее в стальное кольцо рук. — Кирилл, — она смотрит с укором, а я не могу разжать пальцы. Не хочу.
— Разве это что-либо изменило? Когда бы я ни сказал, итог был бы один. Вот он, — пожимаю плечами. — Любые разговоры на эту тему в итоге привели бы нас в эту точку.
— Мне плевать на Риту, и на Олега тоже, — она хмурится. — Ты правда до сих пор не понял, что стал для меня дороже, чем они?
Оля опускает глаза. Делает вдох. Я слышу, как колотится ее сердечко. Быстро-быстро.
Мое же замедляется. Каждый удар бьет по грудной клетке, затрудняя дыхание. Каждое сказанное ею слово застревает в голове. Я прокручиваю их на репите, по буквам.
— Я не знаю, как это получилось и почему так быстро… Ты сказал, что не был уверен. Думал, что я вернусь к Олегу. Ты имел на это право, не верить мне. Но потом… потом же все изменилось… Сейчас я не собираюсь копаться в грязном белье. Не для чего. Просто знай, что между нами не произошло ничего непоправимого.
Ее губ касается робкая улыбка, а взгляд взметается вверх.
Такая она невероятная… Но эйфория от этого чувства затирается под гнетом очередной недомолвки с моей стороны.
Стискиваю тонкие пальчики в своей ладони, ловлю взгляд распахнутых глаз и, потерев висок костяшкой пальца, откидываю Олю спиной на стену. Начинаю хаотично подбирать слова, которые почему-то абсолютно не идут на ум.
— Оль…
Ее шея вытягивается, открывается для поцелуя, который бы точно все упростил, для меня точно. Но не время. Не сейчас.
— Ты спросила сегодня, где я был.
Она кивает, закусывает нижнюю губу, продолжая хлопать пушистыми ресницами.
— Я не ездил на работу. Сидел в баре, а потом, — выхватываю взглядом ее все еще не разобранный чемодан, эта подмеченная деталь запускает в голове процесс сомнения. Стоит ли договаривать?
— Что потом?
— Потом позвонила Малинина. Тая. Ее загребли ребята из соседнего отдела. Пришлось ехать, помогать.
— Тая?
Олька чуть прищуривается и встает на цыпочки. На лице гамма плохо скрываемых эмоций.
— Я отвез ее домой, поднялся к ней. Сходил в душ, переоделся.
— В душ?
Мне кажется, я слышу ее мысли и улавливаю все те причинно-следственные связи, которые она выстраивает со скоростью шаровой молнии.
— Ничего не было. Я с ней не спал, не сплю уже очень давно.
— И именно поэтому у нее лежат твои вещи?
— Старые шмотки.
— Ясно.
Сам того не ощущая, фиксирую тонкую шею ладонью, склоняясь к Оле, но она отрицательно качает головой.
— Кирилл, — прижимает пальцы к моим губам. Отступает. И чем больше она отдаляется, тем сильнее я чувствую потребность в ее прикосновениях.
Смотрю в синие глаза не моргая. Секунда, две, минута. Если это какая-то проверка, то я точно ее не пройду, потому что, вопреки протестам, впиваюсь в мягкие губы.
— Не надо, — шепчет, отлепляясь от меня. — Не хочу. Прекрати.
Сжимаю руки в кулаки. Останавливаюсь, замирая в паре сантиметров от красивого лица, перекошенного презрением.
— Ты на работу опаздываешь, — сейчас ее голос похож на писк.
Стоит ей это озвучить. И мне звонят. Чертов Ветер.
Нехотя лезу в карман за телефоном. Действительно, Ветров. Нехотя отстраняюсь от Оли, правда, продолжаю придерживать ее за талию.
— Еду уже, — отвечаю, не давая сказать Жоре и слова.
Прячу смартфон обратно в карман.
— Мы же договорим вечером? — спрашиваю чуть громче, чем хотел.
— Не знаю. Мне еще над многим нужно подумать.
— Думай.
На первую половину дня выяснения отношений достаточно.
Наверное, именно поэтому в отдел захожу злой как собака. Так и хочется на кого-нибудь броситься, чтобы укусить. Только вот и здесь жрать с потрохами будут меня.
Ветер подлавливает в коридоре. Нервно озирается по сторонам и оттаскивает к курилке.
— Чего? — спрашиваю, потому как пока невдомек, что происходит.
— Чего? Ты в курсе, что Фомина взяли? Уэсбэшники с утра еще его в Москву утащили, теперь до нас добрались. Подполковник злой как черт. Рвет и мечет, тебя ищет.
Фомина взяли, а это может означать лишь одно…
— Твою ж! — бью кулаком в стену, а из недр отдела доносится грозный вой подполковника. — Кажется, это по мою душу. Пошел.
— Давай.
Жора хлопает по плечу, оставаясь стоять в курилке. Слышу, как чиркает зажигалкой.
— Бушманов, чтоб тебя! В кабинет ко мне зайди, живо! — орет Самсонов.
Киваю, бегло замечая меняющиеся эмоции на лице начальника. Он слегка оттягивает галстук и встает по струнке.
