всех монголов избран Мингкэ, ставленник Сартака. Это может быть, да нет, это должно быть на руку Александру... Андрей сейчас не мог бы сказать, что чувствует жалость к этой женщине. Они все были из одного мира — он теперь осознал. То был мир, где за счастье власти и правления, даже если они предназначались тебе природно, надлежало платить, расплачиваться, и жизнью тоже. И она это знала... И к Александру не испытал он жалости, узнав о его внезапной, в Новгороде, тяжелой болезни. Прежде раздумался бы о том, чем болен старший брат; мучился бы душевно: почему нет жалости, вызывал бы в себе эту жалость... А теперь все это оставил, отбросил как ненужное... И только подумал спокойно, что он не желает смерти брату, ведь это все же его брат; но он осознает, что болезнь может освободить его от Александра, а от нежеланного митрополита уже освободила, Кирилл выехал в Новгород. И это было понятно. Именно Александра Кирилл полагает сильным и властным; достаточно сильным и властным для того, чтобы Кирилл отдался под его покровительство. А если не станет Александра? Если бы Кирилл почувствовал, что силен Андрей, служил бы Андрею. Кирилл умный, образованный, одаренный. Темер вызнал — в Новгород Кирилл повез книги лечительные, греческие и восточные... Но Андрей чувствует верно: с Кириллом не сойтись! Направленность Кириллова ума, одаренности Кирилловой — в Александрову сторону! И Кирилл видит перед внутренним взором своим великую державу, величие которой на безликом несметном послушливом войске основано, на войске из людей послушливых, нищих и диких... Нет, Андрею такое величие не надобно! Другое... Но какое же? Не понял еще, не обмыслил... Но Андрей молод, обмыслит, поймет... Так убеждал себя, а сознавал отчетливо: времени мало!.. Надо бы летописание уладить... Кирилл в свои руки пытается взять летописание владимирское, Александра прославить как великого правителя... Это будет прервано, пресечено! Будет новое летописание... Новые книги будут... О красоте, о любви мирской, обо всем мирском на Руси... как та красиво переписанная франкская книга о любви красавицы Фламенки и рыцаря Гильема... у иудейских купцов из города Равенсбурга эту книгу он купил, две шкурки соболя выделанные отдали за нее. Но она того стоит!.. И вот подобные книги по указанию Андрея напишут... и все узнают, что не безликие дикари населяют Русь, но люди живые и красивые и много красивого есть и в обычаях, и в укладе житейском... Этой книгой Андрей совершенно очаровался, хотя и нелегко было читать ее, язык ее, одно из франкских наречий, уже далеко отступал от латыни... И хотелось вновь и вновь перечитывать строки, воспевающие красавицу, прелестную, как солнышко... Золотистая девушка!..
Но не о книгах приходилось думать... Новая весть пришла — о поездке Святослава в Сарай. Там хлопотал он о великом столе. Но безуспешно... Это каким же глупым надобно быть, чтобы потащиться в Орду!.. Неужто понять нельзя, что если кому и даст Сартак своею волей право занять великий стол во Владимире, то, конечно, Александру... Вот если бы Александр отправился в Сарай, вот это было бы совсем дурно для Андрея. Но Александр болен. И нужно действовать, пока он болен. Что для Сарая и нынешнего Каракорума решения свергнутой ханши? Возможно, уже ничто, и Андрей, по их понятиям, уже бесправен и безвластен. И потому он должен спешить с заключением этого союза с государем сильным... и союз этот должен быть скреплен и брачными узами... Против Александра надо начать действовать не войском, не крепостными стенами — умными ходами шахматными... Золотистая девушка за шахматной доской... Сделать усилие над собой, прогнать видение, не до того!..
Фактически Андрей Ярославич первым осознал необходимость выбора: Запад или Восток? И таким образом возможно полагать его отдаленным предшественником Дмитрия («Лжедмитрий») I и Петра I. Восток означал Византию и Орду. Запад — прежде всего — развитие мирской культуры в противовес церковной. Но в отношении религии означал ли Запад непременно — Рим?.. Но выбор Андрей сделал и действовать начал...
И оставался лишь один правитель, один княжеский дом, на котором Андрей мог этот свой выбор остановить. Даниил Романович, Галицко-Волынский княжеский дом... О Данииле говорил отец. С Даниилом проще было установить близкие отношения. Рюрикович был Даниил, и Андрей состоял с ним в родстве, как состоял в родстве, близком или дальнем, в сущности, со всей княжеской Русью, Русью Рюриковичей... Андрей помнил, как опасался отец венчанной жены Даниила, Анны, половчанка по матери, она была дочерью Мстислава Удалого, сестрой приходилась Феодосии. Но все как нарочно складывается благоприятно для Андрея сейчас. Александр тяжко болен, Кирилл при нем. Анны, жены Даниила, более нет в живых... Не присоветует ли Даниил чего о Кирилле? Хотя что можно присоветовать! Будто Андрей и сам не знает! От неугодных и неудобных тебе людей следует избавляться любыми способами, не пренебрегая самой крайней жестокостью. Не расправляться с ними означает — убивать себя... Но дайте только срок! Андрей все сделает. Сразу по установлении союза с Даниилом...
