– Дикий ты, вольный, если таких вещей не знаешь! – в последний раз подразнился Мишка. – Ладно, слушай!
Дальнейшие полчаса превратились для меня в урок этики восемнадцатого века. Собственно, ничего сложного в этом не было. Самое главное было не запутаться – кому в пояс кланяться, а кому земные поклоны бить…
Урок окончился. Я, раскладывая по полочкам новые знания, не спеша поднимался по крутой Смоленской горке, что вздымалась от Оки вверх, к историческому центру города. Мишка, бросив на ходу: "Я щя!", скрылся в какой-то подворотне. Впрочем, догнал он меня быстро – через пару кварталов прилепившихся к склону городских изб. Догнал, и протянул огромный горячий расстегай, умопомрачительно дохнувший на меня запахом горячего теста и мяса с луком. Я впился зубами в огненную вкуснятину.
Усадьбы воеводы, окружённой невысоким каменным забором, мы достигли уже ближе к полудню. Ворота были открыты, и во внутрь мы проникли без проблем. За воротами обнаружился садик, наподобие таких, какие я видел только в Павловске, в Петербурге. Только это была миниатюрная их копия. А вот в дом нас не впустили. Важный дядька, от которого пахло горячим хлебом и свежим перегаром, выйдя к нам на стук в резную дверь, сначала хотел, было, прогнать нас прочь, но, протянутое мной запечатанное письмо произвело магическое действо. Разглядев подпись и печать на скатанном в трубочку листе, он слегка поморщился, но, всё же распахнул перед нами двери:
– Подождать придётся, – бесцветным голосом произнёс он. – Пётра Максимыч откушать изволят!
Уже вступив в прохладу обширной прихожей, я вдруг понял, что остался один. Обернувшись, я увидел, что Мишка совершенно не собирается идти вслед за мной. В ответ на мой вопросительный взгляд, он сказал:
– Иди уж! А я тут подожду…
Через полчаса я стоял по стойке смирно в роскошном, даже по моим понятиям, кабинете и ожидал, пока городской воевода ознакомится с содержанием письма настоятеля монастыря…
– Читал что написано? – Пётр Максимович, наконец, оторвался от документа.
– Нет. Я письмо уже с печатью получил.
– В общем, пишется здесь, что из тебя может выйти замечательный учёный… хотя нет – на, читай сам. – Воевода протянул мне листок.
Я взял бумагу, краем глаза отметив, что градоправитель внимательно наблюдает за мной. Это что – тест такой на моё знание грамматики? Я уставился в текст. Естественно, с ятями, фитами и прочими прелестями старого письма. Впрочем, общий смысл улавливался легко. Настоятель писал, что нашёл меня совершенно случайно, описывал как перспективного к наукам молодого человека, особо – к точным наукам и просил содействия в отправке в Петербург. Отдельно отмечалось, что я выходец из рода вольнопоселенцев, поселившихся в давние времена на монастырских землях. Люди странные, но прилежные, вроде как выходцы из северных пределов. За неимением надобности, ранее никаких документов не выправлял…
Ай, да старец! Низкий поклон ему от меня. Обязательно свечку поставлю за его здравие, хоть и не знаю, нужно ли ему это.
– Ну, что скажешь? – воевода заметил, что я закончил чтение и погрузился в размышление.
– Что тут говорить? Всё верно написано. Могу только добавить, что не силён оказался в языках иноземных, а точные науки было дело, постиг, на сколько смог, – сразу уточнил я во избежание ещё одной проверки. За остальные предметы не опасался.
– Постиг, говоришь? А давай-ка проверим! – подтвердил мои подозрения Щербачёв и дальше начался экзамен.
Не меньше четверти часа гонял он меня по всем темам, какие он сам только смог вспомнить. Подавляющее большинство вопросов не составило для меня проблемы. А если что и не знал, то в том честно и признавался. Наконец воевода выдохся.
– Всё, убедил, молодец! – почти по-военному отчеканил он, переводя дух. И тут же огорошил меня неожиданным предложением: – Не хочешь здесь остаться? На службе. Карьерно помогу, не обижу. Да и от родных мест недалеко.
Пока я размышлял, как бы поделикатнее отказать градоначальнику, он видимо прочёл на моём лице всё, что я думаю по этому поводу.
– Всё ясно – не хочешь. Эх, молодость! Всё бы вам в небеса рваться… а земля-то она вот, под ногами… Обещай, что хоть потом подумаешь над моим предложением. Такие самородки нам ох как нужны. Эх, при Петре-батюшке тебе бы быстро ход дали. А нонче времена неспокойные. Ладно. Справим тебе и документ, и подорожную. До Москвы отправим. А дальше уж сам. С деньгами, я понимаю, тоже проблема?
– Ну, почему же? – я гордо продемонстрировал кошель, который презентовал мне настоятель.
– Ну-ка! – градоначальник требовательно протянул руку. Я положил всё своё богачество на его ладонь. Он высыпал содержимое кошеля на стол. Образовалась небольшая горка медных монеток. – Не густо! – Пётр Максимович усмехнулся в пышные усы. – И на сколько этого тебе хватит?
– Не знаю, – пожал я плечами. А что я ему скажу? Что не бум-бум в современных ценах? – Мы как-то всё больше без денег обходились.
