– О боже! – выдохнула Лидия.
Вир вошел глубже, и она инстинктивно изогнулась, приподнявшись ему навстречу. Боль, которую Лидия вновь почувствовала, смешивалась с усиливающимся удовольствием, и коктейль из этих двух противоположных чувств горячей волной растекся по жилам. Он чуть-чуть приподнялся и вновь углубился в нее, она вновь ответила встречным движением. Потом еще раз, еще и еще. Усиливающаяся волна удовольствия размывала остатки сомнений и огорчений и в конце концов унесла их совсем.
Лидия сдалась окончательно. Ее тело, ее душа, ее воля – все сейчас было в его власти. Ее ладони лихорадочно метались по его приятной гладкой коже, в то время как нижняя часть тела приподнималась и вновь опускалась, подстраиваясь под задаваемый Виром ритм. Эти движения становились все более быстрыми и неуправляемыми, как та гроза, которая разразилась во время их гонок.
Как и тогда, кульминационный момент был для нее совершенно неожиданным. Лидия услышала, как Вир издал негромкий звук, напоминавший не то стон, не то крик неведомого животного, и почувствовала, как его пальцы конвульсивно сжали ягодицы и потянули их вверх, ближе к себе. Затем она ощутила последний, самый сильный из всех предыдущих толчок, отозвавшийся во всем теле яркой вспышкой неведомого ранее наслаждения. Потом это повторилось еще, еще и еще раз, пока Лидии ни показалась, что она, будто взорвавшаяся звезда, разлетается на кусочки и постепенно погружается во тьму.
В охватившем ее затем оцепенении Лидия, как ей показалась, лежала долго-долго.
Долго-долго ей отказывался подчиняться язык. Впрочем, он в этот момент был и не нужен, поскольку голова тоже отказывалась работать.
Когда Лидия сумела, наконец, приподнять веки, первое, что она увидела, – были устремленные на нее глаза Вира.
Прежде чем Лидия смогла понять их выражение, Вир заморгал и отвернулся. Затем он очень осторожно вышел из нее, перевернулся на спину и затих, глядя в потолок.
Лидия тоже молча лежала рядом, думая о том, что это смешно чувствовать себя сейчас одинокой и брошенной. То, что ее обижает, напомнила она себе, не связано с его отношением непосредственно к ней. Это естественное поведение для такого человека, как он. Именно об этом предупреждала Елена. После того как нас используют, мы становимся ненужными.
Но это только ему ненужными. Она отнюдь не бесполезное существо. Нет никаких оснований считать себя таковой только из-за того, что он отвернулся и не хочет посмотреть на нее!
– Я не виновата, – сердито выпалила Лидия. – Пожениться было твоей идеей. Ты хотел переспать со мной. Я предложила тебе себя. Совершенно глупо расстраиваться по этому поводу теперь, когда я предоставила тебе полную возможность изменить мнение обо мне.
Вир приподнялся с подушки, обхватил ладонями лицо Лидии и крепко поцеловал. Она мгновенно оттаяла и обняла его. Он вновь упал на подушку, но на этот раз не отпуская ее от себя, ноги их переплелись От крепких поцелуев голова Лидии кружилась, ощущение одиночества улетучилось, последние сомнения исчезли. Стало совершенно ясно: неприятные ощущения, которые Лидия испытала, никак не сказались на страстном стремлении получить удовлетворение. Проблема в том, что он не довел начатое до конца, и она не получила того, чего ждала.
Между тем Вир, наконец, оторвал губы от ее рта, однако руки его, лаская, продолжали немного лениво двигаться по ее телу.
– Подозреваю, что ты сожалеешь о случившемся, но из-за своего упрямства никогда в этом не признаешься, – сказала Лидия.
– Вообще-то это ты болтала о своей непригодности, – заметил Вир. – И именно ты пыталась найти какой-то свой особый выход из положения.
Выхода Лидия больше не искала. Она поняла: его просто не существует. Хорошо это или плохо, но факт заключался в том, что она теперь накрепко связана с ним. А раз так, то она совсем не против сделать что-то приятное для него и готова подумать о том, что именно.
Прежде всего, она не должна позволять себе думать о боли, которую он может причинить ей. Она в состоянии потерпеть. Жизнь достаточно била ее, чтобы научиться переносить и не такое.
Лидия перевернулась на спину и, оперевшись на локоть, приподняла голову, чтобы получше разглядеть его крупное тело, покрытое симметричным рисунком тренированных мускулов.
– Мне хотелось бы делать все как можно лучше, – тихо произнесла она. – Хотя бы в плане физических ощущений. Но я даже не могу толком объяснить, что происходит.
Лидия и представить не могла, сколь напряженно чувствовал себя до этого момента Вир и насколько легче стало ему от ее сбивчивого признания. Его губы дрогнули и расплылись в улыбке. Это была необычная улыбка. Прежде она не видела, чтобы он так улыбался, иначе наверняка бы запомнила.
Эта улыбка была обезоруживающе мальчишеской, такая, от которой, как когда-то сказала Елена, могут расцвести розы в Арктике. Самой Лидии показалось, что в комнату вдруг заглянуло солнце и осветило ее своими теплыми лучами.
