асштабов конспирологии.
Толпы параноиков
Говоря о параноидальном стиле мышления, Хофштадтер заблуждался, когда считал, что теории заговора характерны только для маргиналов и аутсайдеров. Он был прав, предполагая, что на обочине общества конспирология процветает, но его ошибкой было ограничиться только этим. Хофштадтер упустил из виду тот факт, что теории заговора процветают и среди основных слоев населения тоже. Джесси Уокер обнаружил столь большое количество фактов, плотно вплетенных в саму жизнь Америки, что назвал свою книгу «Соединенные штаты паранойи». В ней он демонстративно исказил название знаменитой работы Хофштадтера, назвав главу «Параноидальный стиль – это и есть американская политика» [курсив авт.]. Уокер показал, что у правительства «есть теория заговора про самого себя»{246}.
Основатель и первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон вряд ли может считаться маргиналом. Однако, когда знакомый обвинил Вашингтона в том, что тот не верит в заговор иллюминатов, он поспешил возразить, написав, «напротив, я убежден в этом как никто другой»{247}. Спустя столетие президенты Теодор Рузвельт и Вудро Вильсон чувствовали невидимую руку, управляющую правительством{248}. Рузвельт писал в 1912 г.: «За мнимым правительством, сидящим на троне, стоит невидимое правительство, непризнанное, никому ничем не обязанное и не несущее никакой ответственности перед народом». Год спустя Вильсон предостерегал, что «некоторые из влиятельнейших людей в США в области торговли и производства чего-то боятся. Они знают, что где-то есть сила столь организованная, столь неуловимая, столь осторожная, столь замкнутая, столь совершенная, столь вездесущая, что, критикуя ее, стоит говорить тише, чем дышать». Лэнс Дехэвен-Смит обратил внимание на то, что в течение трех десятилетий после Второй мировой войны «американские чиновники утверждали, что существует коммунистический заговор с целью захватить власть над миром, что государственный аппарат США был полон советских шпионов и что движение за гражданские права и против войны в 1960-х гг. было порождением советского влияния»{249}. (Напомним, что одним из приводимых Хофштадтером примеров «маргинального» конспиролога был Джо Маккарти, избранный в США сенатор. Очевидно, здесь уже теряется связь между конспирологией и обочиной общества.) Даже президент Обама во время своей повторной избирательной кампании в 2012 г. обвинил «тайных нефтяных миллиардеров» в попытках скомпрометировать его и купить голоса на выборах{250}.
Конечно, проблема не ограничивается несколькими высокопоставленными членами правительства, которые иногда волнуются насчет заговоров. Конспирологические теории аутсайдеров обычно имеют соответствующие им пары у правящей стороны. Когда до Гражданской войны американские рабы опасались, что белые врачи замышляют их похитить и зарезать, владельцы плантаций беспокоились, что их рабов подбивают на неистовый мятеж северные сторонники отмены рабства{251}. Когда на рубеже веков популисты беспокоились, что правительство контролируется группой международных банкиров, другие осуждали популизм, называя его «хитро задуманным, мощным организованным заговором»{252}. И до сих пор большую часть населения то и дело охватывает конспирологическое безумие. В начале XX в. американская общественность боялась обширного коварного заговора, целью которого было похищать невинных молодых белых женщин и продавать их для принудительного занятия проституцией{253}. Под влиянием этих жутких выдумок президент Уильям Тафт быстро подписал «Закон о торговле белыми рабынями» (сейчас он известен как закон Манна), выделив $50 000 на создание агентства, которое в итоге превратилось в Федеральное бюро расследований. В 1980–1990-х гг. волна «сатанинской паники» захлестнула Англию и США{254}. Утверждалось, что представители коварного заговора убийц-дьяволопоклонников массово насиловали и убивали маленьких детей.
По-видимому, со временем Хофштадтер пришел к выводу, что конспирология может быть более масштабным явлением, чем ему казалось изначально. Если в ранних его сочинениях говорилось о том, что параноидальный стиль влияет только на «скромное» общественное меньшинство, позже он писал уже про «значительное» меньшинство{255}. Но даже эта более щедрая оценка все равно не соответствует истинному масштабу конспирологии, хотя у Хофштадтера и не было численных данных, чтобы подтвердить свои утверждения. В последние несколько лет были проведены десятки соцопросов, и оказалось, что отнюдь не небольшая кучка отверженных параноиков, а огромное количество людей верит в теории заговора. Когда, например, речь идет о событиях 11 сентября, гибели принцессы Дианы, высадке на Луне, угрозе «Нового мирового порядка», фторировании питьевой воды, безопасности вакцин или существовании инопланетян, около 10–30 % людей верит в конспирологические версии. Стоит поднять вопрос, кто убил Кеннеди, и большинство людей становится конспирологами: согласно некоторым опросам, проведенным в разные годы, из десяти человек только один или два считают, что Ли Харви Освальд действовал в одиночку.
