То, что случилось, он увидел на полпути. Одна из змей-демонов открыла огромную пасть и с клекотом, похожим на птичий, извергла огонь, в пару мгновений превратив в прах двух девочек. Но третья… третья осталась жива, и Берт, поняв, что сейчас и ее тоже испепелят, крикнул:
– Ложись на землю!
Если бы она не услышала или не сообразила – погибла бы. Но она услышала. И рухнула вниз. Под оглушительный рев демона Арманиус быстро сплел охранный купол и поместил его над девочкой, надеясь, что она не испугается и не попытается убежать, – защищать движущуюся цель, сражаясь с демонами, которых стало уже трое, гораздо сложнее и рискованнее как для самой цели, так и для охранителя.
Но она не испугалась. И он боролся за ее и за свою жизни. Стремительно перемещаясь, отрубил голову одной змее, другую проткнул огненным клинком, но третья – та, что убила девочек, – оказалась самой умной и сумела его ранить. Ранения, полученные от демонов, заживают небыстро, а в клыках этой твари явно был яд – кровь ощутимо холодела, и Берту пришлось замедлиться, запуская в теле необходимые для вывода яда процессы. Змея заревела-заклекотала, словно обрадованная успехом, но Арманиус больше не медлил – бросился на нее, сжал шею и вспыхнул огнем, сжигая демона дотла…
Кровь стучала в висках, и все сильнее чувствовался запах пепла, который всегда ассоциировался у Берта с запахом смерти.
– Берт! Ты жив?!
Защитник, это же голос Альфа. Альф погиб спустя два года, когда они боролись с демонами, которые были ветром. Ветром, превращающим людей в лед.
Эта мысль напомнила Арманиусу, что все это – сон. Он вздрогнул, ощутив разом и запах пепла, и потоки воды, стекающие по телу Эн.
Эн… Эн.
Сон разделился. Берт оставил свое тело встающим с земли, а сам подлетел ближе, к защитному куполу, под которым лежала грязная, покрытая серой пылью девочка.
Он никогда в жизни не узнал бы ее, если бы не глаза.
– Как, ты говоришь, тебя зовут?
– Эн Рин. А вас?
Обрывки полузабытых разговоров вспыхивали в его голове один за другим, один за другим, чтобы больше никогда не забываться.
– Не плачь. Ради них ты должна быть сильной.
– Я запомню.
– Расти большой и счастливой, зеленоглазка.
– Постараюсь.
И улыбка. Не такая радостная, как сегодня, но все же ее.
– Берт?
Он медленно открыл слезящиеся глаза.
– Ты спишь?
Тело было словно ватным, и в горле першило, как будто он на самом деле наглотался пепла.
– Нет. – Арманиус сел на диване, моргнул несколько раз – пелена перед глазами пропала – и посмотрел на Эн.
Она стояла в двух шагах от него и смущенно мяла ладонями плюшевый зеленый халат. Улыбалась застенчиво, словно была не уверена в своем праве здесь находиться, тем более – в халате.
Арманиус вспомнил свой сон и на мгновение отвел глаза. Значит вот откуда взялось то, что он назвал детской влюбленностью. Насколько он был прав – одному Защитнику теперь известно, но в одном Берт не сомневался – кто именно ее спас, Эн, в отличие от него, помнила все эти годы.
– Садись, – сказал он и замер, когда она тихо спросила:
– Куда?
Логично – кроме дивана, на котором сидел он сам, здесь было два кресла. Да и на самом диване оставалось еще много места.
Соблазн сказать «сюда» и похлопать ладонью рядом с собой был велик, но Берт сдержался. Не важно, вспомнит Эн когда-нибудь об этом или нет, не стоило использовать ее положение для удовлетворения собственных желаний, пусть даже и невинных.
– Куда хочешь. Где тебе больше нравится, туда и садись.
Несколько мгновений она мялась, а потом, к его искреннему удивлению, опустилась на диван рядом с ним.
Но сказать что-то по этому поводу Берт не успел – в углу библиотеки вспыхнул малый пространственный лифт.
– Ой! – Эн подпрыгнула. – Что это?
Выгружая ужин, Арманиус рассказывал о пространственных лифтах все, что знал. Эн слушала с большим интересом, задавала вопросы, как обычно, и впитывала сказанное словно губка. Магия сейчас интересовала ее не меньше, чем раньше.
А когда ректор поставил перед Эн тарелку с салатом, спросила:
– Расскажешь… про меня?
Несмотря на то что Берт ждал этого вопроса, он все равно оказался неожиданным.
– Что именно тебе рассказать, Энни?
– Кто я? – выпалила она, но тут же исправилась: – Кем были мои родители?
– Ты родилась на севере Альганны, рядом с Геенной, в крестьянской семье. Когда была маленькой, осталась сиротой – Геенна пробудилась и все твои родственники погибли. Ты жила в приюте, а в шестнадцать лет поступила в Высший магический университет Грааги. Семь лет училась там, выбрала своей специализацией магическую медицину и сейчас стажируешься в Императорском госпитале.
Эн смотрела на Берта, открыв рот и забыв про салат.
– Ешь, Энни.
Она ткнула вилкой в тарелку, но мысли явно витали в другом месте.
– Я… хорошо училась?
Арманиус улыбнулся, принимаясь за свой салат. Невзирая на легкую тошноту от ситуации, не есть он не мог.
