Мошка облизнула губы. Появился соблазн распахнуть шлюзы красноречия и затопить Эплтона рассказами про экзотическую жизнь на далеком востоке. Эпонимий Клент так бы и поступил, но Мошка не рискнула.
— Из такого места, где меня не ждут, да и я сама туда не рвусь, — кисло буркнула она. — Давай не будем развивать эту тему. Тебе нужно знать только про Манделион.
Мрачная загадочность всяко лучше вороха небылиц. Меньше шансов облажаться.
Мошка по-прежнему читала Эплтона, как открытую тетрадь. Беспризорник из Манделиона вполне бы его устроил, а вот зеленая иностранка сбивала с толку. Экзотическое платье вкупе с привычным говором выдавало в ней самозванку. Но вдруг она все-таки дикарка с дальнего востока? Его крошечный разум, столкнувшись с такими противоречиями, забился в конуру и оттуда подозрительно рычал.
Мошка пожевала щеку, оценила остроту ситуации и решила рискнуть. Она соскользнула с табурета.
— Вот, значит, как, — фыркнула она. — Ты такой же, как все. Увидел зеленое лицо и сразу полез на потолок, будто в комнату вошел тигр. Ну так не бойся, тигр сейчас уйдет. Варись в собственном соку, мистер недорадикал.
Она сплела средние пальцы правой руки в якобы ацедийском жесте и угрюмо побрела к дверям. Сунь человеку что-нибудь в морду, он рефлекторно оттолкнет. Пригрози отобрать — он захочет вернуть.
Увы, Эплтон не позвал ее назад. Она дошла до самой двери. Пальцы сжали ручку.
— Эй, погоди! Стой!
Пока таинственная иностранка стояла спиной к Эплтону, у нее на лице играла зеленая улыбка.
— Эй, вернись! Сядь. Честное слово, больше не буду спрашивать про родину.
Мошка еле сумела прогнать улыбку с лица. Помогла ей мысль, что крючок-то рыба заглотила, только добыча у нее крупная и опасная, а удочка — хлипкая и короткая. С хмурым видом Мошка вернулась к столу и взобралась на табурет с величавостью императрицы-недоросля:
— Ты хочешь научиться быть радикалом.
— Ага, объясни свои слова, почему надо ходить по траве?
Мошка воскресила в памяти знакомых радикалов.
— Чтобы стать радикалом, не надо заучивать правильные книги, бороться с заморскими королями или столичным парламентом. Достаточно смотреть вокруг и чувствовать, как тебя переполняет гнев. Причем от таких вещей, на которые нет смысла жаловаться, потому что так устроена жизнь. Но они все равно тебя бесят, и ты поднимаешь бурю. Потому что в небесах не написано, что мир нельзя менять. Дерево растет двести лет и может простоять еще тысячу, но в него бьет молния, и оно сгорает. Вот так, мистер Эплтон.
Бренд Эплтон смотрел на нее не мигая, будто запоминал каждое слово.
— Побор. Город, где творятся тысячи несправедливостей… — шепнул он себе под нос.
— Прогнивший, вонючий капкан для человеков, — согласилась Мошка. — Я научу тебя мыслить как радикал. Но понадобится время.
— Конечно! Я и рассчитывал учиться долго! — Бренд Эплтон сплел пальцы рук и стукнул по столу. — Лучше всего, если ты будешь учить меня по дороге.
Мошка ощутила, как гигантская рыбина натянула леску. У нее были свои планы на обучение Бренда Эплтона, и выражение «по дороге» в них не входило.
— По дороге куда?
— В Манделион, куда ж еще? — Эплтон удивленно и нетерпеливо посмотрел на нее. Похоже, он верил, что она читает его мысли, и не считал нужным проговаривать их вслух. — Ты же путешественница, в Ночном Поборе тебя ничего не держит, так? Все очень просто. Завтра я уезжаю отсюда, а ты поедешь со мной. Покажешь дорогу в Манделион и заодно научишь меня быть радикалом. А когда мы прибудем на место, познакомишь с правильными людьми. Тебе, конечно, нужны деньги, иначе тебя бы не было здесь.
Мошка побелела под ацедийским гримом. Бренд Эплтон собирается уехать завтра ночью, сразу после часа святого Пустобреха. Наверное, у него есть покупатель на драгоценный камень. Как и подозревал сэр Фельдролл, Эплтон заберет выкуп, продаст и вместе с похищенной невестой покинет город. Он хочет взять с собой Мошку. Назад, в земли, откуда она так упорно бежала. В город, куда ей запретили возвращаться. И, скорее всего, в компании со Скеллоу.
— Сколько платишь? — каркнула она.
Он назвал такую сумму, что Мошка чуть не упала с табурета.
— Только не все сразу. Сперва я оплачу твой выход из Побора. Остальное — по приезде в Манделион.
Планы Мошки увенчались то ли оглушительным успехом, то ли сокрушительным поражением. Рыба крепко сидела на крючке и стремительно утаскивала ее лодчонку в открытое море.
— Договорились. Значит, завтра ночью. Где и когда?
— В два часа, в Мазаной Капели.
И вновь Мошка соскользнула со стула. Она надеялась, что Эплтон спишет ее дрожь на пронизывающий холод.
— Погоди.
Девочка напряглась, но, обернувшись, увидела на лице Бренда улыбку.
— Совсем забыл спросить, как тебя зовут. Хорошие манеры быстро пропадают в этой адской дыре.
