На этот раз она читала историю странную, изложенную красивыми длинными стихами, и начала она не с начала, однако Андрей все понял. Речь шла о древнем языческом царе Приаме. Его город Трою осаждал могучий богатырь Ахиллес. И Ахиллес в поединке убил храброго Гектора, сына Приама. И старик Приам отправился ночью в шатер Ахиллеса, за городские стены, — просить дозволения взять тело сына для погребения...
Впервые Андрей слышал такое. Он телесно ощущал волну теплоты, поднимавшуюся в его груди. Он уже не выдерживал. Он знал, что при Ефросинии он может дать себе волю, и слезы горючие хлынули из глаз на щеки. На мгновение он раскрыл глаза широко-широко и поднес сжатые кулаки к глазам... И снова — закрыл, и снова — раскрыл глаза, голубые, солнечные, пестрые. Слезы усилили голубизну, высветили темные крапинки и золотистые колечки вокруг зрачков...
«Что мне до этого? — думалось, будто в горячке. — Это, должно быть, сказка... Это вымысел!.. Но отчего же мне так больно от этого вымысла, отчего? Даже когда узнал о смерти брата родного, не было ведь так больно, не было! И мученическая кончина святого Андрея Боголюбского не потому ли так трогает сердце, что изложена словами соразмерными и ладными?..»
— Отчего так больно, отчего? — произнес тихо, вполголоса.
Она услышала, посмотрела на него, помолчала, не ответила и стала читать далее с еще большей выразительностью и торжественностью...
Но это была последняя их встреча. На другой день отец позвал его в свои покои. Сказал, что занятий с Ефросинией более не будет, она приняла решение о пострижении и вскоре покинет княжеский дворец... Отец понимал, что весть эта горька для сына. Поцеловал его в маковку. Сказал, что монастырь — лучший путь для вдовы, путь спасения души... И все отводил взгляд, не смотрел на Андрея...
Они думали о разном и таились друг от друга. Ярослав рад был, что дочь Михаила Черниговского наконец-то покинет его, Ярослава, дом...
«Почему она приняла это решение? — думал Андрей. — Неужели испугалась своего признания о Феодоре? Неужели могла подумать, будто я проговорюсь отцу, выдам ее? Или она давно хотела уйти?..»
Он чувствовал, что уход ее как-то связан и с ним самим, но как, не мог понять...
«Грустно мне без нее станет...» — подумал.
И тотчас новая мысль обожгла рассудок: о книгах!
«Теперь у меня не будет книг! Но как же это? Я без книг не смогу!.. Что же делать? Спросить отца?.. Попросить... Да!..»
И вдруг, словно по Божьей милости, отец сказал ему, что Ефросиния велела почти все свои книги передать Андрею!
Тотчас оживилось лицо мальчика улыбкой.
— Ты беги, Андрейка, к себе. — Отец тоже улыбнулся. — Сейчас книги принесут в твои покои.
Андрей и вправду кинулся бежать. И пусть отец посмеется над ним, всё равно!
Четверо слуг принесли книги в особом золоченом — по красному лаковому полю — заморском сундуке. Он приказал внести сундук в спальный покой и поставить у стены, чтобы он мог видеть с постели.
А пока раскрыл сундук, поднял крышку нетерпеливо... Здесь ли та книга греческая — о Приаме, Ахиллесе и Гекторе?.. Книга была здесь. И было известно имя человека, написавшего ее в стародавние еще времена, — Гомер. Но это не было писано рукою Гомера, а лишь переписано прилежным переписчиком. Андрей перетащил книгу на постель, прислонил к подушке, лег ничком и, подняв голову, подпер щеки кулачками сжатыми. Ушел в книгу... Повествование о поединках древних богатырей сменилось пространным описанием путешествия полководца Одиссея...
Анка вошла, всплеснула руками, когда он, услышав ее шаги, повернул голову и кулачки опустил. Она еще не успела ничего сказать, а он сам проговорил голосом, каким, на его слух, отец говорил со слугами:
— Ступай, позови мне Льва, и приходите оба!
Она хотела было что-то сказать, но вышла послушно. Скоро возвратилась. И Лев шел рядом с ней.
Андрей сидел на постели, свесив ноги. Книга бережно была прислонена к подушке.
— Ежели что случится с моими книгами, — сказал, — слова более не услышите от меня, ни злого слова, ни доброго. Будто глухонемому будете служить!..
И с тех пор книги обретались в полном бережении от мышей и мошек, бескрылых и крылатых.
Облик златоволосой красавицы побледнел в душе мальчика, книги словно бы отделились от нее, сделались целиком его книгами... Он даже не простился с ней; отец сказал, что этого нельзя... Но догадался ведь отец, что Андрею хочется с ней проститься!.. Но не позволил. И сказал такое странное:
— Не проси меня об этом, Андрейка; не прощайся с ней ради нее, перемоги себя...
И Андрей послушал отца, хотя и не совсем понял, почему то, что он не простится с Ефросинией, будет ей в пользу...
Андрей хотя и прочитал книгу, писанную рыцарем Жофруа де Вилардуэном, однако не мог бы изложить историю франкских рыцарских походов на Восток. Ничего он покамест не знал и о рыцарских орденах. По книге казалось, что все это уже кончилось.
Давно не видался Андрей с Александром, княжившим в Новгороде. Потому удивился и живо залюбопытствовал, когда во время одной из вечерних бесед отец сказал ему, что из Новгорода — интересные вести. Магистр Тевтонского ордена рыцарского Андреас фон Стирланд явился к Александру для переговоров. Андрея заняло лишь то, что к Александру явился рыцарь. Но мог ли меж ними быть настоящий поединок, такой, как поединки, описанные Гомером?