– Очень. Ты была лучшей на курсе.
– А… стажируюсь я… Что я делаю? В чем состоит моя работа?
– Ты изучаешь возможность восстановления поврежденных энергетических контуров.
Она нахмурилась.
– Контуров?..
И Берт принялся долго и обстоятельно рассказывать Эн про ее стажировку, поминутно напоминая про ужин, – она была так увлечена обсуждаемыми вопросами, что еда ее почти не интересовала.
– Значит, я тебя лечила?
– Да.
– Вылечила? – спросила Эн с беспокойством, и Арманиус засмеялся. А потом протянул руку с зажатым кулаком, разжал его и раскрыл на ладони маленький огненный цветок.
– О-о-ох! – выдохнула Эн восхищенно и радостно улыбнулась. – Здорово! А еще можешь?
– Пока нет. Но совсем скоро смогу.
– А… – Она запнулась. – А я? Смогу так?
Отвечать было больно.
– Нет, Энни.
Она вздохнула.
– Понятно…
– Не думай об этом пока. У нас впереди еще горячее и пирожные. Шоколадные. Как думаешь, ты любишь шоколадные пирожные?
Эн задумалась на секунду, а потом вновь расплылась в широкой улыбке.
– Мне кажется – очень!
– Вот и я тоже так решил.
– А на Праздник перемены года полагается ставить елку, – сказала Эн, когда все, даже пирожные, было съедено подчистую. – Почему у тебя ее нет?
Как объяснить, когда он и сам толком не понимает почему?
– Я думал, что буду встречать этот день в одиночестве.
– Тем более надо было поставить! – возмутилась Эн. – А почему в одиночестве?
– У меня нет родственников, как и у тебя.
– Но у тебя же есть я, – протянула она растерянно. – Как же… Ты собирался встречать праздник без меня?!
Кажется, про подобные ситуации Валлиус говорит: «Было бы смешно, если бы не было так х… хрустно».
Вот и Берту стало хрустно. Что тут ответишь?
– Я не собирался, Энни. – И, чтобы отвлечь ее, сказал, поднимаясь с дивана и подавая ей руку: – Пойдем, покажу тебе кое-что.
– Что? – спросила Эн с любопытством, сжав его ладонь, и тоже встала.
– Сейчас увидишь.
До полуночи – времени наступления нового года – было еще достаточно времени, но Берт не хотел больше ждать. Во-первых, он давно заметил, что Эн, несмотря на все любопытство и оживление, клюет носом и периодически зевает. Во-вторых, он и сам уже хотел спать. Ну и в-третьих, просто было интересно посмотреть на ее реакцию.
Берт подвел Эн к своей спальне, открыл дверь и впустил гостью внутрь, зажигая свет родовой магией. Жаль, нельзя спросить, стоит ли ею пользоваться, но Арманиус решил рискнуть. Тем более что она сама рвалась изнутри, как и раньше, не вызывая ни малейшего напряжения.
– Ой!..
Берт улыбнулся, глядя не на кровать, по которой сейчас прыгал маленький плюшевый зверь, а на Эн.
На ее лице одна за другой мелькали эмоции. Удивление, недоумение, восхищение, умиление, радость – полный спектр. Ни один художник в мире не смог бы нарисовать их все в одной картине.
– Что это?..
– Не что, а кто. Это тигрилла – «вечный котенок». Подойди поближе, он не кусается.
Эн сделала нерешительный шаг вперед и охнула, когда тигрилла поменял цвет шерсти, из полосатого став рыжим.
– О-о-о!
– Иди, иди. Познакомься.
Спасибо Валлиусу – сам Берт никогда в жизни не догадался бы, что его практичной зеленоглазке могут нравиться совершенно бесполезные тигриллы. Единственное, что умели эти маленькие магические зверьки, – менять цвет шерстки в соответствии со своим настроением или впечатлениями. От них не было никакого толку, кроме декоративного, но стоили тигриллы очень дорого – в природе они водились на очень небольшой территории на юге Альганны, а в лабораториях их выращивать не получалось – такие тигриллы совершенно не желали менять цвет шерсти и всю жизнь проводили в образе полосатого котенка.
Эн почти не дыша подошла к постели Берта, на которой замер, помахивая длинным хвостом, тигрилла, и протянула руку. Котенок замурчал, резко поменял цвет шерсти с рыжего на белый и ткнулся в ее ладонь пушистым лбом.
– Ка-а-акой! – восхищенно почти пищала Эн под мурлыканье тигриллы. – Это твой, Берт?
– Нет, это твой, Энни.
Она на самом деле запищала и взяла котенка на руки. Кажется, ему Эн тоже нравилась – мурчал он уже оглушительно, да еще и забрался к ней на плечи и стал ходить по ним, почти как до этого по кровати Берта.
Тигриллу доставили утром, во время «допроса» Дайда, и дознаватель посмотрел на клетку с котенком долгим внимательным взглядом. Потом – не менее долгим и внимательным – на Берта. В итоге спросил: «Любите тигрилл?»
«Обожаю», – ответил Арманиус серьезно и почти правдиво. Этих котят он считал очень милыми. Бесполезными, конечно… Но не только же одно полезное имеет право существовать на свете?
– А как его зовут? – спросила Эн почти шепотом, гладя шерстку, вновь ставшую рыжей.
– Не знаю. Ты же хозяйка, придумай ему имя.
Она опустила глаза.