Но разницу между фото до и после даже не имело смысла оспаривать: я не могла не признать, что добавленные изгибы делали меня намного привлекательнее.
Когда по возвращении домой меня начали расспрашивать о том, как прошел мой день, я просто сменила тему. Я больше не могла постоянно говорить об этой профессии.
Жирная корова
Это был какой-то кошмар. Жуткая дыра, жуткая погода, и я не спала всю ночь напролет. Я пребывала в состоянии постоянного стресса с той самой минуты, когда Фло позвонила и сообщила мне, что я должна принять участие в совместной фотосессии с моделью-мужчиной для дома моды Calvin Klein. Невероятно, цирковой дуэт, который игнорировал меня на всех своих кастингах, вдруг резко вспомнил обо мне и затребовал к себе – в какой-то загородный дом у черта на рогах. Я видела в журналах, какого типа фотографии они делали: полуобнаженная девушка в предобморочном состоянии обнимала голый торс мужчины. Или мужчина утыкался своим носом в декольте девушки, или, что еще хуже, они оба стояли, соприкасаясь губами и изображая любовь. Мне это было совсем не интересно, и я не знала, смогу ли справиться со всем этим.
Как и планировалось, в восемь часов утра мама высадила меня у Северного вокзала, где я должна была встретиться с другой моделью и остальной командой. Но они не заметили меня и уехали, оставив на платформе. Какая прелесть! Я позвонила Фло, которая сразу посоветовала мне взять такси. Следующие полтора часа я провела, размышляя над тем, что еще со мной может случиться до конца этого дня.
Фотограф Дамьен Блоттьер был просто очарователен. Он очень тепло встретил меня, извинился за то, что его команда меня не дождалась, и тут же оплатил такси. Он провел меня по дому, показал комнаты, где я могла отдохнуть и переодеться, а затем представил остальным, уже ожидавшим меня в гостиной, переделанной под огромную студию. Там был Николя, очень милый парикмахер, с которым мы вместе снимали ролик для агентства Silent в Париже накануне Недели моды; совершенно очаровательный и неудержимый визажист из Латинской Америки по имени Серхио (через каждое слово повторявший «моя дорогая», что никак невозможно было унять); ассистентка из Calvin Klein; агент второй модели, высокий, странный и загадочный тип, не произносящий ни слова и казавшийся мне очень подозрительным. И наконец, сама модель – Кристиан, очень худой парень из Германии, с потрясающими голубыми глазами, которому на вид было не больше шестнадцати лет и который выглядел как загнанный в ловушку зверь. Я сразу почувствовала облегчение – он не производил впечатления того, с кем нужно было делать сексуальные снимки в обнимку, которых я так боялась, – и в то же время тревогу, потому что в этой профессии он был такой же новичок, как и я.
Я ждала и ждала целую вечность, пока они расставляли оборудование и передвигали вещи туда-сюда. Они сначала фотографировали одного Кристиана, а я сидела возле буфета и наблюдала. На меня напал просто жуткий голод. Прямо под моим носом стояла тарелка с ветчиной, аромат которой я чувствовала все сильнее и сильнее. Я уже даже не помню, когда в последний раз ела ветчину: три месяца назад, может, четыре. А я всегда ее так любила.
Непреодолимое желание накрыло меня волной изнутри, заполонило мой мозг. Истекая слюной, я начала бороться сама с собой: «Ветчина под запретом – слишком соленая и слишком жирная. Даже агент Кристиана, когда тот захотел полакомиться кусочком, пригрозил ему тут же пальцем. Ветчина даже не обсуждается. Хочешь есть – ешь фрукты и овощи. Вот, посмотри, там помидоры и даже огурец. Только не ветчина – сплошной белок, от которого тебя разнесет. Да, но Фло сама говорила, что на период фотосъемок мы можем немного поправляться. Даже если я опять дойду до 36-го размера, у меня будет целых три месяца в запасе до февраля, чтобы вернуть свой 32-й. Так что чуть-чуть ветчины можно себе позволить. Но если уж вставать на «скользкий путь», так пусть это будет не ветчина, а что-то реально вкусное: сыр, карамельки из Ла-Боля или бабушкин яблочный пирог и рагу. Рийет с тостами. Или булочки. Ммм, булочки со смородиновым джемом. После всех усилий, которые ты предприняла, вряд ли стоит опускаться до куска ветчины».
И тут моя рука потянулась сама, взяла ломтик ветчины, свернула его трубочкой и положила мне в рот – это было восхитительно вкусно! Я взяла второй ломтик, третий, четвертый, пятый.
Надо было бежать от этого буфета как можно скорее.
Мимо меня с встревоженным видом прямиком на кухню прошел Кристиан. Я пошла за ним, полагая, что если нам предстоит сниматься вместе, то неплохо было бы познакомиться поближе. Когда я вошла, то увидела, как он ест сахар. Он повернулся и, заметив меня, подпрыгнул от страха, что его застукали прямо на месте преступления. Он выглядел напуганным и умолял ничего не говорить его агенту. Конечно же, я дала слово. Как можно впадать в такое состояние только из-за того, что кто-то увидел, как ты откусываешь кусок сахара? Я попыталась немного с ним поговорить, поскольку он выглядел таким встревоженным, но он замкнулся в себе, и я его прекрасно понимала. Даже будучи новичком, он уже, должно быть, достаточно повидал, чтобы знать, что в этой профессии нельзя доверять никому.
