Что писано в шелковой грамоте?
Он должен подать ярлык Святославу запечатанным, чтобы ясно было, что ярлык не подложный...
И, выходит, дело в самом ярлыке, в куске шелка с привешенной печатью... А вовсе не в том дело, что в грамоте этой писано... Так выходит?..
Он попытался представить себе Огул-Гаймиш... Но уже начал забывать ее и сейчас увидел смутно и совсем разной — на золотом троне, на пиру... Нет, эти воспоминания не помогали... И вдруг пришло верное — она сидит на кожаной подушке темной и поет протяжно, и колени охватила руками... она раскачивается взад и вперед... и поблескивающее гладкостью ткани темное синее платье делает ее, сидящую вот так, стройной... Нет, что-то ладное, хорошее и нужное для Андрея — в этой грамоте...
Забылся только под утро, приняв решение...
Это решение было очень рискованным. Когда сказал Танасу, тот лишь головой покачал:
— Да он!.. Да из-под его руки такого начитают!.. Но Андрей своего решения не переменил. И вскоре уже скакал в Переяславль гонец, к Александру, дружинник, наделенный хорошей памятью и верный — в пути всегда предан был Андрею. Скакал — передать Александру Андреевы слова.
Андрей приглашал старшего брата во Владимир, пусть Александр будет свидетелем того, что Андрей не беззаконно отнимает у Святослава-Гавриила великий стол. И пусть грамоту прочтет на голос толмач, избранный Александром, ведающий ордынские знаки...
Но это было еще не все.
Но во второй части его замысла не мог ему помочь Танас. Александр приедет; Андрей знал, что приедет. И толмача Александр сыщет... Но вот где и как самому Андрею сыскать толмача?..
Особо выбирать, думать — нечего было. Приказал седлать золотистого Злата. Взял с собой двух дружинников — отправился в Боголюбово. Торопился. И не видел, не приметил, как выехал со двора Ярославова еще один всадник...
В пути думал о том, чего уж быть не могло... Его пестун, Лев... Был бы в живых!.. Руками беду развел бы!.. А так... В сущности, Андрей вовсе не был уверен в том, что все уладится... Конечно, была внутренняя, душевная уверенность, но разумом сомневался...
Ведь все могло произойти... Умереть мог человек, убить могли...
Но Аксак-Тимка, устроитель охот, которого Андрей уже словно бы поставил в своих замыслах исполнять роль погибшего Льва, оказался жив и здоров. Как ни в чем не бывало, будто вчера лишь расстались, в амбаре пустом на боголюбовском запустелом дворе сидел, мастерил капкан волчий. Никого на дворе не было, один парнишка, Тимка в услужение взял его из деревни. Парнишка указал Андрею, где устроитель охот обретается. Тимка увидел Андрея, поднялся навстречу, осклабился радостно...
— Где дружинники? — спросил Андрей. — С тобой ведь оставил. Бросили, разбежались?
— Зачем? — спросил Тимка спокойно. Но не потому, что желал успокоить Андрея, а просто потому, что сам не беспокоился. И это-то и успокаивало получше всяких успокоений... — Зачем? — спросил. — Нет, не разбежались. Кого на охоту послал, кого — по селам. Уж прошел слух — князь Андрей приехал. Надо тебя принять, а в доме пусто. Вот разослал за припасами...
Андрей откинул резко плащ, спутавшийся в ногах. Сел на лавку, грубо сколоченную.
— Не до припасов мне!..
И как-то так легко вышло, что всю свою беду поведал человеку, в сущности, только за то, что тот знал покойного Льва...
— Толмач нужен мне. Толмач ордынских знаков! Александр, тот сыщет непременно, а вот сыщу ли я...
— Сыщешь! — уверенно сказал Тимка. — Я тебе сыщу. Ты устал? В седле еще удержишься?
— Я удержусь, а коня моего мне жаль!..
Поставили Злата на конюшню, парнишка привел из соседства коня другого. Уже все узнали в окрестностях, что весть о приезде Андрея — верная...
Вдвоем выехали со двора — Андрей и Аксак-Тимка.
— Ты отцовых ближних-то помнишь? — спросил охотник.
— Худо помню, — сознался Андрей. — Да ведь они сгибли, запропали, когда...
Ему не хотелось говорить о смерти отца.
— Кто сгиб, а кто и воротился. И одного я знаю. Капканы с ним ставили прошлую зиму. Добрый охотник...
— Кто же?
— А Темер, ближний князя Ярослава-Феодора, толмач... — Аксак-Тимка и теперь хотел говорить спокойно, однако торжества в голосе угасить, утишить не сумел...
Камень спал с Андреева сердца!
Он видал Темера в детстве и много слыхал ему похвал от отца. Тимка сказал, что Темер живет зажиточно, имотно, но одинок и нелюдим. Андрей подумал, что этому человеку, воротившемуся из Каракорума, есть о чем умалчивать...
К обеду добрались до Темеровой усадьбы. Андрею толмач увиделся вовсе старым, рыжие волосы выцвели совсем. Андрей предоставил говорить Аксаку-Тимке; боялся, чтобы Темер об отце не заговорил... Темер был там... наверняка все знал...