Азия, Восток — было прочно — Александрово. Выбрать Восток — сделаться подданным Александра. Андрею оставалась дорога на Запад... Союз равных правителей. И союз Андрея с Даниилом — первое звено того будущего союза равных... Так мыслил Андрей... О возможной смерти Александра порешил не думать. Грех — о смерти брата мыслить!
«Свое управлю покамест, будто и нет Александра, и Орды нет!»
И первым «Западом» Андреевым должен был стать юго-запад Руси, те земли, что уже и отец Даниила Роман Мстиславич Галицко-Волынский назвал на европейский лад «королевством»...
Андрей сам отправился сватом своим. Посылать ему было некого. Самое разумное это было — самому ехать. Он отдавал себе отчет в том, что милостники его — Аксак-Тимка и Темер — будут и без него управлять делами княжества, как при нем. И куда надежнее было иметь их во Владимире, пока он в отъезде, нежели посылать их, а самому оставаться в стольном городе без всякой защиты... Да, полностью положиться на себя, на свою силу и власть, оставаясь во Владимире, Андрей еще не мог и знал это... «Чести много, да власти мало!» Не из чего было и большое посольство снаряжать. Дружина верная нужна была во Владимире. Святослав мог налететь сдуру... Андрей и Танасу дал знать, чтобы держался брат наготове... С собою взял Андрей семерых, самых верных, дружинников и Петра восьмого. Вдевятером двинулись в путь...
И уже когда начал действовать, когда полегче сделалось на душе, Андрей принялся обдумывать, на что же он решился, как обстоятельства складываются, на что надеяться ему... Ведь он не снесся с Даниилом предварительно, никакого письма, никакой грамоты не отослал с гонцом. Но он просто не мог именно таким образом поступить. И не из нетерпения, а просто ему нужно было, чтобы жить, — длить надежду. И когда он ехал сам — срок этой надежды будто продлевался. Легче казалось получить устный отказ, нежели грамоту, письмо с отказом... А Даниил мог отказать!.. Что был Андрей? Так зыбки еще были права Андреевы на власть. И не мог не знать Даниил, что прежде князь Ярослав уже пренебрег возможностью брачного союза своего сына с дочерью Даниила, тогда Ярослава манило единение с домом Гогенштауфена, своего рода прыжок на Запад через голову Даниила. Далеко прыгнуть желал — ноги сломал! Даниил может думать такое... Но теперь Даниил не может не понять этой необходимости назревшей создания западнорусского союза равных в противовес восточной, византийско-монгольской Руси Александра...
О дочери Даниила Андрей старался думать в самый последний черед. Он знал, что ей тринадцать лет, ее имя — Мария. Отец говорил, что она воспитана, как... как Ефросиния!.. И углубившись в себя, в свою душу, Андрей сознавал, знал, что ведь эти слова отца — не последнее для выбора Андреева. Нет, не последнее!.. Золотистая девушка... Мелисанда Триполитанская... Ефросиния... Еще тогда для Андрея неведомая эта Мария сделалась словно бы новым воплощением Ефросинии, новым воплощением, которое будет его, Андреево, будет принадлежать ему, как принадлежит ему теперь мечтанный стольный град Владимир!..
И еще Андрею хотелось увидеть двор Даниила, устроенный на манер изящных дворов государей франкских да италийских. Так говорили о Галицком дворе, такая была молва.
В подарок Даниилу Андрей вез мордовского своего дареного сокола и золотой крест с драгоценными камнями красными, с филигранью и эмалевым крестовинным медальоном с изображением святого мученика Феодора Стратилата. Крест был ромейской работы, из дома Комнинов, прислан был родичами константинопольскими князю Ярославу-Феодору. Не удивишь Даниила ни золотом, ни камнями драгоценными самоцветными. Но Андрей вез ему в дар, с самого начала показывая почтительность и доверительность, не выхваляясь богатством своим, вез ему в дар ценность семейную, отцом оставленную; и то, чем одарила Андрея земля матери, прекрасную птицу, вез он Даниилу, своему возможному тестю и союзнику...
Но, кажется, все с самого начала пошло хорошо. Андрей со своею малой дружиной въехал на земли Даниила. Он знал, что князь Галицко-Волынский ставит на границах своих владений дозорные воинские отряды, и ожидал встречи с подобным отрядом. Не исключал Андрей, что дозорные Даниила тотчас поворотят его и дружину его назад, не пропустят; и это и будет отказом. Но дорога успокоила Андрея, он любил двигаться вперед, верхом или пешком; он уже знал, что это движение действует на него успокоительно. И теперь он готов был спокойно принять отказ Даниила, поворотить назад и спокойно начать обдумывать какие-либо иные ходы, иные возможности... Он даже внушал себе, что существуют подобные возможности и ведомы они ему, хотя на самом деле ничего ему не было ведомо и в глубине души он очень ясно знал, что отказ Даниила будет означать едва ли не конец его, Андреевой, жизни. Как удержит он Владимир? А самое худшее — пойти на поклон к Александру — вовсе не означает остаться в живых... Но ехал спокойно. Небо ясное, синее было. Солнце разливало тепло. И смерть, гибель, унижение мучительное казались невероятными, совсем невозможными...