– Ну вот… пришли уже почти.
Я поднял глаза, и замер, пригвождённый к земле нежданным великолепием. Подсвеченный из-за спины лунным софитом впереди возвышался Кремль, опоясанный бело-розовым ожерельем стен, гордо любующийся своим зыбким отражением в глади реки.
– Нравится? – спросил Орлов таким тоном, как будто был единоличным собственником этого великолепия.
– Ага. Только не говори, что нам туда.
– А куда ж ещё? – в голосе Григория появилась ехидца. – Именно туда.
Блин! Да кто же он такой? И спросить уже как-то боязно стало. Между тем, мы, заложив небольшую петлю, вышли к широкому каменному мосту через реку. Несмотря на почти центр Москвы, народу на улицах практически не наблюдалось. Лишь на противоположном берегу реки велась какая-то неспешная деятельность.
– Портомойными пойдём, – загадочно бросил Гришка.
– Это как?
– А так. Чтобы на орехи не досталось от матушки.
– Ну, ты даёшь! Такой бугай вымахал, а матери боишься.
Не знаю, чего в моих словах было такого смешного, но он вдруг расхохотался, одновременно морщась от боли вновь закровившей раны.
– Ох, умора ты, Стёпка, тёмная! Нет, теперь я тебя точно с такой-то матерью познакомить должен. Пусть и она порадуется.
– Может, я лучше пойду, а Гриш? – что-то мне совсем разонравилась перспектива знакомства с почтенной матроной.
– Иди-иди, – Орлов, наконец, справился с весельем. – Только не взад, а вперёд. Надо же мне своего спасителя отблагодарить.
Сойдя с моста, мы направились к башне, которую мой попутчик назвал Водовзводной. Рядом с ней были устроены небольшие ворота, в которые Гришка уверенно забарабанил кулачищем. Почти сразу же, скрипнув, приоткрылось смотровое окошко, в которое высунулась в меру бородатая рожа. После нескольких секунд близорукого разглядывания бородач ойкнул, и скрылся за дверцей. Тут же с внутренней стороны началась возня, подкреплённая матерком и зычным окриком: «А ну, шевелись! Сам енерал-камергер пожаловали портомойными воротами прибыть».
Я ошеломлённо посмотрел на Орлова. В ответ он задорно-заговорщицки подмигнул мне, и приложил палец к губам – молчи!
Наконец ворота распахнулись – целиком, несмотря на наличие отдельной двери для пешеходов, и мы вошли. Явные «боевые» украшения Орлова хоть и вызвали некоторый ажиотаж, но не очень чтобы активный. Видимо народ привык к подобным похождениям чересчур молодого «енерала». Гришка, не останавливаясь, направился прямоходом куда-то в глубину тёмных закоулков, да так споро, что я едва поспевал за ним, и даже начал сомневаться: а так ли нужна ему была моя помощь, при таком богатырском здоровье. Через несколько минут мы нырнули в неприметную дверку, потом ещё в одну и оказались на огромной кухне, в которой в силу позднего часа уже ничего не готовилось, но прислуга всё же присутствовала, занимаясь уборкой. Орлов громогласно потребовал щей, которые были ему тут же поданы, но почему-то в бутыли, заткнутой пробкой. Григорий жадно припал к содержимому, и не остановился, пока не выдул не меньше половины, после чего протянул бутылку мне. Я осторожно понюхал. Пахло скорее не капустными щами, а квасом, или даже чем-то противно-алкогольным. Пробовать как-то расхотелось. Мой спутник в это время нашёл емкость с водой и умылся, чем окончательно привёл себя в божеский вид. Если не считать, конечно, пятен на одежде. А по лицу и не скажешь, что ему недавно лихо досталось.
– Ну, пойдём, Степан, познакомлю тебя с матушкой, – наконец обратил он своё внимание на меня.
– Подожди, Гриш, – какая-то неясная тревога заставляла меня упрямиться, – не поздновато ли для визитов?
– Ничо, в самый раз. К тому ж ей уже, наверное, успели донести. Да не робей, она у нас не шибко сердитая. Если что, я заступлюсь.
Ничего не оставалось, как последовать вслед за Орловым. Выйдя из кухни, мы сразу же попали в шикарно отделанный коридор. Но, чем дальше мы продвигались, тем круче становилось вокруг. Как будто в музей попал. Но такой, в котором до сих пор живут те, кто в обычном музее представлен только в экспонатах: в виде картин, скульптур, гобеленов. Более того – через несколько поворотов стали попадаться настоящие живые часовые, парами стоящие в самых неожиданных местах. При нашем приближении они вставали во фрунт, и отдавали честь, негромко стуча прикладами по мозаичному полу. Я опять задался вопросом о статусе нового знакомца, но в голову ничего не приходило, кроме орловских рысаков, да одноимённого бриллианта. Понятно, что аристократ, понятно, что не последний человек в государстве, но вот насколько не последний? И какие сюрпризы мне от всего этого ожидать? И дёрнуло же меня выходить на улицу!
Остановившись перед очередными дверями, около которых дежурило аж четверо гвардейцев, Григорий велел мне подождать, а сам ужом проскользнул между створками. Я огляделся. Сесть поблизости было некуда, поэтому пришлось маячить на небольшом пятачке. Мелькнула мысль: а не дать ли дёру, пока не поздно? Но четыре дюжих молодца, бдительно наблюдавшие за мной со своих постов, отбивали всякую к тому охоту. Да и заблужусь я наверняка в этих коридорах-переходах. К несчастью, в Кремле я за свои шестнадцать лет так и не побывал.
