— Бегут! Бегут!..
Но рыцари не могли бежать на своих железных конях, они словно в смертельный капкан попали. А в бега ударились чудские людишки оружные... И их тоже били, и били, и крошили!..
Но Андрей ничего не видел, не понимал вокруг. Не сознавал, что вокруг люди убивают друг друга, Но это, последнее, едва ли возмутило бы его; он с детства знал, что в битве — убивают. И чувствовал, что сейчас, вот сейчас, вот сейчас будет убивать сам! Это нужно... так нужно!.. В самую дикую гущу, в самую навалицу битвы несло юного всадника...
Смутно проблеснули в. памяти уроки Льва, описания воинских поединков у Гомера и Вилардуэна... Но сейчас он ничего из всех этих усвоенных познаний и навыков и приемов не смог бы применить. Он просто вскинул обнаженный двуострый меч и скакал вперед... И вокруг вставали обнаженные грубейшие дикие возгласы, крики, хрипы... И блеск оружия, словно бы разом вскинутого со всех сторон, летел, завораживая... И все это почему-то было страшно весело!.. И не было Андрею страшно!.. Пошла, покатилась вповалку медвежья рукопашная схватка... Пешие воины схватывались, «изручь бодяхуся»... Тащили железных людей с их железных коней...
Мальчик не чувствовал, не понимал, что может и сам погибнуть. Но вдруг мелькнула ужасающая сейчас мысль: ведь Лев может догнать его и станет оберегать, прикроет... Вдруг это сделалось самым ужасным из всего возможного, страшнее смерти!.. И еще, еще послать коня... вперед!.. Но дальше невозможно было скакать в этой навалице... И железные люди метнулись перед его глазами и будто вдруг сложились в облик одного-единого железного человека. И это был его человек, человек для поединка!.. И Андрей, напрочь позабыв читанное и слышанное о боях и поединках, обеими руками схватившись, вскинул свой меч и обрушил с размаха!..
И не было страха, а только радость захлестнула... И чужой меч взметнулся — к нему!.. И вдруг в этой новой жизни раздался крик братской тревоги... Андрей знал, что вот таким, просто любящим его, Александр может быть! И таким он любил старшего брата и понимал...
Сейчас Александр был таким, каким бывал необычайно редко; вероятно, совсем самим собою, без ощущения этой тяжести, «тяготы», а тяжесть всегда была оттого, что он должен был творить нечто тягостное, тяжелое с людьми и собою, должен был давить и сламывать людей и почему-то заставлять их делать именно одно, а не другое... И вдруг будто мгновенно были содраны с него все покровы и жесткие кольчуги и звериные шкуры; и он сделался нагой совсем, голый! Просто старший брат своего младшего брата! И кричал в тревоге:
— Чика! Чика! Андрей!..
...И в неведомые времена первый на земле старший брат Каин вот так же, в невольной, неосознанной тревоге выкликал имя младшего — Авеля, когда вдруг видел братским оком внезапную опасность для меньшого — то ли зверя видел, изготовившегося к прыжку, то ли ствол — дерево, валившееся под натиском бури... И о вражде тогда не помнил!..
Но Александр кричал не Андрею, не звал его. Он кричал об Андрее, призывал гневно охранных воинов, каких сам же назначил охранять меньшого, ничего тому не сказав...
— Чика! Андрей!..
И мальчика поразил этот крик, поразил неожиданно радостно. И невольно повернул голову — увидеть, ответить...
И тотчас обрушилось на все тело что-то жесткое, твердое — больно!.. А руки Андрея не отпускали меч, его меч... Опора ушла... и рухнул — боком — из седла... цепляясь ногами — стремена — чуть протащил конь... и упал на лед...
И боль в разбитой, расшибленной коленке сделалась такая страшная, что даже пересилила эту боль всего тела... Но не потерял сознание, меч не выпустил из рук... только заскулил тихонько по-детски... Но никто бы не услышал. А двое просто почувствовали — Александр и Лев. И видели ясно, что мальчик, их мальчик, может погибнуть; измученные, храпящие, всполошенные, под всадниками и без всадников кони растопчут его! И, пробираясь к Андрею, конные, в окружении своих воинов, Александр и Лев исступленно работали мечами, как хорошие молотильщики — цепами тяжелыми...
Андрей получил сильный удар мечом плашмя по плечу и сильно расшиб коленку о лед. Еще никогда в своей жизни он не испытывал такой боли во всем теле. Но он лежал раздетый до сорочки на теплой мягкой постели, и эта боль, эта тяжесть боли была словно бы вместо прежней, недавней тяжести доспехов и оружия... Вот оно что такое — битва... И ведь он щит потерял... Когда?.. Нужно было щитом прикрыться... Мысль о щите была первая осознанная мысль. И он понял почему. Потому что в памяти поднялись греческие строки:
Щит я свой потерял в битве.
Ну и что!
Новый добуду,
Не хуже прежнего...
Эти короткие строки неведомый переписчик записал вместе со стихами длинными и прекрасными Гомера. Неужели Гомер и эти ершистые строки сложил?.. Или другой кто...
Вспухшее плечо отходило под слоем медвежьего жира. На коленку разбитую наложен был щипучий пластырь — истолченные в прах, смоченные вином листья травы целебной.
Ух, как болела коленка!..
