Тем не менее главный приз за абсолютный вынос мозга, вне всяких сомнений, достался директорам по кастингу из модного дома Calvin Klein. Маида и Рами были чемпионами по действию на нервы. Это было живое гротескное воплощение Лорела и Харди,[11] только одетых в одежду без каких-либо половых признаков (тюрбаны, платья, макияж) и полностью погруженных в свою маленькую игру, частью которой была истерическая любовная клоунада. Тыкая в нас пальцем, они отбирали группу из пяти человек, абсолютно не обращая внимания на порядок, в котором мы приехали. «Ты, ты, ты, ты и ты. Ой, нет, не ты. Вот ты!» А затем нас отправляли в маленькую раздевалку, где на забитых до отказа стеллажах нас ожидали наши наряды. «Этот – тебе, а тот – тебе». Как будто они играли в куклы! Мне досталось очень красивое маленькое черное платье, которое я уже почти надела на себя, когда стоявшая рядом девушка вдруг предложила мне поменяться. Ей выпало светлое, скорее полупрозрачное платье. «На мне черные стринги, и это все, на что они обратят внимание!» Я ответила, что это черное платье выбрали для меня и что меняться, возможно, не самая лучшая идея. «Ну, тогда, может, махнемся трусами, ты не возражаешь?» Я была ошарашена. Неужели эта девушка не знала, что белье светлого или телесного цвета было правилом номер один в этой профессии? Я отказалась меняться с ней трусами. Она подумала, что я поступила с ней ужасно. Для меня же ужасной была сама идея надеть на себя чьи-то чужие трусы.
Мы вышагивали под отрешенными взглядами наших двух буйно помешанных надзирателей, которые больше крутились по сторонам, чем наблюдали за нами. И никому из нас в голову не пришло сказать что-то против. Как только этот цирковой этюд подошел к концу, нам вернули наши портфолио.
Кажется, именно в тот день я утешала высокую бледную девушку с очень красивыми длинными рыжими волосами, которая вдруг вся затряслась, а потом разрыдалась, постоянно шепча: «Я не смогу. Я не знаю, как нужно ходить правильно. Я не смогу». Как я ее понимала! Я постаралась приободрить ее, как только смогла, пуская в ход некоторые из советов Эвелин – расслабленные плечи, плавные бедра, никаких кистей-конструкторов. Но главное, я повторила ей бесценные слова Питера, которые настолько помогли мне тогда, во время нашего совместного ужина в Беверли-Хиллз: «Если ты не будешь относиться ко всему как к игре, это тебя убьет». Она посмотрела на меня как на инопланетянина, а потом стала благодарить за то, что я была «настолько добра» и потратила столько своего времени, чтобы ее утешить и подбодрить. «Не стоит, это нормально!» – «Возможно, но в этом сумасшедшем мире люди ведут себя настолько не по-человечески, что ты уже начинаешь забывать, что действительно является нормальным».
А затем вдруг среди всего этого толпящегося безумия ты краем глаза ловишь летящую звезду – нереальной красоты девушку, излучающую что-то особенное, одновременно светлое и сильное. Что-то искрящееся и очевидное. Она появляется, как будто очень спешит: безупречно причесанная, безупречно накрашенная, безупречно одетая. Свободная ото всех обязательств на эти стандартные черные обтягивающие джинсы, она приходит на кастинг в симпатичных сексуальных шортах и привлекательном топе. На ее ухоженных ногах нет ни намека на волосы или прыщики. Ни грамма изъяна в тончайшей коже лица, ни тени сомнения в ее изысканном вкусе. Сама роскошь и совершенство. Директор по кастингу выходит лично ее поприветствовать, говоря по-французски с таким ужасным акцентом, что меркнет в глазах: «Констанс! Какое счастье, что ты смогла освободиться! Пожалуйста, проходи. Как поживаешь, моя дорогая?»
Это была Констанс Яблонски – одна из ведущих французских топ-моделей на тот момент, победительница конкурса «Elite Model Look» 2006 года, муза модного дома Estée Lauder и Victoria’s Secret, что самое главное. Она была всего на год старше меня, а за ее плечами была уже блистательная карьера. Карьера, сделать которую я безумно хотела сама.
Рассел Марш
Чем ближе наступала Неделя моды, тем больше все начинали сходить с ума. Я была абсолютно измотана и издергана. Я не понимала, как Олимпия и Мадлен, которые, насколько я слышала, каждый день приходили домой почти в два часа утра, могли еще держаться на ногах. Я никуда не ходила вообще. Неделей раньше Эмиль пригласил нас всех к себе домой – в квартиру на крыше дома, расположенного в одном из самых крутых районов Сохо. Проще говоря, собрал нас всех поговорить, потому что в действительности все пришли со своими контейнерами с салатами, купленными в гастрономе рядом с его домом. Надо признать, что так было намного проще, потому что мы могли следить за тем, что едим, и не поддаваться искушению и увиливать от диеты. Я приехала первая и, когда он открыл дверь, была ошеломлена. Не знаю, зарабатывал ли он столько денег благодаря модельному бизнесу, чтобы приобрести такую квартиру, но место было просто умопомрачительное: огромная светлая гостиная с выходом на таких же размеров отделанную тиковым деревом террасу, с которой открывался восхитительный вид практически на весь Манхэттен. «Посиди тут, пока я приму душ». Сказав это, он тут же начал раздеваться прямо в моем присутствии. На какой-то момент я почувствовала себя очень неловко, и, успев только заметить, что под его льняной рубашкой скрывался весьма накачанный торс, я вылетела на террасу, не оглядываясь назад и надеясь, что другие скоро приедут.