Ожидаемый поворот событий. Соврать девочка не могла и честно ответить тоже, потому что «Мошка» вряд ли звучит как ацедийское имя. Но всегда есть способ уйти от вопроса. Она вспомнила Старосту в белом павильоне.
— Зови меня Наставницей. У меня есть имя, но у людей в этой стране языки недостаточно острые, чтобы правильно его произнести. До завтра, мистер Эплтон.
И зеленая незнакомка вышла из распивочной в надежде, что успеет за сутки до следующей встречи состряпать хитрый план.
ДОБРЯК БАРДАК, ПОВЕЛИТЕЛЬ БЕСПОРЯДКА
Смертельный ужас, как и большинство вещей, — штука относительная. В Ночном Поборе боялись все, кто-то больше, кто-то меньше. Прямо сейчас один человек так дрожал от страха, что едва не рассыпался на куски.
Совсем недавно этот бедолага возглавлял отряд, отправленный сэром Фельдроллом на выручку Лучезаре Марлеборн. Теперь он превратился в перепуганное желе на ножках. Все его помыслы сосредоточились на свирепом ветре, раскачивающем его, и на каплях пота, стекающих со спины на шею и дальше вверх по голове. Точнее, вниз по голове, поскольку эта часть тела сейчас находилась внизу.
Попав в засаду, он всей душой просил Почтенных оказаться живым за стенами Побора. Свисать вверх тормашками из желоба для гробов над ущельем, где глубоко внизу свирепствует Длиннопер, — не совсем то, что он имел в виду.
Игральная кость выпала из кармана и стукнула по подбородку. Символ удачи, благоволение Почтенного полетело в пенные воды.
Наверху шла беседа, ветер доносил до его ушей обрывки фраз.
— Чем занимаешься? — Скрипучий голос, похожий на пемзу, бедолага слышал впервые.
— Мой Мастер, это шпион. — Обладатель сухого воробьиного голоса только что завязывал веревку на ногах пленника. — Отказался говорить, и я подумал, вдруг у него что-то застряло в горле. Возьми человечка, переверни вверх ногами и потряси, из него что только не посыплется.
— Не время сейчас для игр. — Первый голос прозвучал сухо и нетерпеливо. — Его товарищ все рассказал про их задачу. Возиться с главарем — излишество. Отпусти его.
Висящий человек воспрял духом, но тут же снова ухнул в бездну. Ведь «отпустить» — совсем не значит «освободить». Его худшие опасения подтвердились: кто-то начал теребить веревку. Жить ему оставалось считаные мгновения.
— Подождите! Не надо! Я знаю больше, чем другие! Я все расскажу! Это мне сэр Фельдролл отдавал приказы! Умоляю! Не надо!
Пленник ощутил, что его потихоньку тянут вверх. Слезы радости и унижения потекли из глаз на лоб. Через десять минут перепуганный человек поведал Арамаю Тетеревятнику все, что знал. Правда, Мастер-Ключник не услышал ничего нового, поскольку пятерых товарищей пленника подвергли той же самой процедуре. И все моментально раскололись.
Когда стало ясно, что от пленника больше ничего не добиться, кроме слез и просьб отпустить домой, к семье, Тетеревятник приказал запереть его. Мало ли какое отряду спасателей найдется применение. Тетеревятник не удивился, что главарь так быстро сломался. В отчаянной ситуации люди всегда хватаются за ниточку надежды. Главное — показать эту ниточку. Когда положение абсолютно безнадежно, даже трус становится опасным. Хороший пример — тщательно спланированный праздник ужаса, ночь святого Пустобреха. Сумма десятины рассчитана так, чтобы большинство смогло ее заплатить. Не справятся считаные единицы, и судьба их станет назиданием.
Бледные глаза Арамая Тетеревятника напоминали зимний лес. Суровый, настороженный, бесцветный, где все тропинки укрыты белым одеялом. Этот бесконечный лес высасывает из тебя тепло и надежду, и каждый твой шаг навечно запечатлевается в снегу.
Арамай Тетеревятник слишком хорошо понимал сущность страха, чтобы пускать его в свой разум. Даже под дулом пистолета он испытал бы не страх, а интерес к оружию врага, ведь оно тоже может послужить его целям. Зато рассердить его — много труда не надо.
В данный момент Тетеревятник был изрядно зол. В его картине мира тот, кто хочет что-нибудь украсть, должен обратиться к нему. И чтобы вернуть украденное, тоже надо идти к нему на поклон.
У него была информация от пленников, два загадочных письма из тайника в городской стене и отчет шпиона, приближенного к мэру. Картина вырисовывалась следующая. Банда дилетантов из Ночного Побора, то есть его владений, вознамерилась похитить наследницу мэра, но не пришла с этой идеей к нему. Они решили самостоятельно провернуть дельце, не предложив Ключникам ни доли, ни десятины. Хуже того, мэр не пошел к Ключникам с просьбой вернуть дочь. И не сообщил, что отправляет за ней вооруженный отряд. Это даже не грубость, это нарушение порядка вещей.
Вдобавок в деле оказались замешаны знакомые люди. Рядом с мэром вертелся поэт и шарлатан Эпонимий Клент и его девчонка, Мошка Май. Клент шпионит для Книжников, как в Манделионе, или работает на себя? Аферы этого скудоумного эгоиста не представляют опасности, но у него есть дурная привычка совать длинный нос в серьезные дела. За Эпонимием Клентом надо приглядывать.
Как же обратить ситуацию себе на пользу? Из завываний пленников стало ясно, что мэр заплатит выкуп, правда, неизвестно какой, где и когда. Ну, пусть платит. Никакие ден