– Понятное дело – дярёвня лапотна! – подразнил он меня, впрочем, беззлобно. – Хорошо, денежное довольствие из казны выделю. Надеюсь на твоё благоразумие – не пропей, смотри. Много не дам, но в обрез хватит.
Я осмелел. Судя по всему, судьба, после испытания разбойниками соизволила меня побаловать. Поэтому решился на несколько рискованный вопрос:
– Скажите, а почему вы мне помогаете?
Воевода задумался. Я уже было решил, что ответа не последует, но он наконец произнёс:
– Долг платежом красен! Слыхал, небось такое?
– Конечно. Отчего ж не слыхать?
– Ну, вот то-то же. Считай, что старые долги раздаю, а какие – то мне только одному ведомо.
Я понял, что большего от него не добьюсь, поэтому решил сменить тему.
– Господин воевода, тогда разрешите, если вы уж так благосклонны, ещё одну просьбу. Не за себя прошу, а за приятеля, который меня от большой беды спас. Я, конечно, извиняюсь, что сразу с этого не начал, но, как-то не к разговору было. В общем, там во дворе дожидается мой товарищ Михаил, который сам от разбойников сбежал и мне помог уйти. И он тоже учиться хочет. Может и ему подорожную выпишите? Без денег – я своим довольствием поделюсь.
– Разбойники? – тут же вычленил ключевое слово воевода. Что ж ты молчал-то. Давай рассказывай.
Пришлось излагать ему все свои приключения с момента выхода из монастыря. Со всеми подробностями. Заодно отвечая на кучу уточняющих вопросов: что-где-когда-как-с кем-откуда…
– Эх, паря, паря! – к концу моего рассказа Щербачёв явно расстроился. – Действительно, не с того начал. Да уж не вернуть ни людей, ни добра обозного. Но известить-то надо было.
– Простите… – я и сам чувствовал, что виноват. Но эйфория от удачного побега притупила в памяти страшные события в бору.
– Бог простит… – воевода широко перекрестился. Я последовал его примеру. – И людей не вернуть. Упокой, Господи, души их. Ладно, дальше это уже моя забота.
– Так что про Мишку-то? – решился я напомнить о своей просьбе.
– Мишка? – Пётр Максимович задумчиво перемерял шагами кабинет, остановился перед окном:
– Вон тот, что ли? – Шербачёв вопросительно изогнул бровь, указывая за стекло. Я подошёл и посмотрел вниз. Мишка от скуки пинал камешки, стараясь попасть в ствол старой липы. Получалось не очень.
– Тот, – подтвердил я.
– Ясно… – воевода сделал пару шагов от окна, потом внезапно, словно наткнулся на стену, остановился и бросился обратно.
Я в недоумении, что же его так заинтересовало, снова посмотрел на улицу. В этот момент Мишка, которому надоел импровизированный футбол, поднял глаза и увидел нас в оконном проёме. В ту же секунду он юркнул за липу, которую только что использовал в качестве мишени.
– Мишка, значит… – градоначальник постучал пальцем в стекло, но мальчишка и не подумал показываться на глаза. – Слушай, Степан, будь друг, позови-ка мне его сюда.
– А пойдёт? – усомнился я, помня реакцию мальчишки.
– Пойдёт. Ты скажи… скажи своему приятелю, что дядько пообещал ничего ему не делать. – при этом "дядько" прозвучало в таких явных кавычках, что я понял – это своеобразный пароль для мальца. Сразу припомнился "дядько Юрас" из его лексикона.
– Ага! – я кивнул и направился к двери. Уже на выходе Щербачёв расширил свою просьбу:
– И ещё – поговорю с ним наедине.
Вот так-то. Что за попутчик мне попался, интересно, что его сам городской голова, то есть, воевода знает? Я вышел во двор и направился к "укрытию". Градоуправитель, едва я скрылся за дверью, громогласно потребовал к себе кого-то в кабинет.
– Иди, общайся, – сказал я Мишке, который так и прятался за липой.
– Он меня узнал? – судя по голосу, пацан был взволнован, но вряд ли напуган.
– Вроде бы, да, узнал.
– И что сказал?
– Сказал, что дядько обещал тебе полную неприкосновенность.
– И всё?!
– Ну, да. Иди уже!
Мишка хмыкнул и в несколько прыжков взлетел на высокое крыльцо.
– А ты чего?
– Я здесь побуду. Воевода хочет с тобой один на один поговорить.
– Даже так… ну ладно. – Мальчишка скрылся в доме.
Ёлки! Да кто же он такой?
Беседа Щербачёва с Мишкой длилась едва ли не более чем со мной. Временами было слышно, как градоначальник повышает голос, чуть не до крика, но слов было не разобрать, как я не прислушивался. Так что любопытство моё осталось неудовлетворённым. Всё же надо припереть мальца к стенке и попытать его насчёт некоторых тайн. Хм, да я и сам-то для него должен выглядеть сплошной загадкой… Я от скуки послонялся по двору, потом поймал себя на том, что тоже пинаю камешки в ствол дерева. У меня это получалось, не в пример, лучше.
Наконец пацан выскочил во двор. На его чумазой физиономии отражалось, как минимум пять килограмм счастья, чего нельзя было сказать о лице воеводы. Вот он-то вышел на крыльцо чернее тучи.
– И учти, отцу я обязательно напишу, – явно заканчивая разговор, пригрозил Щербачёв.