– По-моему, не так уж и плохо, если бы он тоже смотрел на тебя с обожанием, – сказала Тамсин.
– Было бы еще хуже, – ответила Лидия. – Обожающий взгляд Эйнсвуда смертельно опасен. Я сама стала жертвой этого на Ковент-Гарден, помнишь, я рассказывала. Его светлость стоял на коленях и смотрел на меня как на богиню. От этого все рушится внутри, забываешь обо всем.
– Хотелось бы мне испытать такое.
– А мне бы не хотелось пережить это снова, – огрызнулась Лидия. – Мне хватает и томных взоров Сьюзен, отражающих незамысловатые собачьи желания. Она смотрит так, когда хочет, чтобы ее покормили, приласкали или поиграли с ней. А от его взгляда рискуешь не просто растаять, а превратиться в лужу у его ног.
– Бедная Сьюзен. Очень нехорошо было со стороны герцога и ее использовать в споре с тобой.
– Бедная, ты полагаешь? Да ее поведение было, прямо скажем, позорным.
– Может, ей стало жаль его, – предположила Тамсин. – Ты же знаешь, как она чувствует, что кому-то не по себе или что человек чем-то огорчен. Вчера, например, Милли прожгла свой фартук и очень расстроилась из-за этого. Так Сьюзен подошла к ней, бросила к ее ногам свой любимый мячик и принялась лизать руку, будто… О боже! Там виселица.
Они почти выехали на вершину холма, и поэтому стала видна стоящая недалеко от дороги знаменитая хиндхедская виселица. Дождь уже вовсю стучал по откидному верху коляски. Завывания ветра слились с мрачным скрипом цепей, скрепляющих перекладину виселицы со столбами. Сверкнувшая вдалеке молния на мгновение заполнила каким-то потусторонним светом впадину у подножия холма. Трескучий раскат грома добавил барабанную дробь в этот сатанинский оркестр.
Доехав до вершины холма, Лидия хотела остановиться, поскольку от мерина валил пар, и было очевидно, что он устал и нуждается в отдыхе. Однако не прошло и минуты, как конь сердито заржал и нетерпеливо рванул коляску, заявляя о намерении продолжить гонку.
– Вот это да! Ты настроен на серьезную игру, не так ли? – крикнула ему Лидия, слегка ослабляя поводья. – Тем не менее, мой красавчик, не вздумай нестись с этого холма сломя голову.
Позади совсем близко послышался скрип колес и цоканье копыт.
Впереди дорога довольно круто уходила вниз. На более пологом боковом склоне, спускающемся в Девонширскую долину, виднелись следы лошадиных копыт. Однако, судя по их глубине, проехать там на коляске было весьма проблематично. Единственным признаком наличия людей на этом открытом всем ветрам клочке земли был дымок, вьющийся из трубы гостиницы «Семь колючек», весьма небезопасного места, просить убежища в котором Лидии даже не пришло бы в голову.
Зато крутая портсмутская дорога, обычно весьма оживленная, сейчас, благодаря грозе, была совершенно свободна, и возможность дорожного инцидента практически исключалась.
Дождь с силой колотил по откидной крыше, а встречный ветер, подхватывающий капли, не оставлял им надежды остаться сухими. Однако Лидии было не до комфорта. Она изо всех сил пыталась сдержать мерина. Он в типично мужском самоубийственном стиле несся вперед, не обращая внимания на ее слабые попытки, да еще норовил держаться у самого края дороги.
Когда они наконец достигли подножия холма, руки возницы гудели от напряжения, мерин же не проявлял ни малейших признаков усталости.
Лидия виновато посмотрела на Тамсин. Юбки девушки промокли насквозь, и она дрожала как осенний листок.
– Еще две мили, – крикнула Лидия громко, чтобы ее можно было расслышать сквозь шум дождя и отдаленные раскаты грома.
– Я только промокла, – сообщила Тамсин, стуча зубами. – Не растаю.
«Прости меня, Господи», – про себя прошептала Лидия, ощутившая острый приступ стыда. Не следовало брать с собой Тамсин. Да и на эту дурацкую гонку, собственно, нельзя было соглашаться. И уж конечно, не надо было отказываться от предложенной Эйнсвудом ничьей. Если Тамсин серьезно простудится…
Молния ударила так близко, что Лидия чуть не слетела со своего сиденья, а от раздавшегося почти сразу оглушительного раската грома сотряслась, казалось, вся видимая часть дороги. Мерин, испуганно заржав, встал на дыбы. Лидия что было силы потянула поводья, пытаясь заставить его опуститься и не дать опрокинуть кабриолет. Поводья заскользили, обжигая ладони, но она их удержала.
Мир на мгновение погрузился во тьму и тут же ярко осветился вспыхнувшей молнией. Одновременно раздался оглушительный треск.
Еще через секунду послышались другие звуки: крики, хрип то ли испуганной, то ли раненой лошади, лязг колес. Затем Лидия увидела тильбюри в дюйме от своих колес.
Лидия инстинктивно повернула кабриолет налево. Тильбюри с грохотом сделало сумасшедший рывок вправо, едва не задев ее, но столкновения избежать удалось. В свете очередной молнии она увидела напряженно работающего поводьями Эйнсвуда. Через мгновение громыхнул гром, а затем раздался более пугающий грохот – тильбюри слетело в кювет с противоположного от нее края дороги.
Лидия понимала, что идет дождь, видела вспышки молний и раскаты грома, а также слышала голоса людей, но все это было где-то далеко, будто происходило в каком-то ином мире.