Моя очередь так до сих пор и не подошла, и я пошла к Дамьену, который что-то настраивал в своей камере. Я мельком бросила взгляд на экран его компьютера и буквально остолбенела: его работа была восхитительна. Цифровая обработка, разрезавшая снимки на отдельные фрагменты и перемешавшая их между собой, позволила превратить фотографии в истинные произведения искусства. Он позвал обратно Кристиана, а я вернулась к буфету. Чипсов нет, нет и сыровяленой колбасы. Но курага все еще была на месте. И ведь курага – это те же самые фрукты, в конце концов.
Я принялась за курагу. В действительности за каких-то десять минут я проглотила всю пачку. Еще через четверть часа меня скрутило от неимоверной боли. Мой пищеварительный тракт мстил мне за огромное количество проглоченной еды, от которого он уже давно отвык. И какая же я была идиотка, что не взяла с собой ни одной таблетки слабительного! Я легла на кровать в одной из комнат, которую Дамьен мне показывал по приезде, и уснула.
Когда ассистентка разбудила меня, я чувствовала себя немного лучше. Она протянула мне первое платье, и я стала переодеваться, встав напротив огромного зеркала, весящего на стене в спальной. Увидев свое тело, я ужаснулась: оно было полностью деформировано. Над линией бежевых трусов выступал жутко раздутый живот. Он походил на шар, поставленный на постамент из моих бедер, которые на фоне этого выглядели еще более худыми. Я выглядела как те голодающие африканские дети, которых так часто показывают по телевизору. Ассистентка посмотрела на мой живот, а потом перевела взгляд на мое лицо. Мое сердце бешено заколотилось от страха, что я не смогу сейчас влезть ни в одно платье. «С тобой все в порядке, Виктуар?» Я сказала ей, что слишком много съела всего и что теперь у меня жутко болит живот. Она отложила в сторону приготовленное для меня обтягивающее светло-синее платье и протянула взамен белое платье настолько свободного кроя, что в него можно было смело завернуть корову.
Никто ничего не заметил. Никто ничего не сказал. По просьбе Дамьена я встала позировать ему, белая как простыня, в белом платье, на фоне белой стены. Он был очень добр, и я следовала его указаниям, как робот. Он даже не заметил, что меня там просто не было.
Я больше не была нигде. Я больше не существовала.
Когда я добралась до дома, то сделала клизму и провела всю ночь в ванной, пытаясь избавиться от этой продуктовой оргии. «Это будет мне хорошим уроком».
На следующий день, трясясь от страха, я встала на весы. Я была уверена, что прибавила килограмм, если не два. Пять ломтиков ветчины и целый пакет кураги были как бомба замедленного действия.
Весы показали 47,2. Я не прибавила ни грамма. Похоже, вчерашний жуткий день начал открывать для меня новые перспективы…
Жизнь вешалки
Было такое чувство, будто ломтики ветчины, съеденные на фотосъемках у Дамьена, разбудили мой аппетит, который ничем теперь невозможно было заглушить. Он стал как бездонный колодец. Поскольку я не поправлялась, я снова начала есть, но уже с умом и никогда в присутствии других. Мне было стыдно, словно я делала что-то очень личное или крайне непристойное. Заглядывая иногда в мою тарелку, отец начал чувствовать себя более спокойно. Единственное, о чем он не знал, так это о том, что в дополнение к моей диете шло слабительное по утрам и клизма каждый вечер. Полжизни теперь я проводила в туалете, испытывая нестерпимую боль во всем животе и кишечнике и постоянные позывы к рвоте, но зато я больше не чувствовала себя голодной. По крайней мере, не такой голодной, как раньше.
Я прибавила три килограмма, изначально отреагировав на это как на глобальную катастрофу – мой маленький голос сводил меня просто с ума. Но потом я свыклась и успокоилась. Я весила около 50 килограммов. Я спокойно помещалась в размер 34–36, что для фотосъемок было идеально. А после Рождества можно было вернуться обратно и к строгой диете, и к 32-му размеру одежды.
В агентстве никто ничего не замечал. При этом они нашли повод посмеяться надо мной: Дамьен дал мне двести евро, чтобы расплатиться с таксистом, и я отдала Фло 35 евро сдачи, чтобы она смогла вернуть ему их при случае. Они просто не могли в это поверить: говорили, что еще никто из моделей никогда не возвращал деньги, данные как аванс, и что теперь весь Париж будет судачить об этом. Я превратилась в посмешище недели. Я была той девчонкой, которая со всеми здоровалась и прощалась, всех благодарила и, самое главное, возвращала авансовые выплаты! Что ж, если это их веселило, то пусть развлекаются.
За кулисами модных показов жизнь модели оказалась далеко не подарком.
Когда я не была задействована в крупных фотосъемках, я должна была разъезжать по разным журнальным издательствам, чтобы фотографироваться для них: демонстрировать на себе последние тенденции в области макияжа и причесок. И со мной разговаривали только о коже, волосах, макияже и прическах, как будто это были самые важные темы в мире.