Так проходили дни за днями, месяц за месяцем. Бывали и радости, и огорчения. Но с начала декабря много неприятностей Лиде стал причинять новый абонент.
Впервые он позвонил из редакции и попросил автостанцию. Но Лида нечаянно, что случалось с ней крайне редко, соединила его с больницей. Включившись через несколько минут и произнеся свое обычное «Кончили?», она неожиданно услышала едкий ответ:
— Вы бы еще меня с родильным домом соединили или с бюро похоронных процессий. Что у вас в голове?
Лида проглотила обиду и дала ему автостанцию, но с тех пор он обходился с ней грубо и язвительно. При каждом звонке, а звонил он часто, новый абонент как-нибудь да проявлял свое недовольство.
— Коммутатор! Вы что, уснули?
— Коммутатор! Я полчаса назад кончил, а вы разъединить не можете? Соображаете что-нибудь?
— Коммутатор! Вы что, в куклы играете?
Лида отмалчивалась и ожесточенно выдергивала штепсель. «Прямо грубиян какой-то! Он думает, наверное, что у нее двадцать рук». Своей подруге Вале Бойцовой она жаловалась:
— Слышать его не могу. Позавчера звонит в колхоз «Ясный путь», а с колхозом разговаривают. Я говорю: «Занято!», а он: «Ну так разъедините. Разговор свыше трех минут воспрещен». А когда сам говорит, так по целому часу, и не смей ничего сказать. Себя выше всех людей считает.
Особенно неприятный разговор произошел у Лиды с этим абонентом в канун Нового года. Он очень долго беседовал с лесоучастком, который все время просили другие. Лида робко включилась: «Кончили?», — но в ответ он заорал:
— Чего вы лезете? Не мешайте!
Тогда Лида возмутилась:
— Сами же потом скажете, что соединяю навечно и разговор свыше трех минут воспрещен. Кончайте!
И соединила лесоучасток с другим абонентом. Но «он» нажаловался начальству, и в первый раз за два последних года Лида получила устный выговор.
Когда за ней зашла Валя, чтобы вместе идти на новогодний вечер в районный Дом культуры, Лида сидела на кровати и плакала. Валя испугалась:
— Что-нибудь случилось?
— Да все «он» ругается, начальнику сегодня нажаловался, все настроение испортил.
— Плюнь! — решительно сказала Валя. — Давай собирайся! Живо! Ну, где платье-то?
Пока Лида собиралась, Валя рассказывала ей:
— Узнала я, кто твой «противник». Новый литсотрудник в редакции. Борис Кирсанов. Недавно статью хорошую написал. Я, правда, не читала, но все хвалят. «О моральном облике молодого человека» называется.
О моральном… — все еще всхлипывая, пробормотала Лида, поправляя капрон. — А сам-то! По-человечески никогда не обратится. А вызывает как! Все по-разному говорят: кто «девушка», кто «барышня», кто «станция», кто по имени, если знакомый. А он… «коммутатор»! Словно перед ним не человек, а машина. Коммутатор.
Но на вечере настроение у Лиды поправилось. Было весело. В просторном зале, осыпанные блестками конфетти, обвитые лентами серпантина, кружились нарядные пары. Весь вечер с Лидой танцевал высокий незнакомый брюнет. Когда он пригласил ее на первый танец, она смутилась и даже покраснела, но он оказался очень предупредительным, и Лиде стало с ним легко.
Вечер подходил к концу, а новый знакомый все больше и больше нравился Лиде. Он так остроумно шутил, так интересно рассказывал о новых фильмах и книгах, что Лиде захотелось, чтобы вечер был бесконечным. Но в жизни все имеет конец. Кончился и вечер.
Когда Лида одевалась, к ней подбежала Сима Зиновьева и шепнула:
— Лидка, ну и счастливая ты сегодня! Какой у тебя кавалер шикарный! Брюне-ет! Пойдет провожать?
— Не знаю, — сказала Лида.
— Ну да! Не притворяйся. А как хоть зовут?
— Да не знаю же, — отмахнулась Лида.
— Ну как хочешь. Скрывай, — обиженно надула губы Сима. — Никому ведь не нужно. Подумаешь!
И отошла в сторону.
Новый знакомый действительно попросил у Лиды разрешения проводить ее. Она разрешила. Они вышли из Дома культуры и зашагали по затихшим улицам. Только в некоторых домах еще горели огни: там никак не могли кончить проводы старого года и встречу с новым. Холодный ветерок поднимал н закручивал снежную пыль.
Спутник все шутил и смеялся, поддерживая Лиду под локоть. Он то и дело предупреждал: «Осторожно! Здесь скользко! Не упадите». Лиде нравились его веселые шутки, его сдержанная, неназойливая вежливость. Она поглядывала снизу вверх на четкий профиль нового знакомого, на его темно-синее пальто, каракулевую шапку, и ей казалось, что она уже не первый день знает этого человека, что уже привыкла к нему. «Какой он красивый, особенный, хороший!»
— Да, — засмеявшись, сказал Лидин спутник, когда они прошли уже несколько кварталов. — Весь вечер мы с вами танцевали, встречали Новый год, идем вот вместе, а даже не знаем, как друг друга зовут. Давайте знакомиться?
— Давайте, — согласилась Лида, стряхивая варежкой снег с воротника.
