Стеснит ее. Тот ужасный момент, когда собака прыгнула на них, стоил ему, наверное, десяти лет жизни и уж точно добавил немало седых волос.
Руки Вира скользнули по ее плечам. Ему хотелось как следует потрясти ее. И он даже тряхнул Лидию несколько раз. Однако в ее глазах заплясали искорки, а губы приоткрылись, возможно, готовясь произнести очередную, напоминающую ожог адского пламени шутку, и Вир, не дожидаясь этого, запечатал ее рот своими губами.
Лидия по-прежнему упиралась одной рукой ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Другой рукой она стала бить его под нижнее ребро: неторопливые, сильные злые удары… первый, второй, третий… Но несмотря на эту атаку, ее губы становились все мягче и мягче и вдруг подарили ответный поцелуй, медленный и чувственный. Поцелуй разлился по его телу теплой, вызывающей слабость в коленях волной.
Голова тоже расслабилась, мысли потекли медленно, постепенно исчезая, а с ними вместе все причины расстаться с ней, которые он так долго подбирал: основная проблема – невинность; Гренвилл невыносимо заносчива, упряма и воображает, что может быть ровней любому мужчине; она – синий чулок, то есть относится к самому отвратительному типу женщин и так далее и тому подобное…
Он не святой и никогда не учился сопротивляться искушению. Сейчас Лидия у него в объятиях, и нет ни желания, ни воли отпустить ее.
Она обвела его язык своим, прижалась к его груди своим плотным телом и начала медленно двигаться вверх и вниз. Руки продолжали наносить удары, теперь по спине.
Вир поймал ее руки, положил себе на пояс и прижал. Медленно, не прерывая, а углубляя поцелуя, она разжала кулаки. Ее ладони погладили его талию, импульсивно прошлись по спине, опустились к бедрам, ощупали ягодицы и вновь поднялись вверх.
Лидия уже не стеснялась, и тепло этих откровенных прикосновений, проникая через одежду, обжигало его кожу. В желании поделиться этими ощущениями он принялся ласкать ее таким же образом. Его руки погладили ее спину, прижимаясь сильнее и сильнее, прошлись вверх, чуть расслабившись, опустились вниз на бедра и ощупали изгиб ягодиц.
Его сердце билось в сладострастном ритме, задаваемом ее участившимся дыханием, и в том же темпе гнало кровь по венам.
Где-то в дальнем уголке его разума периодически вспыхивал огонек тревоги, но он был не заметен на фоне все сильнее разгоравшегося пламени желания.
Вир хотел ее. Все остальное не имело значения. Ему были необходимы ее аромат, ее вкус, нежность ее шелковистой кожи и великолепные формы ее стройного тела. Желание пульсировало в каждом нерве, каждом мускуле, оно билось в его теле повсюду, и он почти физически ощущал эти удары.
Вир соединил свои и ее ладони, медленно покачал руками. Казалось, что даже этого достаточно, чтобы его ощущения проникли в нее и заполнили ее, так же как его самого.
Когда она, наконец, прервала поцелуй, вновь вспыхнул тревожный огонек. Однако опять ненадолго, поскольку ее губы притронулись к его щеке, а затем покрыли короткими поцелуями шею.
Вир стал целовать ее в ответ. Губы пощекотали мягкую щеку и, медленно передвигаясь, покрыли поцелуями шелковистую кожу шеи. Он слизывал ими ее вкус, вкус ее кожи, пахнущей туманом, лилиями и чем-то еще.
– Аромат дракона, – пробормотал Вир. – Моей прекрасной драконессы.
Лидия немного изменила положение, и он почувствовал, как ее пальцы расстегивают пуговицу его жилета.
Она больше не стеснялась. Она была другая.
Ладонь Лидии пригладила рубашку на его груди и замерла у сердца, которое больше не скрывало от нее правду, а выдавало ее, выстукивая бешеную дробь.
Вир и не стал бы скрывать правду теперь, если бы даже мог. Все его рациональные доводы остались за пределами того, что происходило сейчас.
Не думая больше ни о чем, он протянул руку к пуговицам и потянул вверх материю, согретую теплом Лидии.
Ткань ворчливо зашуршала, когда он отбросил рубашку в сторону. Под ней был горячий шелк кожи. Вир осторожно пощекотал ее, погладил грудь и, заводя себя еще сильнее, надавил большим пальцем на набухший сосок. У Лидии на мгновение остановилось дыхание, выдохнуть она смогла, только перестав сдерживать рвавшийся из груди приглушенный стон.
Она все теснее и теснее прижималась к нему, пока в низ ее живота не уперлась его плоть, твердая, набухшая и жаждущая приступить к действиям.
Еще раз где-то глубоко внутри вспыхнул сигнал тревоги, но Вир практически не заметил его, потому что опустил лицо к шее Лидии и жадно, будто стараясь заполнить им легкие, вдыхал ее аромат. Тревожный огонек помигал и погас, заглушенный новой волной ощущений: ее кожа казалась бархатной, когда он прижимался к ней щекой, и шелковой, когда притрагивался губами.
Вир всем телом чувствовал прикосновения ее рук, они были теплыми, когда Лидия расстегивала его рубашку, и становились все горячее, когда она начала поглаживать его кожу.
Его руки теперь были на ее талии. Ощупывая брючный пояс, Вир искал пуговицы, на которые он застегнут. Наконец нашел… И вдруг болезненный укол пронзил его руку от локтя до плеча.
