Никому из числа наблюдающих не суждено было узнать, о чем говорили Артур и Мордред. Впоследствии кое-кто рассказывал — из тех, кто выжил, — что в конце концов король улыбнулся. Достоверно известно, что видели, как он положил руку на плечо сына и вместе с ним повернул к столу, где рядом лежали два меча без ножен, а подле стояли два кубка и золоченый кувшин с вином. Те, что оказались ближе прочих, расслышали-таки несколько слов:
— …И быть верховным королем после моей смерти, — молвил Артур, — а пока владеть собственными землями.
Мордред ответил, но так тихо, что ничего разобрать было нельзя. Король, жестом приказав слуге налить вина, заговорил снова. «Корнуолл», — донеслось до сопровождавших и еще: «Кент», а затем: «Очень может быть, что ты и прав».
Тут Артур умолк и оглянулся, словно до слуха его донесся некий звук. Внезапный, заплутавший порыв ветра, пронизанный громом, всколыхнул шелк его шатра так, что заскрипели веревки. Король зябко повел плечами, словно заслоняясь от холодного сквозняка, и глянул на сына — искоса, как-то странно (эту часть истории впоследствии пересказывал слуга), и в ответ на взгляд этот в лице Мордреда, точно в зеркале, вдруг отразилось сомнение, как если бы улыбка, и приветные речи, и предложенное вино таили в себе какой-то подвох. Затем, в свою очередь, регент пожал плечами, улыбнулся и принял кубок из руки отца.
Выжидающие ряды всколыхнулись — точно ветер прокатился по пшеничному полю.
Король поднял кубок, и золото полыхнуло под солнцем.
Внимание Артура привлекла ответная вспышка от группы воинов у его шатра. Король стремительно развернулся, крикнул… Но было слишком поздно.
Гадюка — пятнистая змейка не более двух пядей в длину — выползла из укрытия погреться на солнышке. Один из Артуровых командиров, неотрывно наблюдающий за тем, что происходило у стола переговоров, не глядя шагнул назад и наступил змее на хвост. Гадюка проворно извернулась — и ужалила обидчика. Почувствовав боль, пострадавший обернулся и увидел отпрянувшую змею. И как и подобает воину с хорошей выучкой, отреагировал столь же мгновенно. Он выхватил меч и зарубил гадюку.
Металл сверкнул на солнце. Блеск меча, воздетая рука короля, его резкое движение и повелительный окрик явились для наблюдающих воинств долгожданным сигналом. Бездействие и нервирующее напряжение, ставшие просто-таки невыносимыми из-за предгрозовой духоты и мучительной неопределенности затянувшегося бдения, внезапно взорвались яростным криком, огласившим оба конца поля.
И это означало войну. И тот самый день. Недобрый день рока.
В ответ блеснуло с дюжину вспышек: командиры от обеих сторон выхватили мечи. Взревели трубы, заглушая крики рыцарей, которые, оказавшись в ловушке между двумя армиями, выхватывали поводья из рук конюхов и яростно разворачивались, стараясь удержать смыкающиеся ряды. Но рыцарей не слышали; их жестикуляция, превратно истолкованная как подзадоривание атакующих, пропала втуне. Это было делом нескольких мгновений, мгновений оглушительного шума и смятения; и вот уже передние ряды воинств столкнулись с громовым лязгом и звоном. Короля и его сына подхватило и унесло в разные стороны, каждого — в надлежащее ему место; Артура — под прославленный штандарт с драконом, Мордреда — отныне он уже не регент и не королевский сын, но на все времена заклеймен предателем, — под белое знамя, на котором ничему уже не суждено быть начертанным. И тут, через поле, на зов трубы, точно море развевающихся грив, хлынули саксонские копья и султаны из конского волоса и черные знамена северных воителей, которым, подобно воронью, не терпелось поживиться мертвечиной.
Вскорости — слишком поздно, чтобы затмить эти сигнальные вспышки, — через все накаленное небо медленно надвинулся грозовой фронт. В воздухе потемнело, а вдалеке вспыхнула и погасла первая молния, предвестница бури.
Но королю и его сыну суждено было встретиться еще раз.
Ближе к концу дня, когда повсюду вокруг лежали убитые и умирающие друзья и давние сотоварищи и сотни никому не нужных смертей струили смрад навстречу потемневшему, грозному небу, сомнительно, чтобы Артур хоть на миг вспомнил о Мордреде иначе как о предателе и прелюбодее. Искренняя прямота, истины, явленные у стола переговоров, вера и преданность, почти восстановленные, — все сгинуло в исступлении первого же натиска. Артур, военный вождь, снова вышел на бой. Мордред — враг, саксонские союзники — его свирепые приспешники; в этой битве войска уже сходились, и не раз. Были Глейн и Агнед, Каэрлеон и Линнуис, Каледонский лес и гора Бадон. И из всех этих сражений юный Артур выходил победителем, и касательно каждого Мерлин, его пророк и советник, сулил ему триумф и славу. И здесь, на поле Камел, победа вновь осталась за королем.
В конце дня, когда в вышине гремел гром и в небесах и в водах озера белым росчерком вспыхивала молния, Артур и Мордред снова сошлись лицом к лицу.
Словам места не было. Да и с какой бы стати? И Мордред, и его отец отныне видели друг в друге врага. Прошлое осталось в прошлом, а будущее не простиралось далее надобности окончить это мгновение, что, в свою очередь, принесет с собою окончание дня.