Конечно, ничего не произошло. Эмиля явно забавляло мое смущение. А я тут же вспомнила, насколько неловко чувствовала себя, когда всего несколькими неделями ранее приехала впервые в захудалую студию Гилада в Париже. Казалось, прошла целая вечность. Я не знала до конца этот мир, но то, что я успела заметить, окончательно убедило меня в необходимости держаться подальше от этого странного окружения, наполненного всякого рода сомнительными типами, рыщущими хищниками и запрещенными веществами. Я чувствовала себя как маленькая девочка, которую случайно катапультировали в мир взрослых людей. Поэтому, когда два часа спустя все закончили свой аперитив (пепси макс в моем случае) и Людмила объявила о том, что все отправляются на вечеринку к Квентину («Надеюсь, ты прихватила купальник, Виктуар? Увидишь, у него потрясающая квартира с бассейном на крыше дома. Там устраивают просто сумасшедшие вечеринки…»), я отказалась от приглашения. Я была совсем не готова к «сумасшедшим вечеринкам» на крышах нью-йоркских домов. А самое главное, у меня не было на это никакого желания. Я чувствовала себя замерзшей и уставшей и страстно желала отправиться домой, чтобы позвонить маме.
Я ужасно скучала по ней. Мы обе считали дни, когда я вернусь в Париж. Время тянулось нескончаемо. Весь день мы обменивались сообщениями, а вечера напролет проводили, болтая по телефону, до той самой минуты, пока таблетка снотворного не начинала действовать. У меня ныли и болели ноги, желудок, а самое главное, вся кожа, и с каждым днем это становилось все невыносимей. Когда вечером я ложилась спать, мне казалось, что у меня разрывается вся спина, как у змеи, сбрасывающей свою кожу.
К счастью, среди всего этого безумия мне доводилось переживать приятные и необычайные моменты. На меня обратил внимание Рассел Марш – один из самых влиятельных кастинг-директоров во всем модельном бизнесе. Каждый год в начале сезона он отбирал двух или трех новичков, которых брал к себе под крыло и превращал в элитных моделей. Одним из таких новичков стала я, и посему по его просьбе я посещала кастинги абсолютно всех дизайнеров, с кем он работал. И их было немало! Это была огромная радость и даже честь – быть выбранной из такой огромной толпы других моделей, что в какую-то минуту я даже начала верить в то, что Себ далеко не переоценил мои шансы на построение исключительной карьеры в качестве элитной топ-модели.
Перед началом каждого кастинга Рассел Марш приветствовал меня, обращаясь исключительно по имени, произнося его с идеальным британским акцентом и подбадривающей улыбкой. Похоже, он реально верил в меня и представлял с особой заботой всем дизайнерам, говоря им: «Знакомьтесь, самородок этого года». Среди всей американской избыточности его добрые европейские манеры, его лондонская элегантность, его ясные глаза и особое внимание, которым он меня окружал, были как точка опоры и источник утешения для меня. Он действительно мог бы стать членом моей «семьи».
Он был настолько уверен в моих силах, что попросил меня приехать на кастинг к Ральфу Лорену, невзирая на тот факт, что для своих показов тот всегда отбирал блондинок. Это был крайне необычный опыт. Ральф Лорен поприветствовал нас, сидя за большим столом в окружении своей жены, двух сыновей и дочери – элегантное единение красивых голубоглазых людей. Я, как обычно, надела свое маленькое, цвета слоновой кости платье, купленное еще в Лас-Вегасе, которое носила практически не снимая с тех пор, как приехала в Нью-Йорк. Каждый вечер я стирала его, за ночь оно высыхало и было абсолютно готово к использованию на следующее утро. «Здравствуйте, молодая леди! Как вас зовут?» У него были небесно-голубые и очень добрые глаза. Столь вежливое приветствие, к тому же от человека с таким громким именем в мире моды, было огромной редкостью. «Здравствуйте, меня зовут Виктуар, и я из Парижа». «Это великолепно. И у тебя очень красивое платье! Никогда не думал, что его можно носить вот так, но смотрится весьма неплохо». Я улыбнулась, немного прошлась для него и снова улыбнулась. Он взял одну из моих композиток и вернул обратно портфолио. «Спасибо еще раз, что пришли. Желаю вам приятного дня, юная леди». Я понимала, что это глупо, поскольку ничего удивительного не произошло, но я никак не могла прийти в себя от восторга. Я поверить не могла, что ко мне отнеслись с таким почтением.
Рассел организовал также огромный кастинг одновременно для трех или четырех дизайнеров. Было приглашено, наверно, более трехсот моделей, каждая из которых получила небольшую черную тканую сумку с различными мелочами внутри: напиток из кокосового молока, блокнот и ручка, майка с логотипом «Неделя моды в Нью-Йорке. Сезон весна – лето» и компакт-диск с записями летних хитов. Ничего особенного, но среди всего этого мясного базара, в котором мы принимали бесплатное участие в надежде хоть немного поработать на предстоящих неделях, с