На какое-то мгновение это привело его в полное замешательство. Вир отупело моргал, как пьяница, выпивший разом слишком большую дозу вожделенного напитка. Однако он быстро пришел в себя и понял, что стукнулся локтем об острый выступ дверного молоточка. Дверного… то есть прикрепленного к двери.
К входной двери!
До него только сейчас дошло, что они занимаются любовью фактически на пороге дома.
– Господи Иисусе! – пробормотал Вир, затем поднял голову и сделал глубокий вдох, потом еще один и еще один.
В этот момент он почувствовал, что Лидия убрала руки, и услышал ее прерывистое дыхание.
– Гренвилл, – начал Вир и чуть не поперхнулся своим вдруг оказавшимся неожиданно большим языком.
Вир увидел, что руки Лидии нетерпеливо шарят по одежде с явным намерением сделать то, что начал делать он.
– Не говори ни слова, – почти таким же низким голосом, как у него, произнесла она. – Я начала это. Я беру на себя всю вину или всю ответственность, как тебе больше нравится.
– Гренвилл, ты…
– Я ничего не понимаю и не умею, – продолжила Лидия, не обращая внимания. – Это очевидно. Я должна быть благодарна тебе. Только никак не могу принять это до конца. Сейчас я понимаю, что ты имел в виду вчера ночью, когда говорил о необходимости соответствующего настроения. – Лидия закрыла глаза, затем опять открыла. – Однако ты ничего не говорил о том, что кто-то в такие моменты может желать боли. Это тогда, когда человек понимает, что заслужил наказания, да?
– Черт тебя побери, Гренвилл, только не говори, что я хочу нанести удар по твоему самолюбию. – Слова прозвучали очень громко и резко, и, поняв это, Вир понизил голос. – Пойми ты, ради бога, мы не можем делать это перед входной дверью.
Лидия отстранилась от двери, подобрала узел и направилась в холл.
Вир пошел следом.
– На самом дел ты не так уж хочешь меня, – четко произнес он. – Это просто мимолетное желание. Возбуждение, вызванное близкой опасностью. Тебе не следует подходить ко мне ближе чем на милю. Я оказываю плохое влияние на окружающих. Спроси любого.
– Я отнюдь не святая, – сказала Лидия. – Если бы я была таковой, то не увлеклась бы таким дегенератом, как ты. – Она подкрепила это заявление ударом локтя под ребра. – Уходи. И держись от меня подальше.
Вир остановился и молча посмотрел ей вслед. Шаг. Второй. Точеная фигура с соблазнительными формами и гордо выпрямленной спиной остановилась у кабинета.
Лидия открыла дверь и, не обернувшись, вошла в кабинет.
Дверь закрылась. Растерянный Вир стоял неподвижно. Мысли, как это обычно было в ее присутствии, вращались по кругу и путались. Сейчас они кружились вокруг «кого-то еще» и всей той лжи, которую он наговорил себе. Вопрос был в том, удастся ли отыскать песчинки правды, затерявшиеся в этом царящем в голове беспорядке. При тщательном процеживании груды догадок и подозрений такая песчинка мелькнула, и надо признать, довольно унизительная: совершенно непереносимым для него оказалось возможное появление «кого-то другого».
Из этого следует очень неприятный вывод, но ничего не поделаешь. Так уж ей не повезло, что их пути пересеклись, а еще больше в том, что Лидия сумела задеть его интерес, и теперь…
Нет, он не должен даже думать об этом, потому что, имея за спиной такой груз неблаговидных поступков, такой опыт разврата, он не имел права претендовать на столь великолепный приз.
Но ведь он – последний повеса Мэллори, а это означает, что он беспутный, бессовестный, безответственный и так далее и тому подобное.
Что значит для такого еще одно преступление, если вся жизнь – сплошной грех?
Вир направился к двери кабинета и решительно толкнул ее.
Лидия развязала углы послужившей узлом сорочки и вывалила содержимое на письменный стол.
– Я же сказала, чтобы ты убирался, – приветствовала она его напоминанием. – Если у тебя есть хоть капля здравого смысла…
– У меня его совсем нет, – сказал Вир, закрывая за собой дверь. – Выходи за меня, Гренвилл.
Глава 10
Стоявший в дверях Эйнсвуд весьма напоминал человека, потерпевшего кораблекрушение. Его грязные и безнадежно мятые сюртук, жилет и рубашка были расстегнуты и свисали с плеч, будто лохмотья. Шейный платок он потерял, и распахнутый в виде латинской буквы V ворот рубашки обнажал сильную шею, мощные плечи и мускулистую грудь. Прекрасно сидящие брюки были покрыты пятнами, ботинки ободраны.
– Выходи за меня, – повторил Эйнсвуд, когда Лидия посмотрела ему в лицо. Его глаза были темнее, чем обычно, а напряженные черты лица придавали ему незнакомое отрешенное выражение. Похоже, он сам не понимал, что говорит, и отвечать ему было все равно, что пытаться общаться с дверью.
У Лидии не было абсолютной уверенности в том, что стало причиной появления в его голове мысли о браке, однако предположить было нетрудно: запоздалые укоры совести, неправильно понятое чувство долга или обычное мужское стремление любым способом одержать верх. Скорее всего, определенную роль сыграл каждый из этих факторов, а к образовавшемуся из них коктейлю добавились жалость и еще какие-то неведомые соображения.