— Кирилл Константинович, только вас мы и ждем, — незнакомый голос летит выстрелом в затылок.
Поворачиваюсь, лицезря мужика в деловом костюме. С виду просто солидный человек. Если бы не пара нюансов: выправка, пиджак под заказ скрывающий кобуру и взгляд. Цепкий, пробирающий до мозжечка взгляд.
— Я пришел, — убираю руки в карманы джинсов. — Убегать не собираюсь.
— И это радует, как и ваш позитивный настрой. Где мы можем побеседовать? — переводит взгляд на начальника.
— В моем кабинете, — отвечает Самсонов и даже любезно прикрывает за нами дверь с обратной стороны.
— Полковник Токман, Иван Александрович. Присаживайся, лейтенант, разговор у нас будет долгий.
— Целый полковник — и по мою душу? Как-то даже волнительно.
Токман усмехается. Бросает взгляд на аквариум в углу кабинета и опускается в кресло.
— Вы с Фоминым влезли туда, куда не стоило, — кладет раскрытую ладонь на стол. — И крупно попали, ребята, — улыбка превращается в оскал, а миролюбивый до этого голос отдает звенящим металлом. — Сядь, я сказал. Кстати, — вытаскивает какие-то бумаги из папки, — твой сообщник уже вовсю дает показания.
— Какие показания? — присаживаюсь на стул.
— А вот об этом ты мне и расскажешь.
— Без понятия. Он попросил передать Ротмистрову бумаги, я передал.
— Зачем ты приезжал к нему вчера?
— Он сам позвонил. Попросил.
— Зачем?
— Просил помочь ему в деле. Ротмистров — бывший тесть моего брата. Фомин считал, что мне будет проще к нему подобраться.
— И ты, конечно же, отказался.
— Скорее, ничего не ответил.
— Почему?
— Он угрожал.
— Угрожал, — перебирает по буквам. — Так и запишем, Кирилл Константинович.
Токман откидывается на спинку кресла и отбрасывает шариковую ручку на стол.
— А теперь, парень, я спрашиваю последний раз: что за дела у тебя были с Фоминым?! От твоего ответа сейчас зависит, выйдешь ты из этого кабинета сам или под конвоем.
28
"И куда же ты ушла?" (с.) Кирилл
Звенящее напряжение до краев заполняет пространство кабинета. Сцепляю пальцы в замок, автоматом выдавая свои внутренние страхи. Все до единого.
Токман меня уже считал как открытую книгу. Все его уловки довольно стандартные, но от этого не легче. Подсознание человека устроено так, что в критической ситуации с ним слишком сложно бороться. Все эти бегающие взгляды, напряжение в мышцах и учащенный пульс — как бельмо на глазу. А над головой мигающая красным табличка — виновен. Даже если это далеко не так.
— Фомин несколько лет разрабатывал Ротмистрова. Я должен был передать ему документы, — снова повторяюсь.
— Что за документы?
— Ротмистров понимал, что под него копают. Фомин вступил с ним в открытый контакт, я выступил посредником. Это была деза, но Ротмистров об этом не знал.
— Фомин на него работал?
— Нет. Это была уловка.
Губы Токмана растягиваются в ленивой улыбке.
— Ты сам в это веришь?
— Ну, судя по тому, как стремительно разворачиваются события, уже не очень.
— Ответ правильный. Ротмистров действительно уже давно в поле зрения федералов. Фомин до недавнего времени был неплохим связным. Понимаешь, Кирилл, с твоим бывшим родственником связано очень много высокопоставленных лиц, в аресте которых я лично заинтересован. А твой друг решил поднять бабок. Суть моего появления здесь ясна?
— Более чем.
— Это хорошо. Поэтому лучше расскажи мне, сколько ты получил и в каких отношениях состоишь с Артуром Витальевичем?
Вот оно. Все пошло по второму кругу. Что бы я сейчас ни ответил, он не поверит и не слезет. Токман здесь для того, чтобы рубить головы, а не чтобы докапываться до правды.
— Он бывший тесть моего брата. Я не брал никаких денег.
— Тогда зачем согласился передавать документы? Ваши с Фоминым ведомства никак не связаны.
— Мы дружим уже восемь лет. Ему нужен был свой человек, который не имеет отношения к конторским. Вадим был уверен, что у них появился крот. Никому не доверял.
— Складно. Если бы не услуга. Вместо денег ты попросил не трогать бизнес отца. Кажется, у них сейчас разногласия из-за твоего брата?!
То, что он знает, не удивляет. Скорее, удивило бы обратное.
— Просил.
— И ведь нет никакого криминала, — Токман ударяет колпачком ручки по столу и откатывается на кресле к окну, — если бы те документы, которые ты отнес Ротмистрову, не были настоящими.
Теперь могильная плита крепко придавливает меня к земле. Чувствую легкое покалывание в пальцах. Взгляд нервно взметается вверх, а потом так же резко устремляется вниз.
В висках пульсирует, шум собственной крови, который я сейчас так отчетливо слышу, не дает сосредоточиться, он слишком громкий.
Фомин меня подставил. Точка. Аут. Все это время Вадик и был той самой крысой, о которой мне затирал.