Только что успокоившийся пульс вновь заколотился с удвоенной скоростью, думать не хотелось, хотелось верить во все хорошее.
– Знаешь что, Гренвилл, – сказал Вир, – сдается мне, что ты потеряла голову из-за меня.
– Блестящее открытие, – ответила Лидия. – Думаешь, иначе я вышла бы за тебя? Если бы я спокойно, без эмоций обдумала этот шаг?
– Значит, ты влюбилась в меня?
– Влюбилась? – Лидия посмотрела на него в некотором замешательстве. – Она была писательницей и очень серьезно относилась к значению слов. – «Потерять голову» и «влюбиться» все-таки далеко не одно и то же. – Влюбилась? – повторила она с сомнением.
– Ты же сказала тогда на дороге, что успела привязаться ко мне.
– Я давно привязалась к своей собаке, – сказала Лидия тоном школьной учительницы. – Я отдаю дань необычайной сообразительности Сьюзен и забавляюсь, наблюдая за ее кажущимися порой такими логичными поступками. Мне будет очень жаль, если с Сьюзен что-нибудь случится. Разве из этого следует, что я в нее влюбилась?
– Я понимаю, о чем ты, Гренвилл. Но Сьюзен все-таки собака.
– Я убеждена, и убеждение это базируется на опыте, что мозг мужчины работает примерно так же, как мозг собаки.
– Ты слишком предубеждена против мужчин, – произнес Вир с упреком, однако по-прежнему улыбаясь.
– Любовь является таинственным продуктом одновременной работы сердца и разума, души, если хочешь. А «потерять голову» означает некое физическое состояние, сходное с тем, в котором оказывается человек из-за чрезмерного пьянства. Как…
– Знаешь, Гренвилл, ты все-таки восхитительна, даже когда так педантично рассуждаешь.
– Как страстное увлечение, так и сильное опьянение являются физическими состояниями, – продолжила Лидия, не обратив внимания на его реплику. – И то и другое часто приводит к серьезным ошибкам в суждениях и оценках.
– А возможно, как раз сочетание педантичных рассуждений с наготой производит такое чарующее впечатление?
Взгляд зеленых глаза Вира медленно заскользил по ней, от лица к пальцам ног. Лидия с трудом сдержала желание сдвинуть ноги и подтянуть их.
Вир и в обычной обстановке вряд ли станет внимать доводам женщины, успокоила она себя, тем более глупо ожидать от него внимания к словам обнаженной женщины. Кроме того, он разглядывал ее с явным восхищением, и Лидии это не могло не нравиться. В качестве награды за этот взгляд она одарила его ответной улыбкой. Сделав это, Лидия сразу отвернулась, намереваясь встать с кровати, и не увидела, что его улыбка увяла, а лицо отразило тревогу и неуверенность.
– Куда ты собралась, Гренвилл?
– Хочу помыться.
Лидия пошла к находящему за складной ширмой умывальнику.
– Позволь сообщить тебе, герцогиня, – произнес Вир задумчиво, – что со спины ты смотришься не менее великолепно, чем спереди. У тебя… – его голос дрогнул и смолк, когда она зашла за ширму.
Лидии, конечно, хотелось услышать окончание комплимента, но не настолько, чтобы забыть, чем она собралась заняться. Крови на ней было совсем немного. В этом, как подсказало окончательно пришедшее в норму сознание, не было ничего необычного для молодой женщины со спортивной фигурой, волноваться ей скорее стоило бы, будь кровотечение обильным. Большее неудобство доставляли несколько небольших липких пятен – его семя.
Лидия смыла их, размышляя о том, что какое-то количество семени с зародышами Мэллори наверняка излилось в нее и, хочет она того или нет, в ней может зародиться новая жизнь.
Она предупреждала, что не намерена рассматривать в качестве первоочередной задачи производство его потомства. Однако было бы смешно ожидать, что Вир вообще задумывается о последствиях исполнения своих плотских желаний. То, что могут появиться дети, его тревожит не более чем то, что ее жизнь превратится в сплошную муку, позволь Лидия себе действительно влюбиться в него.
– Гренвилл! – окликнул он.
– Подожди минутку, – ответила Лидия.
Наступившая тишина нарушалась только звуками плещущейся в тазу воды.
– Гренвилл, что у тебе на заднице?
– У меня на… – И тут она вспомнила. – О, ты имеешь в виду родинку. Я знаю, она выглядит как татуировка, но это только кажется.
Постаравшись побыстрее завершить процесс омовения, Лидия вышла из-за ширмы и… чуть не натолкнулась на высокую, туго сбитую фигуру полностью обнаженного мужчины.
– Повернись, – попросил Вир с нежностью в голосе и непроницаемым выражением лица.
– Знаешь, Эйнсвуд, после соития ты становишься еще более надоедливым, чем до него. Я, пожалуй…
– Повернись, пожалуйста.
Оказаться в роли подопытного кролика, изучаемого любознательным эскулапом, было крайне неприятно, однако Лидия, сжав зубы, повиновалась. Впрочем, вернуть ему свою благосклонность она решила при первой же возможности. Примерно через минуту.
– Я так и думал, – пробормотал Вир, нежно беря ее за плечи и поворачивая лицом к себе. – Ты знаешь, что это такое, дорогая?
Такая ласка показалась ей подозрительной.