суета, сборы проводы. И лишь когда визитёры покинули его усадебку, увозя с собой Ваньку-недотёпу, перед его взором немного прояснилось. Ну вот, судьба-злодейка. Добралась-таки до сына. Чуяло отцовское сердце, что не скоро доведётся вновь увидеть своего отпрыска. Как бы он совсем головы не лишился. Век-то нонче, хоть и просвещённый, да жестокий. Благостных исходов ждать практически нереально. Да и не верил отец в сына своего.
За несколько следующих дней постепенно выработался режим жизни в Петербурге. Екатерина просыпалась очень рано. Часов в пять. Так как декретного времени ещё не было, то это получается в шесть по нашему. Естественно, никто в резиденции после этого не спал, кроме Гришки Орлова, пожалуй. Тот мог продрыхнуть и до обеда. Так что и мне пришлось подстраиваться. Потом я отправлялся к Ломоносову.
Кстати, Ломоносов. Хоть я с самого начала затеял поход в Питер именно к нему, первая встреча с ним меня изрядно пугала. Зря боялся. Мужик оказался мировой. И в житейском плане, и вообще. При моём знакомстве с ним присутствовал только Гришка. Екатерина совершенно без энтузиазма восприняла его предложение поехать с нами. И у меня сложилось впечатление, что Орлов уже не в первый раз зазывает её к учёному, а она всё время откладывает визит. Может между ними кошка чёрная пробежала когда-то? Но это не главное. Главное то, что Михайло Василич ни разу не был поражён моей фантастической историей. В этом он чем-то напомнил мне Тихоновского настоятеля.
Мне показалось, что после такой новости у него появилось только одно желание – схватить бумагу, перо, и засесть за вычисления. Радует. Может он всё же… нет, не буду настраиваться на лучшее, чтобы потом ещё больше не расстраиваться. Короче, познакомились. И с тех пор основное время я проводил в его обществе. По согласованию с Екатериной, вместе со мной всё время находился Гриц Потёмкин, который в занятиях с Ломоносовым добровольно взял на себя роль секретаря. Хоть этим не ограничился. У него оказался весьма обширный кругозор, дополненный пытливым умом и хорошими исследовательскими задатками. Буквально через несколько дней он почти равноправно участвовал в наших беседах, и, в конце концов, вообще переехал в дом учёного. И, судя по вечно взлохмаченному виду, красным глазам и появившемуся пристрастию к кофе, они с Михайлой Василичем большую часть ночи проводили за изучением тех сведений, что получали от меня в больших количествах.
Кстати, меня к Ломоносову переехать не отпустили, хоть он и приглашал. Екатерина по-прежнему настаивала, чтобы на ужинах я присутствовал в обязательном порядке. Если ужин проходил в узком кругу, то я прямо там отчитывался о прошедшем дне. Если же присутствовали посторонние, то отчёт проходил сразу после.
Орлов, поначалу каждый день сопровождавший меня на Большую Морскую улицу в усадьбу учёного, вскоре вообще перестал понимать смысл наших разговоров, поэтому появлялся всё реже. Зато, как я узнал, с энтузиазмом занялся экспериментами с воздушными шарами. Но это между другими делами.
Отправка экспедиции на Аляску всё откладывалась и откладывалась, хоть её подготовку начали до нашего прибытия. Одним из главных препятствий было отсутствие подходящего главы похода, не считая прочих мелочей, которые в сумме давали такой насыщенный красный свет отправлению. Зато были отправлены две другие экспедиции – в Великий и Нижний Новгороды. Единственной их целью было разыскать и доставить ко двору некоего Ивана Петровича Кулибина. Почему сразу и туда, и туда? А элементарно – я не помнил, в каком именно городе он родился и жил до переезда в Петербург. Талантливейший механик, которому можно доверить работу с новинками, нам уже необходим позарез.
А вот работу с электрикой и химией постепенно возглавил Макар Косолапов, который ни разу не пожалел о своём переезде. Учитывая, что такого имени в когорте выдающихся учёных я не помнил, можно сказать, что нам просто повезло наткнуться на такого самородка. Ну, или Макару повезло, что Гришка в тот день потащил меня к нему, как посмотреть.
Суета просто затягивала. Мелькание незнакомых лиц, новые обычаи, изматывающие многочасовые беседы с Ломоносовым. Но я стал привыкать. И это всё начало мне нравиться. С Грицем я вообще сдружился. В принципе, из всех знакомых, он был мне ближе всех по возрасту, а его природная бесшабашность делала Потемкина, чуть ли не моим ровесником по духу. И самое главное, он совершенно не собирался превращаться в книжного червя, как я поначалу опасался. Всё же ему, насколько я помнил, предстояло сыграть какую-то важную роль в истории. Кого-то он завоёвывал, что-то строил… Да и выражение «потёмкинские деревни», пережившее века, кажется именно к нему относится.
В какой-то день Орлов вытащил нас с Потёмкиным, как он выразился, в инспекционную поездку. Ехали не спеша, верхом, так что я смог для начала вполне оценить Питер восемнадцатого века. Нет, это точно не Москва. По сравнению с сонной Первопрестольной, здесь жизнь била ключом. Хоть и не таким бурным, как в двадцать первом веке. Всё же город сильно отличался от того, что помнил я, подтверждая, что моё первое впечатление о нём в день приезда было ошибочным.