Но все равно возникало невольное ощущение, что все в жизни должно в конце концов оборачиваться хорошо: дикий шум битвы сменяется тишиной теплого спального покоя, лечатся раны, утишается боль; и у постели твоей садится близкий человек и все тебе объясняет и рассказывает; все, что ты не успел, не сумел понять...
Лев сидел в изножье его постели и как-то очень мягко и тепло рассказывал ему битву. Какая она была на самом деле. Не какая-то дикая навалица, куда Андрей влетает в поисках своего поединка, а вся сложенная, размысленная братом его... И вовсе не обязательно в битве налетать сразу и теснить противника, иной раз лучше сначала отступить... Но как все это понятно теперь, когда битвы уже нет; и нет всех этих криков дичайших, и нет железных людей... А случись новая битва... сумел бы Андрей выстроить, сложить ее как подобает?.. Или не дано ему сладить с жизнью живою?..
Он вспомнил, как старший брат кричал его имя, так тревожно... Андрей почувствовал гордость и волнение. Но ведь это, кажется, в первый раз он гордится своим старшим братом...
Андрей еще не имел силы встать с постели, когда Александр пришел к нему.
— Чика!..
И Андрей набычился, надулся по-детски, скрывая волнение и стесняясь своей гордости братом... Теперь все переменится совсем-совсем! Александр больше никогда не будет злым! Добрым будет. А если захочет, чтобы Андрей что-то для него сделал, или если рассердится на что-то — прямо и просто скажет... И отец знал, что так будет! Вот они какие, отец и старший брат! А он подумал о них нелепость!.. Но теперь он всегда будет верить им. Так хорошо — верить и так тяжело душе — не верить!..
— Ты, Андрей, у нас храбрый! Как пустился вперед, в самую навалицу! Дружинники за тобой пустились!..
Теперь, когда мальчик более не опасался брата, ребяческие черты проявлялись ярче, отчетливей.
— Может, они охранять меня пустились... или остановить, чтобы не пускался куда не след! — Андрей чуть вскинул голову в смешке ребяческом, ему хотелось смеяться над самим собой и даже чтобы другие над ним немножко посмеялись.
— Нет, — серьезно отвечал Александр, — ты увлек их за собой храбростью своей...
Детское сердечко чутко откликнулось на ласку, на похвалу. Андрей всегда готов был искренне привязаться, душою прислониться к людям, искренне оказывавшим ему тепло, и ласку, и доброту, — к Анке и Льву, к отцу, а теперь и к старшему брату...
— Что будешь делать со своим пленником? — спросил серьезно Александр.
Мальчик широко раскрыл глаза, на лице ярко проявилось вопросительное выражение, детски живое.
— Значит, я не убил того человека?! — воскликнул он. Ему было радостно, что самый первый воин, с которым он бился в поединке, жив. И можно узнать, кто он... — Полагается выкуп, я знаю, — начал Андрей... Тотчас вспомнились красивые стихи Гомера... — Выкуп, я знаю... — повторил мальчик. Он стеснялся сказать, что хотел бы знать, кто он, его первый пленник. И, чтобы скрыть смущение, спросил брата: — Много пленников?
Александр серьезно сказал сколько.
— И за всех будут платить выкуп?
— За кого не пришлют выкуп, тот рабом нашим будет...
— Я хочу повидать моего пленника! — решительно сказал Андрей.
Александр кивнул и вдруг, будто вспомнив, что теперь никогда больше не будет обижать младшего брата, предупредил честно:
— Только он тебя постарше совсем немного...
Андрея это вовсе не обидело, но он почувствовал, что
брат не хочет обижать его даже нечаянно, и посмотрел на Александра с теплотой и благодарностью...
А тотчас по уходе Александра Андрей вспомнил одно важное для себя.
— Ухо мне теперь проколют? — спросил пестуна с нетерпением.
— Сам я проколю тебе ухо! И во-от такой иглой!.. — Лев комически вытаращил глаза и выставил вперед указательные пальцы заскорузлые обеих рук...
Вскоре Андрей уже мог ходить.
— Что мой пленник? — спрашивал пестуна. — Здоров ли?
— Теперь вроде здоров. А прежде был не лучше тебя. Как ты его — мечом — да по правому плечу!..
— Пожди! Это он меня — по правому плечу!
— И ты его! Крест-накрест мечи легли. Хорошо, что плашмя вы оба били... Иначе бы... — Ему было страшно подумать о возможности увечья или даже смерти его питомца. Лев понимал, что удары пришлись плашмя, потому что и Андрей и его противник держали тяжелые мечи, ухватив обеими руками; но ничего об этом не сказал мальчику, чтобы не обидеть ненароком. Умному воину уже сделалось ясно: питомец его из тех, что забывают в пылу битвы уроки своих наставников. Не бывать Андрею полководцем, оно и прежде понять было возможно... И тревога о дальнейшей судьбе мальчика еще более одолевала душу пестуна... Примеров мирного правления не бывало. Право свое на владения, даже унаследованные, надлежало отстаивать и доказывать мечом; так велось исстари...
Пленников содержали в низком и пустом деревянном строении. Андрей было хотел идти глядеть своего, но Лев сказал, что по достоинству Андрея следует привести пленного, а не ходить самому. Андрей согласилс