Но сначала не проявил Темер особого желания ехать во Владимир. И Андрей понял почему. Если уж человек от придворной, княжой жизни ушел, возвращаться его не приманишь. И чем было Андрею приманить? Почестями? Обещанием даров? Кто-кто, а Темер понимал всю нестойкость Андреевой власти. Да какой власти? Покамест лишь в грамоте шелковой стольный град Владимир принадлежал Андрею...
Но когда Тимка заговорил о том, что не столько Святославу-Гавриилу, сколько Александру надобно показать действительность Андреевой власти, Темер согласился. И для Андрея это не было неожиданностью, но подтверждением — Александр причастен к смерти отца... Причастен? Если не хуже!..
— Больно ли трудны ордынские знаки для прочтения? — спросил Андрей.
— Знаки все просты, — отвечал отцов ближний, — когда знаешь их устроение. А трудно в жизни только то бывает, в чем устроения нет. А в чем его нет? Стало быть, жизнь постичь возможно...
Андрей решил не возвращаться в Тверь, послать Ярославу гонца, чтобы во Владимир сбирался.
Приехали в Боголюбове. Там, на дворе старого замка, уже толпились люди из соседства. Завидев Андрея, отошли все в один конец, пригрудились. После поклонились. Однако держались немного настороженно, не говорили, не жаловались...
Трапеза собрана была в большой палате. Андрей посадил с собой Тимку и Темера.
Теперь надо было ждать вестей о прибытии Александра и Танаса. После обильной сытной еды Андрей наконец-то ощутил усталость. Он столько в седле был... Постлали на широкой лавке в одной из горниц... Но, как это часто случается, едва добрел до постели, думал — сейчас и уснет, но только лег — и сон бежал от глаз... Он был дома, на той земле, которую любил, где с детства привык... Вспомнились книги. Во Владимир он перевезет свой сундук заветный. А там разошлет посланцев по латинским странам, в италийские и франкские земли, в землю ромеев... сколько книг привезут ему!.. В Каракоруме посол франкского короля, монах, порассказал ему о книгах... Вот вся эта колготня завершится — и он устроит свою жизнь... Так все поведет, будто и нет никакой Орды... Владимир украсит не хуже деда Андрея, святого своего покровителя... Боголюбово обживет... А какие охоты заведет!.. Соколы какие будут у него... Вспомнил мордовского сокола... Но глаза уже слипались... Подумал сквозь сон о своем обещании родичам матери... Ведь обещал избавить их от ордынской власти... Обещал?.. Ну, не все зараз... В глазах сонно потемнело, и в темноте этой, уже во сне, возник человек в одежде меховой, волчьим мехом наружу; он держал бесстрашно на голой темной руке сокола вольного, не прикрытого клобучком, улыбнулся и сказал на непонятном языке, что у Андрея — глаза материнские... Андрей знал, что язык этот — непонятный, но почему-то все понимал...
...Андрей, Танас-Ярослав и Александр встали в большой приемной палате. Когда-то — и уже чудилось: давным-давно — привели сюда впервые маленького Андрея... Тогда отец сидел на троне и рядом с ним была его венчанная княгиня — Феодосия. И тоже — будто давным-давно были они в живых... Но ведь Святослав- Гавриил, брат отца, почти сверстник отцов, сидит теперь на троне в этой палате... Андрей попытался припомнить, а где отдавали его в князья новгородские... Да в этой же палате... В этой?..
Было странно, что Александр стоит рядом с ним, будто они помирились... Но нет, Андрей теперь понимает: примирение невозможно, хотя и стоят они перед Святославом, все трое, плечом к плечу...
Андрей показал Святославу ханский ярлык и громко объявил о нем; объявил, что по грамоте этой он отныне является великим князем, он, Андрей Ярославич!
Святослав слушал, нахохлившись. Андрей и думал, что так будет его слушать Святослав. А вот силы-то и нет у Святослава, а то бы вовсе не допустил Андрея во Владимир... И тогда... Что тогда?.. О, выходило одно: тогда — в Сарай за помощью... В Сарай! Монголия, она далеко... А помощь в захвате власти даром не дается. За такую помощь платят властью же... Вот и цена ханского ярлыка!.. Но Андрей еще поборется...
— Пусть всем нам ведомо будет писанное в ханской грамоте! — громко произнес Андрей и сломал печать... — Пусть брат мой Александр передаст грамоту самому верному толмачу для прочтения и толкования...
Прибывший с Александром человек взял из Андреевой руки ханскую грамоту. Андрей сразу этого человека для себя отметил. Рослый, статный, не старый еще, в строгом монашеском облачении, красиво смуглолицый, а прищуром глаз, умных и зорких, на Александра походит. Андрей спросил брата старшего, кто это.
— Всея Руси митрополит Кирилл, — отвечал Александр, весомо бросая слова. — Боярином-печатником был при князе Данииле Галицком. В Никее утвержден митрополитом...
Андрей вспомнил все, что слышал об этом человеке. Вспомнились планы отцовы об Андрее. Так скоро все забылось, будто века миновали... А вот он, Кирилл... Но некогда было сейчас раздумывать...
Кирилл начал читать и переводить грамоту. Александр и Андрей понимали. Андрей смотрел на Александра и вдруг ясно увидел, что тот едва сдерживает подергивания в лице. Конечно, была договоренность: если грамота содержит нечто такое, что не след узнавать ни Андрею, ни Святославу, пусть Кирилл не читает.