— В них я выгляжу двенадцатилетней, — запротестовала было Айсе, когда к коротким брюкам должна была надеть белые матерчатые туфли, но Антая и слушать ничего не желала.
Серкан, о котором Айсе знала лишь то, что он был давним деловым партнером отца, разглядывал Айсе пронизывающим взглядом.
— Она хорошеет год от года, — сказал он, обращаясь к ее отцу, и с этими словами погладил Айсе по волосам. Но она откинула голову назад, и тот, заметив в ее глазах неудовольствие, весело улыбнулся, блеснув золотым зубом.
В этот момент подошла Антая, увела дочь от мужчин и представила ей маленькую светловолосую женщину, которую Айсе прежде никогда не видела.
На ней было бархатное платье цвета антрацита с глубоким вырезом. Там, где ее внушительные груди образовывали треугольник, покоился, точно вросший, медальон янтарного цвета.
— Госпожа Хальбайзен, директор одного из лучших интернатов в Швейцарии, — быстро проговорила Антая и тотчас же с вежливой улыбкой отвернулась, чтобы поприветствовать других гостей.
Когда госпожа Хальбайзен наклонялась вперед, ее груди куполами округлялись перед Айсе.
Чуть слышным голосом она спросила о школе, в которой учится Айсе.
— Это здесь лучшая гимназия, — уверенно ответила Айсе, — и в ней лучшие учителя, — добавила она.
Ей приходилось слышать, сказала госпожа Хальбайзен и при этом с улыбкой склонила голову набок, о достойном сожаления положении в местных школах и о возрастающем насилии среди молодежи.
— А у нас царит мир и спокойствие, — продолжала госпожа Хальбайзен. — Мы как одна большая семья. — Она отпила из бокала глоток шампанского.
— Мы, несомненно, тоже, — ответила изумленная ее словами Айсе и отвернулась. — Извините, пожалуйста, мне нужно к моему брату.
Она быстро пошла к Зафиру, стоявшему под магнолией между двумя немолодыми дамами, которые в чем-то настойчиво убеждали его, точно птицы кивая при этом головами, как будто собирались его склевать.
Вдруг она услышала, как в нескольких шагах от нее незнакомая женщина злобно прошептала своей дочери: «Так, стало быть, все выглядит у человека, который внезапно разбогател», — и вытянутыми губами схватила вишенку, которую зубочисткой выловила из бокала.
У Айсе перехватило дыхание. Она с удовольствием подошла бы к ней, чтобы вырвать бокал у нее из рук и вылить ей на голову липкое содержимое.
Вместо этого Айсе с отвращением повернулась к гостям спиной, проскользнула под иву и уселась на маленькую каменную скамейку. Под лиственным шатром было прохладно, листья, пологом занавешивавшие скамью, приглушали голоса, доносившиеся от павильона. Айсе сняла туфли и деревянной палочкой написала на земле большое «К».
Наблюдая сквозь листья, она увидела мать, которой очень темпераментно что-то говорил какой-то молодой человек. На ней было светло-розовое платье с открытой спиной, так что можно было видеть бронзовые от загара лопатки; когда она смеялась, лопатки двигались как крылья. Но всякий раз, смеясь, она будто сконфуженно склоняла голову.
Айсе быстро стерла большое «К» на земле, когда сквозь листву вдруг просунулась голова Зафира.
— Что ты тут делаешь?
— Ничего, — сказала она, — досадую на людей.
Зафир присел рядом с ней на скамейку.
— Я сейчас с удовольствием защекотал бы тебя. Здесь, в траве, при всем честном народе.
— Прекрати. Оставь это, — сказала она и отодвинула его руку.
— Вечеринка еще ужаснее, чем я опасался, — сказал Зафир и закурил сигарету.
— Хуже всех Серкан. Каждый раз, видя меня, он норовит коснуться пальцами моих волос, — сказала Айсе.
— Если бы отец не был обязан ему своим состоянием, я бы набил ему морду! — ответил Зафир и прикусил нижнюю губу.
Между тем Антая с молодым человеком присели за один из столиков. Она слегка подталкивала пальцем свечи с колпачками, которые, точно крошечные кораблики, плавали по чаше взад и вперед.
— С кем это, собственно, сидит там мать? — спросила Айсе.
Посмотрев в ту сторону, Зафир наморщил лоб.
— Этот человек работает у отца в конторе, но я не понимаю, что он-то здесь делает?
Он хотел было вскочить, но в этот момент Антая поднялась и торопливо двинулась к павильону, где Ахмет все еще разговаривал с Серканом.
Служащий недоуменно посмотрел ей вслед, как будто она без всякого повода внезапно обратилась в бегство. Одну за другой топил он в чаше с водой плавающие свечи и снова и снова поглядывал в направлении Антаи, словно ждал, что она вернется.
— Я об этом отцу расскажу, парень тут же получит предупреждение об увольнении, — раздраженно заявил Зафир.
— Да ведь он ничего такого не сделал, — сказала Айсе.
— Но с удовольствием сделал бы, — возразил он и щелчком отшвырнул сигарету в листву. — Принесу-ка я нам чего-нибудь выпить, — сказал он и умчался.
Айсе подобрала под себя ноги. Сад представлялся ей сейчас детским манежем. Она подумала об Антае, как она, смеясь, наклоняла голову, точно стыдилась чего-то.
Не замеченная никем, Айсе покинула сад.