— Они бились на мечах? — нетерпеливо спросил мальчик.
— Покамест нет. — Ярослав усмехнулся и тепло посмотрел на сына все еще смеющимися огромными глазами. — Эх, Андрейка! За Александра не тревожусь я, он сделает верный выбор...
— Ты веришь в его победу?
— Сказать тебе по правде, я уж перестал понимать, а чем иная победа отлична от поражения иного...
— Надо, чтобы Александр победил, я знаю. Но все же я его не очень люблю. Даже, наверное, совсем не люблю...
Но глаза отца по-прежнему смеялись.
— О рыцарях рассказать тебе, Андрейка?
Он, конечно, угадал, о чем хочется послушать мальчику. И рассказал ему о рыцарях в металлических доспехах и о том, что «орденом» именуется единение рыцарей. Немецких рыцарей объединяют Ливонский я Тевтонский ордены. Тевтонский орден велик и существует уже почти полвека. Рыцари его носят белые плащи с нашитыми на них черными крестами и зовутся крестоносцами...
— Крестоносцами? Они освобождают Гроб Господень? А разве он еще не освобожден из рук сарацинов?
— Откуда ты знаешь такое? — спросил отец мягко.
— Из книги, — отвечал Андрей чуть настороженно и коротко.
Отец понял, что речь идет об одной из книг Ефросинии и что мальчик не хотел бы дальнейших расспросов.
— Прежде, еще когда первым их магистром был Генрих Вальпот, они давали обеты целомудрия и бедности и охраняли паломников, шедших поклониться Гробу Господню на Восток. Ныне же они стремятся на Север. О, это снова будет выбор! Кому суждено будет покорить северные племена: чудь, пруссов, эстов, ливов, — немцам или же нам, русским? Или нет, пожалуй, сейчас важнее другое: какой выбор сделает Новгород. Кого выберут новгородцы: немцев и их союзников-шведов или же своих, русских...
— Зачем же они выберут чужих?
— Эх, Андрейка мой! Ты разумом высоко летаешь, оттого и многого не видишь. А я летаю пониже, зато и вижу побольше. И едва ли новгородцы выберут немцев да шведов; выберешь, а после попробуй скинь! А вот русских князей они издавна привыкли то просить на княжеский стол, то гнать прочь. Так что выберут они наших князей. И на этом-то пути и начнут вольность свою терять!..
— Александра выберут? — Мальчик насторожился.
— Умный ты мой! Только я хочу Александру знак подать, чтобы не заносился, о тебе помнил...
— Не надо! Я не хочу, чтобы он обо мне помнил. Я сам по себе лучше буду, с другими братьями дружбу поведу. С ним дружить трудно...
— Пусть он о тебе помнит! Тебя обидит — все равно что мне самому обиду нанесет!
— Что ты все про обиды! Будто я малый или слабосильный! — Андрей раздосадовался.
— Ну, прости меня, княжич! Смиренного милостника своего Феодора прости... А, вот и улыбнулось Красное Солнышко!.. Давай-ка я тебе расскажу, как, по моим мыслям, должно быть дальше все... Вот послушай!.. Ныне не миновать Александру битвы. Уж не знаю, хорош ли выйдет поединок, но драка выйдет! И кое-что новое узрят любезные рыцари в этой драке. А после... — отец снова засмеялся, — после твой братец непременно занесется, нос кверху, и тогда новгородцы с ним поступят привычным своим обычаем!..
Союзники Тевтонского ордена шведы во главе с полководцем ярлом Биргером двинулись вперед. Александр встретил их в устье Невы. Кроме дружины и малолюдного новгородского ополчения, явились в битву два монгольских конных полка и отряд монгольских пехотинцев, особо взятых, приглашенных Александром через отца. Шведская феодальная дружина была разбита, отступила перед этой, еще в зачатке, регулярной армией. Александр в горячке битвы гнал ярла Биргера до самого корабля. У самой воды оба спешились и бились на мечах. И Александр ударил своего противника в лицо. Теперь до конца своей жизни должен был носить Александрову мету — шрам — полководец- правитель свейских земель...
И, услышав обо всем этом, Андрей позабыл о своей нелюбви к брату и загордился искренне его воинскими подвигами...
Но далее все обернулось именно так, как предсказывал Ярослав. Победа опьянила Александра, и он повел себя в Новгороде настоящим князем, вмешался в дела правления, что вовсе не предусмотрено было «рядом» — договором. Но не стояла еще за Александром сила, могущая смирить новгородцев. В очередной раз был он изгнан из вольного города и отправился с женой и маленьким сыном Василием в Переяславль-Залесский. Дружина следовала за князем. Оставив жену и сына в Переяславле, Александр приехал к отцу в стольный Владимир.
Андрей повидался с братом. На этот раз в Александре не было ничего таинственного и пугающего. Он показался мальчику совсем возрастным и о здоровье спросил своего Чику, как спрашивают возрастные детей, Не то чтобы с равнодушием, а желая поскорее избавить- ся от докучной беседы с малыми. Андрей тоже попытался держаться как взрослый, но сознавал, что это неестественно, ведь на самом деле он был еще ребенком. И, не зная, как держаться с Александром, Андрей держался робко и скованно как-то. Спрашивать брата о его семье, о жене и сыне, Андрею было неловко; показалось, что из детских еще уст вопросы подобные прозвучат неестественно и потому смешно.