{447}. «Такие вопросы вызывают зуд, который нельзя облегчить с помощью науки».
И если даже вы ни с чем таким не сталкивались, я ручаюсь, что в некоторые моменты своей жизни вы сами уговаривали или ругали неживой объект так, будто это непослушный ребенок, который начнет вести себя хорошо, как только поймет, что вы им недовольны. Просто подумайте о моментах, когда ваша машина не завелась, компьютер выключился по непонятным причинам, а смартфон перестал отвечать на ваши касания. Вы понимаете, что это всего лишь техника, но в приступе ярости вы не можете удержаться от того, чтобы не думать, что у нее есть собственный разум: «Почему ты так себя ведешь?!»
Когда происходит что-то, для чего у нас нет быстрого объяснения, мы с большой вероятностью прибегнем к гиперактивному детектору намерений. Мы не сможем удержаться от мысли, что некто (или нечто) хотел, чтобы это случилось. Так мы приходим к конспирологическим теориям.
Кто-то дергает за ниточки
Точнее, так мы почти приходим к конспирологическим теориям. Сначала я хочу, чтобы вы прочитали пару предложений. В каждом описано некое событие, но без деталей. Я прошу вас попытаться представить себе картину произошедшего как можно более подробно: что случилось, кто участвовал, что могло к этому привести и чем это кончилось.
Она ударила ногой собаку.
У мальчика лопнул воздушный шарик.
Что приходит на ум, когда читаешь «она ударила собаку»? Представили ли вы себе рассеянную женщину, которая не заметила песика внизу лестницы и споткнулась об него? Или, может быть, она куда-то опаздывала и отшвырнула его с дороги? А как насчет воздушного шарика? Может быть, малыш, разыгравшись, поднес его слишком близко к свечке на праздничном торте и сейчас стоит в слезах? Или это мальчик постарше, с хулиганским блеском в глазах, размахивал булавкой? Подробности не имеют значения. Важно, что каждое предложение можно интерпретировать двояко: либо это было сделано специально, либо произошло в результате случайности.
Как мы приходим к конспирологическим теориям? Эти фразы сами по себе не связаны с заговорами (если только вы не подумали, что мальчик действовал не один, что, когда лопнул шарик, на травяном холме, возможно, присутствовал еще и второй мальчик). Тем не менее, согласно исследованию, которое мы провели вместе с Крисом Френчем, то, каким образом люди понимают эти безобидные предложения про собачку и лопнувший шарик, хорошо предсказывает, насколько они поверят в теории заговора{448}.
Мы предлагали участникам прочитать 12 неоднозначных предложений вроде тех двух и затем просили рассказать, что приходит им в голову. Нас интересовало только, сочли ли они происшедшее преднамеренным или случайным. Затем мы спросили их, насколько они верят, что миром управляет тайная группа заговорщиков. Когда мы посчитали число ситуаций, интерпретированных как умышленные, и сравнили с оценкой, которую они дали достоверности теории заговора, мы увидели явную связь ответов. Чем в большем числе фраз человек находил преднамеренность, тем чаще он соглашался с конспирологическими теориями.
В другом исследовании выявили удивительно похожую связь. Помните короткий мультфильм Хайдер и Зиммель с двумя треугольниками и кружком? Группа психологов под руководством Карен Дуглас «стряхнула с него пыль» и загрузила в интернет, где более 500 зрителей посмотрели на экранах своих компьютеров этот танец маленьких фигур{449}. Вместо того чтобы подробно опрашивать каждого зрителя, что делают эти фигуры, Дуглас со своими коллегами попросила оценить по простой шкале, насколько сознательно и целеустремленно, по мнению посмотревших, было поведение фигур. Затем она спросила, насколько сильно они верят в теории заговора. И опять оказалось, что показатели были связаны. Чем сильнее человек воспринимал фигуры как мыслящие, чувствующие персонажи, тем с большей вероятностью соглашался с тем, что принцессу Диану убили, а события 11 сентября – дело рук спецслужб.
Эти исследования показывают, что некоторая привлекательность теорий заговора связана с тем откликом, который они находят у нашего неугомонного детектора намерений. Вспомните, согласно работам Эвелин Россет, по умолчанию мы во всем видим замысел. Однако некоторые люди обуздывают эту инстинктивную реакцию лучше других. Склонность доверять или не доверять своему детектору намерений влияет на все ваше мировоззрение. А детектор намерений, похоже, не видит разницы между лопнувшим шариком, танцующим треугольником или утверждением о существовании заговора тайных «кукловодов». Людям, которые обычно сомневаются в своей интуиции, свойственно трактовать неоднозначные ситуации как более случайные, оценивать фигуры Хайдер и Зиммель как менее целеустремленные и считать утверждения о заговоре не очень правдоподобными. С другой стороны, те, кто прислушивается к своей интуиции, склоняются к противоположным взглядам. Для них фигуры живые, шарику навредили нарочно, а закулисные правители мира существуют на самом деле.