Говорилось после, незнаемо кем, что в миг встречи, когда эти двое — теперь уже пешие, побелевшие от пота и пыли — узнали друг друга, Мордред остановился — и сдержал занесенную руку. Но не Артур, закаленный в боях воин. Его копье пришлось сыну точнехонько под грудную клетку.
Вниз по древку, прямо на руку Артуру, дымящимся потоком хлынула кровь. Он выпустил из рук копье и схватился за меч.
Мордред качнулся вперед, точно пронзенный вепрь. Тупым концом древко ткнулось в землю. Опершись на него, по-прежнему увлекаемый вперед силою приостановленного удара, Мордред оказался от отца на расстоянии длины меча.
Пальцы Артура, скользкие от крови, на миг ослабили хватку на рукояти Калибурна, и в то же самое мгновение умирающий Мордред, падая, взмахнул мечом — и клинок с размаху пришелся королю в голову — сбоку, неотвратимо, со всей силы.
А Мордред рухнул в лужу собственной крови.
Артур постоял несколько секунд неподвижно, меч его выпал из обагренных пальцев, а вторая рука неловко качнулась вверх-вниз, словно тщась отразить пустячный, банальный выпад, а затем он медленно поник, согнулся и тоже пал наземь, и кровь его смешалась с Мордредовой.
Тучи расступились — и водопадом хлынул дождь.
Эпилог
Прохладные струи воды омыли лицо Мордреда — и на мгновение вернули его в темноту. Стояла тишина, все звуки казались приглушенными и далекими, точно отдаленный плеск волны о галечный берег.
И — зов где-то совсем рядом.
— Король! Король!
Крикнула птица. Болотные курочки спускались к воде подкормиться. Застонала чайка, но на сей раз стон ее облекся в слова:
— Король! Король!
А затем — и тут Мордред окончательно убедился в том, что видит сон, — зазвучали женские голоса. Раненый ничего не видел, ничего не чувствовал, но подле него зашуршало платье, и порыв ветра принес с собою аромат духов. Голоса клубились и вихрились над Мордредом, но ни один его не коснулся. И вновь заговорила женщина:
— Поднимайте осторожнее. Вот так. Да, да, милорд, лежите, не двигайтесь. Все будет хорошо.
Раздался голос короля, слабый, едва слышный, а затем — вроде бы — Бедуира:
— Он здесь, со мной, в целости и сохранности. Владычица сбережет его для вас, пока он не понадобится снова.
И снова женские голоса, и первый решительно и властно:
— Я отвезу его в Яблоневый сад: там мы позаботимся об исцелении его ран.
Затем — дождь, и скрип уключин, и рыдания женщин, угасающие в плеске озерных вод и шелесте дождевых струй.
Щека его покоилась на ковре из тимьяна. Ливень смыл кровь, тимьян струил благоухание лета.
Шорох волн. Скрип весел. Крики морских птиц. На воде покачивался дельфин, отливая глянцем в солнечных лучах. А вдали, у горизонта, Мордред различал золотую кромку королевства, куда стремился всю жизнь, с тех пор как себя помнил.
Легенда
Я использовала фрагменты, заимствованные из двух источников: из «Исторической хроники», записанной Гальфридом Монмутским в XII веке, и из романа Мэлори «Смерть Артура», созданного в XV веке.
Во времена императора Льва Луций Гиберий, прокуратор Римской республики, прислал гонцов к королю Артуру с требованием уплатить Риму дань; также повелевал он Артуру предстать перед сенатом и держать ответ за непокорство. В случае отказа римляне грозились пойти войной на Британию и снова подчинить ее Риму.
Артур ответил тем, что собрал армию и отплыл в Бретань, откуда, вместе с кузеном королем Хоелом, разослал повсюду известия, призывая союзников присоединиться к нему. А также отправил он гонцов к Луцию Гиберию, сообщая, что дань платить не станет, а даст бой. «На том послы отбывают, отбывают также короли, отбывают сановники и, не мешкая, принимаются выполнять полученные распоряжения» [1].
Тем временем до Артура и Хоела дошли недобрые вести. Племянницу Хоела, княжну Елену, похитил чудовищный великан и бежал с ней на вершину горы Святого Михаила. Сам Артур, вместе с Каем и Бедивером, отправился на расправу с чудовищем. Они увидели на горе ярко пылающий костер и еще один — на островке неподалеку. Бедивер, посланный на разведку, отыскал челнок, доплыл до острова и, высадившись, услыхал причитания женщины и обнаружил у костра старуху, рыдающую над свежим могильным холмиком. Великан убил княжну и вернулся в свое логово на горе Святого Михаила. Бедивер сообщил обо всем Артуру, а тот атаковал чудище на горе и убил его в поединке один на один.
Затем король Артур собрал армию и выступил вместе с союзниками к городу Отену в Бургундию, навстречу римскому воинству. А вперед себя король выслал посольство к Луцию Гиберию, веля ему отозвать войска, или он, Артур, даст бой, как обещал. В числе посланных был и сэр Гавейн; молодые рыцари, которым не терпелось в битву, подзуживали Гавейна затеять ссору. Так и вышло; не стерпев заносчивых нападок, Гавейн зарубил некоего Гая Квинтилиана, племянника самого Гиберия. Закипел бой. Бедивер и Кай погибли, но Артур одержал победу и двинулся на восток, рассчитывая добраться до Рима и провозгласить себя императором.