Выехали к Финскому заливу. Красотища неописуемая! Парусники, галеры, мелкие плавсредства. Солнце белым сияющим диском слепит. Мелкий почти белый песок искрится под его лучами. Обязательно попрошу спутников на обратном пути сделать остановку и искупаюсь. Хоть и не видно по берегу ни единого купальщика-загоранца. Ещё бы. Не тот век для подобного времяпровождения. Ускорились. Гришки перешли в галоп, и я, стараясь не отставать, тоже, хоть и впервые в жизни. С дороги давно ушли, и теперь скакали по кромке пляжа, где по плотному песку, а где и высекая снопы искрящихся брызг из-под копыт.
Через полчаса наткнулись на заставу. Трое военных примостились в тени простенького навеса. Рядом спокойно паслись их лошадки. Увидев нас, они резво вскочили, хватаясь за оружие, но разглядев, кто пожаловал, вытянулись, приветствуя. Мы не стали останавливаться, Орлов только рукой махнул, бдите, мол. Чуть дальше, в зоне прямой видимости, мелькнул ещё один пост. Потом, из-за очередного холма, поросшего светлым молодым сосняком, появились признаки цивилизации. Да ещё какие! Чувствовалось, что народу здесь потрудилось немало, и до сих пор продолжают трудиться. Что-то строилось, из готовых бараков доносился, стук, звон металла. Курились дымки. В общем, работа кипела.
Узнав о нашем приезде, навстречу вышел Косолапов в кожаном фартуке, прожжённом во многих местах то ли чем-то горячим, то ли кислотой. Напряжённый график питерской жизни согнал с его массивной тушки порядочное количество килограммов. А учитывая, что ему ещё приходилось мотаться между столицей и «секретным объектом», чувствуется, что этими килограммами дело не ограничится. Макара сопровождал невысокий худой мужчина, одетый по простецки, лет сорока на вид. Хотя нет, моложе. Пожалуй, ровесник Орлова. Возраста ему добавляла густая бородка, за которой он явно ухаживал.
– Знакомься, Степан со своим протеже, – поприветствовав мастеров, сказал Гришка.
– Протеже? – я напрягся, вспоминая, где мог встретить бородача.
– Ага. Он самый. Иван Кулибин, прошу любить и жаловать.
Кулибин? Ну конечно! Я-то представлял его по портрету, который среди прочих знаменитостей висел у нас в школьном кабинете физики. Но там он был нарисован уже в глубоко пожилом возрасте, на фоне каких-то устройств и приборов. Да и художник изобразил его как-то… как на старых иконах, что ли. С круглым лицом, длинной седой бородой, только нимба не хватает. И если к встрече с Ломоносовым я был морально подготовлен, то вот так запросто столкнуться с ещё одной легендой оказалось… просто ух! Здорово! Иван Петрович, впрочем, в разговоры важных шишек не лез. Чувствовалось, что ему пока ещё не по себе от такого общества. Зато Косолапов сразу сел на любимого конька – очень уж он полюбил выпытывать у меня технические новинки:
– Послушай, Степан, – Макар сразу перешёл к делу. – Вот электричество твоё с железом хорошо дружит. А нельзя ли его как-нибудь с золотом подружить? Я уж по-всякому пробовал, но – никак.
– С золотом? Можно. Это тебе металлоискатель нужен. Но, боюсь, не получится его сделать. Тут ни моих знаний, ни технических возможностей не хватит. Пока, по крайней мере. А зачем тебе? Клад что ли собрался искать?
– Да не… какой там! – Косолапов разочаровано махнул рукой. – Понимаешь, золото оно ж тяжело. На поверхность редко поднимается кусками большими. А песчинки, хоть и драгоценные, не будешь же из земли выщипывать. Вот я и подумал – если б такое устройство, да в мериканские земли отправить, какая подмога была б!
– Подожди, подожди! – я озадачился. Неужели в восемнадцатом веке золото только самородками ищут, да из рудных жил выковыривают? – Что значит «выщипывать»? Основное золото у поверхности как раз песчинками и добывается. Ну, и мелкими самородками. А вы что, мыть его не умеете?
– Мыть? Как это? – удивился Макар. Остальные не вмешивались в наш диспут, хоть и слушали заинтересованно.
– Да элементарно. Сейчас попробую вспомнить. Так, вода, – я оглянулся на близкий залив, – есть. Песок там же. Золото надо. Найдём?
Косолапов озадаченно оглянулся, как бы соображая, у кого из местных работяг завалялось несколько червонцев в карманах.
– Найдём! – вклинился в разговор Орлов, стягивая с пальца массивный перстень с красным огранённым камнем. – Пойдёт?
– Пойдёт, – согласился я, принимая в ладонь тяжёлую драгоценность. – Мне бы ёмкость какую-нибудь, бадейку. Ну… – я описал то, что требуется, хотя сам представлял лоток для промывки весьма приблизительно, как и саму технологию, впрочем. Ну, да Джек Лондон мне в помощь!
После недолгих поисков я отобрал огроменный деревянный совок с длинной ручкой, какой, по моим представлениям, лучше всего подходил на роль лотка. Вся компания направилась со мной к берегу. Подойдя к белеющему свежей древесиной причалу, я щедро зачерпнул мелкого песка, после чего закопал в нём Гришкин перстень. Присел на корточки, опустил всё это в воду, и начал потихоньку смывать верхний слой. Вся честная компания сгрудилась у меня за спиной, дыша в затылок, словно не зная, что я собираюсь там отыскать.