Чтобы понять, почему теории заговора так привлекательны, нужно посмотреть на них и на альтернативное объяснение сквозь призму детектора намерений. Представим старомодные весы, где на одной чаше теория заговора, а на другой – официальная версия. В некоторых случаях намерения всем своим весом лягут на чашу теорий заговора. Авария, в которой погибла принцесса Диана, была подстроена по приказу презренной монархии, Элвис инсценировал свою смерть, чтобы сбежать из-под бремени славы, Амелию Эрхарт сбили, потому что она была шпионкой. По официальным версиям, все эти события произошли абсолютно случайно. Взвесив эти варианты, становится очевидно, почему мы интуитивно считаем, что конспирологические теории более правдоподобны. Они согласуются с сообщениями детектора намерений, а официальные варианты требуют отвергнуть его суждения.
Однако иногда в официальных версиях тоже присутствуют намерения и мотивы. Возьмем теракт 11 сентября. На одной чаше официальная версия: террористы «Аль-Каиды» успешно реализовали свои намерения разбить самолеты в ряде известных мест Америки. На другой – конспирологическая теория: тайные заговорщики в правительстве США умышленно допустили или даже подготовили террористические акты. Итак, с двух сторон есть намерения, однако это само по себе еще не означает, что весы находятся в положении равновесия. Мы должны понять, какая из версий более намеренная.
Когда официальная версия свидетельствует о том, что члены «Аль-Каиды» совершили теракт, это значит, что, казалось бы, единое, хорошо финансируемое правительственное агентство, в чью задачу входит выявление и предотвращение террористической угрозы, было захвачено врасплох, ведь они определенно не хотели, чтобы теракт произошел. Теория заговора, напротив, предлагает практически неограниченный запас намерений. Помимо умышленного нападения на здания есть участвующее в заговоре правительство вместе с бесконечными рядами своих специалистов и агентов дезинформации, занимающихся сокрытием фактов. Как только мы добавим все эти намерения на чашу весов, конспирологическая версия сразу же окажется вне конкуренции. С точки зрения нашего детектора намерений теории заговора всегда лучше официальных версий.
Ты думаешь о том же, о чем и я?
Наш гиперактивный детектор намерений может повышать привлекательность теорий заговора, но это еще не все. В конце концов, если вы предполагаете наличие умысла, это еще не означает, что вы поверили в конспирологическую теорию. Когда исчезает самолет или трагически обрывается жизнь любимой принцессы, вы можете предполагать существование различных замыслов. Например, это сделал призрак или мстительный бог. Может быть, это дело рук одинокого безумца или отряда пришельцев из другого измерения. Остается вопрос: почему некоторые люди верят не просто в преднамеренность, а именно в заговор? Для ответа надо обратить внимание еще на один инструмент, с помощью которого мы можем читать чужие мысли, – на проекцию.
В наши дни, когда вы слышите, как психолог говорит про проекцию, вы можете представить, как Зигмунд Фрейд со строгим выражением лица опирается на каминную полку и, крутя в пальцах сигару, сообщает вам, что в вашем подсознании прячутся столь постыдные побуждения, что оно даже не желает сообщать вам о них. Вместо этого подсознание приписывает эти желания кому-то другому, как будто это он такой порочный. Фрейд считал проекцию защитным механизмом, предохраняющим нас от осознания того, насколько мы на самом деле омерзительны. Однако оказалось, что такая теория проекции неверна, так же как и большая часть психоанализа Фрейда. Сейчас психологи считают, что проекция нужна не для того, чтобы отказаться от некоторых социально неприемлемых побуждений. Это просто попытка разобраться в меняющемся мире, и мы все всегда так делаем.
Мы используем проекцию, потому что понять, о чем человек думает, только по его действиям было бы слишком сложно. Чаще всего у нас для этого недостаточно информации. Даже когда мы точно знаем, какой поступок кто-то совершил, его трактовка может оставаться до обидного неоднозначной. Представьте себе: по улице идут два человека и один толкает другого. Вы быстро определяете, что этот толчок был намеренным, но не всегда возможно понять, было ли это дружеской шуткой или агрессивным выпадом. Даже такой энтузиаст, как наш детектор намерений, не может сам по себе залезть в чужую голову. Поэтому мозг использует более практичный подход. Вместо того чтобы напряженно размышлять над возможными причинами чьих-то действий, мы мысленно встаем на место другого человека и задаем себе простой вопрос: «О чем бы я подумал?»
Это не просто уловка ленивого мозга. Проекция – необходимая часть для воспроизведения модели психики другого человека. Всякий раз, когда вы видите, как кто-то что-то делает, ваш мозг быстро проигрывает ту же ситуацию с вами в главной роли