Мир, который она знала, в этот момент сосредоточился для нее на недвижимой фигуре, лежащей на месте крушения, все остальное исчезло, когда она нетвердой походкой пошла к ней.
Лидия опустилась на колени прямо в грязь, в которой он лежал вниз лицом.
«Взгляни на меня, распростершегося ниц пред тобой» – эта строка из молитвы пришла на память практически одновременно с воспоминанием о том, как он преклонил перед ней колени на Ковент-Гарден. Вспомнился его театрально умоляющий голос и веселый блеск озорных глаз, не совсем верно отражающих состояние души.
Изнутри рвался страшный, сумасшедший смех. Но Лидия никогда не впадала в истерику.
Она приподняла его, потянув за сюртук.
– Поднимайся, черт тебя побери! О, вставай, пожалуйста. – Лидия не плакала. Это капли дождя увлажнили ее глаза, а спазм сжал горло из-за холода. Было так холодно, а он был такой тяжелый. Она потянула сильнее и перевернула его на спину. Она не могла позволить ему валяться в грязи, поэтому еще и еще раз дергала его за лацканы сюртука.
– Просыпайся же ты, тупая упрямая скотина! – закричала она. – Очнись, пожалуйста!
Однако он не очнулся, а она не способна была поднять его. Единственное, что могла сделать Лидия, это приподнять голову Вира и стереть грязь с его лица, если не считать того, что она продолжала приказывать, спорить, просить и обещать.
– Не вздумай умереть при мне, скотина! – выкрикнула она очередное обжигающее горло ругательство. – Я так многое узнала… благодаря тебе. Ну давай же… Я не имела в виду… О, это я должна была пострадать. Как ты, Эйнсвуд? Это несправедливо с твоей стороны! Давай же, вставай. Ты выиграл. – Она с силой потрясла его. – Слышишь меня, ты, тупоголовый болван? Ты победил. Я сделаю это. Кольцо. Священник. Все, как надо, пропади оно пропадом! Я буду твоей герцогиней. – Она снова потрясла его. – Ты же этого хотел, ведь так? Приди в себя. Сейчас или никогда, Эйнсвуд. Это твой последний шанс. Очнись же ты, черт тебя возьми, и же… женись на мне. – Она уже не могла сдерживать рыданий. – Или я брошу тебя, так же как нашла. – Она в отчаянии уронила голову. – Здесь. В грязи. В канаве. Я знала, что ты… ты пло-о-о-хо кончишь.
Вир признавал, что он очень плохой. Прямо-таки безнадежный случай.
Он должен был открыть глаза еще несколько мгновений назад. Но он всерьез опасался обнаружить, проснувшись, что это был сон: его драконесса причитает над ним и убивается по нему.
Но это был не сон, и она наверняка промокла до нитки, а он должен быть величайшей скотиной поднебесного мира, чтобы подвергать ее риску заболеть из-за своих пустячных опасений.
Подумав так, Вир приподнял голову и увидел совсем рядом ее прекрасное гордое лицо.
– Я умер и передо мной ангел или это все-таки ты, Гренвилл? – прошептала он.
Лидия инстинктивно попыталась отклониться назад, но Вир был не настолько ослаблен и целомудрен, чтобы позволить прекрасному видению исчезнуть без поцелуя. Дотянувшись рукой до ее затылка, он попытался притянуть Лидию к себе. Она было поддалась, но уже через мгновение начала сопротивляться. Как всегда. Теперь он точно знал, что это не сон.
Ни в каком сне нельзя ощутить сладость ее мягких налитых губ. А Вир впитывал ее, смаковал каждую мельчайшую капельку, продлевая и углубляя этот волшебный поцелуй посреди бушующей грозы.
Однако следовало остановиться. И он неохотно выпустил ее из объятий. Это было так противоестественно, так противоречило его желаниям, что вполне могло сойти за подвиг самоотречения, достойный канонизации. Но именно в этот момент что-то дрогнуло в нем, истина прорвала грубую оболочку, за которой он так старательно прятал свою душу.
– Ты мне очень нужна, – прошептал он хриплым от волнения голосом. – Ты, греховная земная женщина, мне нужнее всех небесных серафимов. А ты сама хочешь, чтобы я стал твоим навсегда? Ты же об этом говорила только что, милая?
Лидия прерывисто вздохнула.
– Да, я это имела в виду, черт тебя побери. Но не такая уж я милая. Поднимайся, великий притворщик!
Для Берти Трента это, естественно, был далеко не первый несчастный случай. Тем не менее впервые не он выступал виновником происшествия. Впрочем, как Трент поведал мисс Прайс, когда Лидия поспешила к Эйнсвуду, даже самый искусный возница не смог бы предотвратить случившееся. Испугавшаяся молнии лошадь встала на дыбы так резко, что сломала оглоблю. А когда тильбюри начало переворачиваться, сломалась и вторая. Лишившись оглоблей, лошадь рванулась в сторону, утащив на себе остаток сбруи.
Берти удалось выпрыгнуть из тильбюри за секунду до того, как коляска начала переворачиваться, и он лишь слега ушибся, кувыркнувшись на дороге. Берти сразу поспешил к Эйнсвуду, но его опередила бросившая свой кабриолет мисс Гренвилл. Поэтому Берти, руководствуясь джентльменским принципом «сначала женщины», поспешил на помощь мисс Прайс, оставшейся один на один с норовистым мерином.