ыми чудовищами. На другой планете такое не только сошло бы с рук – великим прогрессором нарекли бы, орден на грудь повесили как спасителю целого народа от геноцида. А здесь? Соответствующие спецслужбы мигом спроворили киллера, который всей славной затее и положил конец. Причем герою даже до некоторой степени сочувствуя. Мол, оно, может, и не хуже бы получилось, только прошлое – оно наше, а потому – табу. Вмешательство в прошлое даже с самыми что ни на есть благими целями – никакое это не прогрессорство, это уже (термин, введенный в обиход английским фантастом Джоном Уиндемом) хроноклазм. Кстати, не потому ли Марк Твен запустил своего янки не в реальное, а в сказочное прошлое, что предчувствовал появление такой точки зрения?
Двойной стандарт, скажете? Не без того.
И все-таки мы с замиранием сердца (если написано талантливо) или просто не без любопытства следим за приключениями очередных прогрессоров в очередной книге. Почему? В чем непреодолимое обаяние этого жанра? Только ли в щедрости душ героев, всегда готовых на подвиг во имя чистого альтруизма?
Не помню уже, у кого читал я, как мальчишки тридцатых годов прошлого века по десятку раз бегали в кино смотреть «Чапаева» – все не умирала надежда, что в следующий раз герой, может быть, выплывет. По-моему, с прогрессорами то же самое. И у авторов, и у читателей не умирает надежда найти выход, преодолеть обреченность всех усилий, столь четко обозначенную еще Марком Твеном.
И сегодня, прекрасно зная, что прогресс чаще всего приводит не к возможно большему счастью возможно большего числа людей, а к появлению бедуина с водородной бомбой, я все равно зачитываюсь книгами о прогрессорах. Подпитываю собственную пошатнувшуюся и почти уже безверную веру в позитивное знание и поступательное движение истории и вопреки всему верю, что Чапаев все-таки выплывет. И вдруг это случится в следующем ахмановском романе?
Что же, ждать осталось недолго.
А не повезет – можно и еще…
Андрей БАЛАБУХА