— Хорошо. В таком случае я представляюсь первым, — сказал он с юмористическим полупоклоном, отходя от Лиды на два шага. — Ну-ка, согласно правилам этикета… Так вот. Уважаемая спутница, меня зовут Борис… Борис Кирсанов. Может быть, слыхали? (В его голосе прозвучала самоуверенная нотка, и по тому, как девушка вскинула при этом имени голову и дрогнули ее брови, он понял, что ей известно его имя.) А вас как? — спросил он, улыбаясь.
Лида молчала и внимательно разглядывала своего спутника. «Так вот он какой, Борис Кирсанов! Он стоит, улыбаясь, перед ней. Какие у него красивые белые зубы, тонкий нос, густые темные брови над ясными глазами! Какая мужественная складка губ, волевой подбородок! Какой он вежливый, предупредительный, чуткий! И как он, такой культурный, образованный может быть груб с человеком, которого никогда не видел, но считает чуть ли не слугой! Как он может оскорбить, посмеяться, прикрикнуть, издевательски отчитать! Насколько он отличается сейчас от того Кирсанова, который по утрам начинает кричать в телефонную трубку! Ведь танцевала с ним целый вечер, а даже не узнала его по голосу: так он может изменить тон. Два человека в одном…»
— А вас как? — повторил Борис, теряя терпение.
Она взглянула ему прямо в смеющиеся черные глаза и неожиданно для самой себя сказала:
— А меня зовут… коммутатор!
И, резко повернувшись, пошла в противоположную сторону, не оборачиваясь, прочь от него.
Родной городок
Двадцать с лишним лет Василий Порфирьевич Костомолов, бывший заместитель министра, а теперь персональный пенсионер, не был в родном городке Нижнераменске, где родился и вырос. Да и двадцать-то с лишним лет назад Василий Порфирьевич побывал в Нижнераменске лишь проездом: навестить больную сестру.
И сколько раз за два последних десятка лет грезилось ему, как приезжает он в Нижнераменск. Когда был помоложе, хотелось приехать с «помпой»: одеться получше, взять свою легковую машину. «Смотрите, мол, вот вам — Васька Костомолов!»
Но потом стало все чаще и чаще хотеться побывать в Нижнераменске просто так. Обходить все знакомые места, побродить по лесу, посидеть у реки. Живо представлял себе Василий Порфирьевич, как идет он по сотни раз исхоженным улочкам, здоровается со старожилами. Василий Порфирьевич в своем воображении колесил по городку и так и этак, а от этих представляемых прогулок каждый раз теплело у него на душе и меньше беспокоила одышка.
И вот теперь, очутившись на центральной площади родного городка, Василий Порфирьевич неожиданно почувствовал, что даже первые его шаги по Нижкераменску будут сделаны как-то не так, как воображалось ему.
Он только что вышел вместе с другими пассажирами из автобуса, по окна забрызганного грязью, и стоял, оглядываясь. Утро было серенькое, но без дождика. Площадь в какой-то степени изменилась: ее вымостили, разрослись деревья и кусты в центральном сквере, по краям площади возвышалось несколько новых зданий. Но в общем все оставалось близким и живо напоминало Василию Порфирьевичу его молодость.
Он некоторое время переминался с ноги на ногу, восстанавливая кровообращение, потом вдруг пришло в голову, что ни родных, ни близких у него здесь не осталось и ему надо идти устраиваться в гостиницу. И хотя в этом не было ничего непривычного или удивительного, Василию Порфирьевичу сделалось почему-то досадно.
В гостинице его встретила чрезмерно, до надоедливости предусмотрительная молоденькая администраторша и отвела ему вполне приличную одиночную комнату. Василий Порфирьевич умылся, сунул чемодан под койку, посидел немного, отдыхая после тряской дороги, а затем надел пальто и отправился по городу.
Путешествие его с самого начала как-то не приобрело определенной направленности. Он просто блуждал по улочкам, изредка останавливаясь возле старых домов, заходил в магазины, стоял перед газетными витринами, присаживался на скамейки в сквериках.
К обеду он обошел почти весь Нижнераменск, кроме окраин. Обедал в единственной столовой городка. Официантки, опытно выделявшие приезжих из толпы «своих», были подчеркнуто вежливы. А обычные посетители, также досконально знавшие «своих», поглядывали на видную фигуру Василия Порфирьевич а с откровенным любопытством.
А после обеда Василию Порфирьевичу и идти-то оказалось вроде бы некуда. Он дошел до кинотеатра, взял билет на вечерний сеанс, даже не поинтересовавшись, какой фильм будет демонстрироваться. А потом снова принялся бродить по улочкам.
Правда, на дома он сейчас смотрел меньше, а все вглядывался в лица встречных. Но встречалась ему больше молодежь, пожилые же были незнакомы. Может быть, конечно, Василий Порфирьевич кого-то и не узнавал. Да он с грустью думал и о себе, что вряд ли в нем — поседевшем, лысеющем, располневшем — кто-нибудь сумеет узнать бойкого комсомольца или тем более босоногого мальчишку Ваську Костомолова.
Не встретив ни одного знакомого лица и порядком натрудив ноги, Василий Порфирьевич сел в центральном сквере на скамью со спинкой и задумался. День клонился к вечеру, тучи темнели, но, на счастье, дождика все не было. Василий Порфирьевич сидел, думал и вдруг отчетливо осознал, что делать ему, пожалуй, здесь больше нечего и завтра, видимо, надо уезжать.