Из-за плотно прикрытой двери начали доноситься голоса. Слов было не разобрать, хоть разговаривали явно на повышенных тонах. Причём женский голос доминировал. Я подумал, что Гришке всё же достаётся на те самые орехи, которых ему не хотелось. Наконец перепалка стихла. У меня бухнуло в груди и перехватило дыхание, когда пришло понимание, что настала моя очередь. Мне почему-то представилась грозная толстая тётка-генеральша в тяжёлом пышном, непременно зелёном платье, да ещё с «дамскими» усиками над верхней губой. И с родинкой на носу. «Всё нормально. Я же ничего плохого не совершил», – начал успокаивать я себя, мысленно готовясь к встрече с суровой дамой.
Сеанс аутотренинга был прерван появившимся Гришкой. Рожа у него была раскрасневшейся, уши горели как стоп-сигналы на свежепомытом внедорожнике. Зато улыбка была довольной, как у кота, который только что ополовинил содержимое хозяйского аквариума.
– Ты ещё не сбежал? – делано удивился он. Ха! Да если б я смог – только бы меня и видели! – Ну, тогда иди… знакомься.
Я вдохнул полную грудь воздуха, как перед нырком с вышки, и решительно вошёл в комнату. Красные стены с серыми мраморными фальш-колоннами. Белый с красным узором пол. Красная мебель. И золото. Много золота. Всё залито тёплым светом от огромного количества толстых свечей. От этого было душно, и не спасали даже открытые окна, дающие небольшой сквозняк, от которого пламя металось и вздрагивало. В глазах зарябило, и мне не сразу даже удалось разглядеть хозяйку этих поистине царских покоев. А заметив её, я вовсе потерял самообладание и начал озираться, в поисках почтенной матроны. Но, не найдя больше никого, вновь остановил взгляд на молодой симпатичной черноволосой женщине, на вид ровеснице Гришки. Она сидела за письменным столом и с интересом изучала меня. И в этот момент стомиллионовтыщьвольтным разрядом в голове взорвалось понимание – какую именно матушку имел в виду Орлов!
Ярастерянно оглянулся на Григория. Весь его вид выражал сплошное удовольствие от удачно проведённого розыгрыша. Шутник, блин!
Что… что теперь?! Кланяться? В ноги валиться? Спасительная мысль отодвинула на задний план надвигающуюся панику: мне же никто не говорил, что это императрица. Можно прикинуться валенком, выиграв при этом немного времени. Я поклонился в пояс. Надеюсь, что не очень неуклюже. Вот надо было хоть потренироваться. Выпрямившись, поймал взгляд Екатерины. Если не ошибаюсь, она тоже забавлялась, но и некоторая толика удивления там присутствовала. Надо пользоваться её хорошим настроением.
– Здравствуйте, сударыня, – начал я, стараясь, чтобы голос не дрожал, и со всевозможной почтительностью. – Простите, не знаю, как к вам обращаться. Нас не представили, да и Григорий не сказал, к кому меня привёл.
Вот тебе, хохмач. Получи камень в огород. Теперь или хана мне, или…
– Подойди, паренёк, не бойся, – впервые подала голос царевна… царица? Тьфу! Ну, понятно, короче. Я приблизился к столу. – Значит это ты моего богатыря от смерти лютой спас? – продолжаете, значит, развлекаться. Эх! С удовольствием бы поучаствовал, если б коленки не дрожали.
– Да какая там смерть-то? Так, помог самую малость, – повторить, что ли подвиг Мордюковой на вступительных в театральный институт, и вытереть нос рукавом? Нет, переигрывать нельзя.
– А он утверждает, что спас. А впрочем, не будем об этом. Я уже решила, что ты достоин награды. Можешь просить, чего желаешь. И говори смело, ибо перед тобой твоя императрица!
Шах и мат! Инкогнито раскрыто, и видимо, ради этого момента, а точнее для забавы от моей реакции был затеян этот камерный спектакль. Но мне удалось чуть оттянуть время «Х» и немного собраться. Я бухнулся на колени:
– Матушка императрица…
– Встань, встань же, – опа! Раздражение в голосе. Быстро подняться. – Ну… я жду!
Аттракцион «Почувствуй себя кузнецом Вакулой». Хоть черевички проси. Вот только, боюсь, что попросив что-нибудь ценное, разом испорчу мнение о себе: слишком стандартно. Хотя, неплохо было бы притащить домой из восемнадцатого века какую-нибудь штуковину. Желательно подороже. Но – «домой!» – вот ключевое слово и то, что мне надо!
– Государыня, – голос всё же предательски дрогнул от мешанины эмоций, – дело в том, что я иду в Петербург для встречи с Михаилом Васильевичем Ломоносовым. А он, как мне известно, сейчас мало кого принимает у себя. Поэтому, я был бы счастлив, если б вы оказали мне протекцию перед вашим академиком.
А контрпартия удалась! Глаза Екатерины расширились от удивления. Но ответить ей не дал Орлов, перехватив инициативу.
– К Ломоно-осову идёшь? – протянул он, и, обойдя меня, пристроился в соседнем с императрицей кресле. Поставил локти на стол, и, подперев кулаками щёки, уставился на меня. – А на кой тебе к Василичу-то? Учиться что ли?