Но если просто оценить количество людей, сообщивших, что они верят в конкретную теорию заговора, мы не увидим истинных масштабов конспирологического мышления. Одни теории проваливаются и устаревают. Некоторые со временем набирают популярность, в то время как другие исчезают из поля зрения. Третьи имеют краткосрочный успех и забываются почти сразу, как возникли. Как отмечают Джо Усцински и Джозеф Парент, оценку степени доверия к «какой-то теории заговора нельзя считать точным предсказанием общей склонности к конспирологии, так же как цена акций General Motors не может служить основным индикатором фондового рынка»{256}.
Чтобы собрать информацию о распространенности конспирологического мышления, следует смотреть шире. Например, мы можем оценить, сколько людей верит не в конкретную теорию, а в какую-нибудь из них. Тед Герцель в своем обзоре, опубликованном в 1992 г., обнаружил, что почти все верят хотя бы в одну теорию заговора из тех, про которые он спрашивал, а большинство считало, что точно или с большой вероятностью правдивы несколько теорий. В 2013 г. благодаря проведенному опросу выяснилось, что 63 % американцев верят по меньшей мере в одну политическую теорию заговора{257}. Кроме того, в опросе 2014 г. обнаружилось, что половина американцев верит как минимум в одну конспирологическую теорию, касающуюся медицинской сферы{258}.
Такие данные исключают любое объяснение про аутсайдеров, поскольку очевидно, что в теории заговора верит значительно больше людей. Но даже эти цифры сильно занижают истинную распространенность конспирологического мышления. Они отражают то, что люди, принимавшие участие в исследовании, верят как минимум в одну теорию заговора из тех, про которые их спрашивали. Всего Герцель задавал вопросы о 12 разных теориях, в исследовании 2014 г. спрашивали про шесть медицинских теорий заговора, а в опросе про политику 2013 г. речь шла всего о четырех. Это неизбежное ограничение. Спрашивать людей про все существующие на свете теории было бы информативнее, но мало кто согласился бы на столь длительный опрос. Если бы мы каким-либо образом смогли осуществить это амбициозное исследование, то, я предполагаю, мы бы обнаружили, что почти каждый верит в ту или иную теорию заговора. Мы все конспирологи, во всяком случае, бываем ими иногда.
Повседневная паранойя
Почему же мы так легко поддаемся стереотипу про конспиролога – аутсайдера со вспотевшими ладонями и шапочкой из фольги?
Что ж, в этом стереотипе присутствует крупица истины. Мы уже убедились в том, что люди, наиболее сильно увлекающиеся теориями заговора, действительно, по-видимому, более параноидальны, чем те, кто конспирологию не признает. Паранойю напрасно считают чем-то необычным. Услышав это слово, легко представляешь кого-то почти недееспособного, постоянно испытывающего страх, что все вокруг пытаются до него добраться. Конечно, такая патологическая форма паранойи тоже существует и может свидетельствовать о проблемах с психикой. Тяжелая паранойя – важный симптом психических заболеваний, таких как шизофрения и биполярное расстройство. Но такую болезненную паранойю когда-либо ощущала лишь очень небольшая часть населения{259}. Патологическую паранойю мы не будем относить к вере в теории заговора.
В исследованиях, про которые мы уже говорили, оценивался не этот тип паранойи. И Хофштадтер тоже не его имел в виду. В своей работе он пояснял, что, хотя заимствовал термин «параноидальный» из клинической психиатрии, он не хотел бы на людей с подобным стилем мышления навешивать ярлык психического нездоровья. Он утверждал, что применял этот термин в разговорном значении. Хотя он и использовал это слово в более мягком смысле, его формулировки все же способствовали социальной стигматизации. Глупо говорить, что теории заговора создаются «необыкновенно злыми умами», если учитывать, сколь широко такие теории распространены.
Необязательно быть необыкновенно злым, чтобы с подозрением относиться к тем, кто вас окружает. Параноидальное мышление может иметь разную глубину, и между нормой и патологией нет четкой границы. Реальная мания преследования, характерная для некоторых форм шизофрении, – это крайность, которая, к счастью, редко встречается. Но другая крайность (когда ни одна параноидальная мысль не приходит в голову) тоже редка. Бывало ли, что, оказавшись в переполненном вагоне, вы чувствовали, что совершенно незнакомый человек косо смотрит в вашу сторону без явной на то причины? Может быть, у вас возникало ощущение, что за вашей спиной коллеги на работе пересылают друг другу письма, обсуждая вас, или товарищ прошел мимо, не поздоровавшись, и вы задумались, а не игнорируют ли вас преднамеренно? Или вы оставались дома ночью в одиночестве и испытывали тревожное чувство, что что-то притаилось где-то в темноте, поджидая, чтобы схватить вас? Если нечто подобное было, значит, вы испытали приступ паранойи.