Ата обитала в чердачном помещении, приспособленном для жилья. У нее сегодня был свободный вечер. Дверь была закрыта неплотно, и Айсе уже собиралась постучать, когда расслышала из комнаты голос Аты. Та, казалось, с кем-то разговаривала.
Айсе с любопытством припала к щелке и застыла.
В обстановке Аты не было стульев, а столом служил большой медный поднос, вокруг которого лежали подушки. Ата восседала на своих вышитых шерстью подушках, склонившись над шахматной доской, и играла сама с собой. Ее визави была большая незанятая подушка.
— Это был неверный ход, Эркан, — сказала она подушке.
— Привет, — смущенно проговорила Айсе и просунула голову в приоткрытую дверь, — можно побеспокоить?
Ата удивленно подняла голову.
— Айсе! — обрадованно воскликнула она и отодвинула шахматную доску в сторону.
Айсе нерешительно присела на подушку.
— Эркан это простит, — смеясь успокоила Ата, — я, знаешь ли, часто представляю себе, что он сидит там и мы играем в шахматы, как тогда, когда он был жив. Но так как, проигрывая, он всегда очень расстраивался, сегодня я позволила ему одержать победу.
Она налила Айсе стакан чаю. Маленькой серебряной ложечкой Айсе размешивала чаинки и смотрела на игровую доску с полями из черных и белых квадратов.
— Ты не захотела остаться среди гостей? — спросила Ата.
Айсе отрицательно покачала головой и отхлебнула крепкого, сладкого чаю.
— Ты каждый день о нем думаешь? — спросила она.
— Он жив, пока я о нем вспоминаю, — объяснила Ата, — я говорю с ним, как будто он еще здесь, и знаю, что он меня слышит.
— Я тоже буду о тебе думать, когда ты умрешь, — заверила Айсе.
— Хочу на это надеяться, — ответила Ата и убрала с доски фигуры. — Ты будешь единственная.
— Можно ли всю жизнь любить одного человека? — Айсе поплотнее уселась на подушке и ладонями обхватила стакан.
— Есть такой род любви, которая, подобно ночной бабочке, летит на огонь и сгорает.
— Тогда Ахмет и Антая уже давно сгорели, — сухо обронила Айсе.
— Как ты можешь говорить подобное? — Ата так энергично принялась размешивать чай, что ложка громко зазвенела по стенкам стакана.
— Ты должна простить родителей, — спустя некоторое время задумчиво произнесла она и привлекла Айсе к себе.
Айсе зазнобило, она вдруг почувствовала себя больной и свернулась клубком возле Аты, положив голову ей на колени. Ата молча положила руку на ее горячий лоб.
Через распахнутое чердачное окно можно было расслышать голоса и довольный смех, доносившиеся из сада. Стая ворон чертила в небе черные круги, пока вдруг не разлетелась во все стороны, точно рассеянный по ветру пепел.
Сезен держала камеру в руках, вертела ее и как младенца поднимала вверх.
Она благоухала точно цветущий луг, волосы ее украшала маленькая заколка с бабочками.
— Я на это решилась, — гордо провозгласила она. — Теперь начинается жизнь.
Айсе прислонилась к стене напротив нее, спиной к окну.
— Съехала и обрубила концы. — Сезен вздохнула. — Ты не поверишь, как здорово просыпаться оттого, что он целует меня в шею, а потом, медленно покачиваясь с ним в объятиях, встречать утро.
— Хм… — Айсе нервно переступила с нога на ногу. — Как это у вас происходит, ну, я имею в виду, ты стонешь, кричишь или не издаешь ни звука? — в конце концов спросила она.
— Я смеюсь, — ответила Сезен. — Да так громко, что стучат соседи.
— Смеешься?
— Да, а поскольку завтра он не работает и у нас целый день, чтобы заняться этим, я не приду в школу.
— Я думала, что у нас завтра съемка, — разочарованно промолвила Айсе.
— Завтра не получится. Он хочет поехать со мной на озеро. Я никогда еще не занималась этим на лоне природы. Представь себе, мы оба голые на солнышке!
Айсе кусала губы и глядела в пол.
— Прекрати как сумасшедшая болтать ногой, — сказала Сезен и схватила ее за щиколотку. — Вот, — она бросила ей конверт. В нем были фотографии Кристиана, сделанные ею. — Можешь повесить их над кроватью. Посмотрим, что на это скажет Зафир.
Сезен закурила сигарету и мечтательно поглядела на струйку дыма.
Айсе наклонилась и взяла у нее из пальцев сигарету.
— Эй, тебе не стоит увлекаться этим, — протестуя, сказала Сезен. Но Айсе уже глубоко втянула дым. У нее неприятно закружилась голова, она прислонилась головой к стене и закрыла глаза. Она слышала смех и голоса, доносившиеся со двора; кто-то крикнул: «Давай, проваливай отсюда!»
Зафир ушел. Я наблюдала, как он бегом пересек лужайку и вскарабкался на стену. Иногда он исчезает посреди ночи, ничего не сказав. Но я знаю, что он встречается со своими приятелями, чтобы где-то подраться с людьми Зиги. Я теперь не смогу заснуть, пока снова не увижу его живым. В последний раз он вернулся домой в четыре часа утра в разорванной куртке; на голове у него была кровоточащая рана. Он был настолько пьян, что едва держался на ногах. Я затащила его в ванную комнату. Дезинфицирующее средство жгло так, что он впился ногтями в кожу, чтобы не закричать от боли. Он полагает, что делает все это ради меня и семьи.