Помолчал, тщательно разминая выбранную, потом вздохнул:
— Правда, я-то, грешным делом, по-стариковски-то думаю, Сережа, что все проще. Какая там аннигиляция! Просто мы со всеми нашими земными потрохами живем где-то вроде как внутри электрона — понимаете? Или протона, допустим, один черт. Но внутри. А снаружи кто-то время от времени втыкает вилку в розетку.
Понимаете? Допустим, рубашку ему погладить надо или штаны, вот он и включил утюг. Погладил — выключил. Читать захотел — лампу воткнул. А розетка всякий раз искрит. Не вполне исправная розетка. Искрит, сволочь. Только и всего. А у нас — вспышки на окраине Вселенной. А мы сидим и ужасаемся — вот какая ужасная аннигиляция. Вот какая большая Вселенная. Вот какие мы маленькие. А?
Я рассмеялся.
— Ничего смешного, — невнятно сказал Будяев, вновь чмокая над вспыхнувшей спичкой. — Не маленькие мы… То есть нет, вру: маленькие, конечно, — но въедливые, как клещи. Клещ! — милая такая букашка. Способна тридцать лет проваляться без воды и пищи в совершенно иссохшем виде. А стоит ее положить на живое, как она и сама немедленно оживает и начинает пить кровь. Тридцать лет! А может быть, и триста, — ведь никто не пробовал. Терпения не хватает… Человек, конечно, не таков… тридцать лет не протянет. Но тоже ведь живуч, бродяга! Все-таки похож, похож на клеща! Что с ним только не делают, а ему хоть бы хны!.. — Будяев покачал головой. — В общем, я не знаю, сколько осталось до конца света.
Он стряхнул пепел и заключил:
— Но ведь тут вот какая вещь, Сережа…
Помолчал. Почмокал.
— Тут вещь-то, знаете ли, такая…
Вздохнул.
— Что, если мы его просто не заметили? А?
Под окнами завыла автомобильная сигнализация.
Через минуту она замолкла.
Снова стало слышно, как в кухне капает вода — ды, ды, ды, ды.
— Не ваша? — спросил Будяев.
— Что?
— Машина, говорю, не ваша?
— Какая машина?
— Да вот гудела-то! Не ваша?
— Нет.
— Ну, слава богу. Ага… Ладно, не будем о грустном. — Он вздохнул и откинулся на спинку кресла: — Так вы не договорили — и что же?
Теперь вздохнул я.
— Да, собственно, я уже сказал… Ксения дозрела. Квартира ее устраивает. Задаток хочет дать. Все ей вроде подходит… И по срокам удобно. Условия хорошие. Так что вот…
— М-м-м-м… Задаток, задаток… — Будяев взял бороду в кулак, легонько потянул, потом ссутулился и жалобно продолжил неожиданно дребезжащим, блеющим голосом, к каковому он прибегал в случаях, когда, по его представлениям, на него надвигались те или иные опасности. Всяк по-своему себя ведет. Ящерицы отбрасывают хвосты, жуки притворяются дохлыми. Будяев начинал блеять, как умирающий от изнеможения баран. — Задаток, говорите?.. Ага… То есть деньги. Де-е-еньги… Ведь деньги?
Это ж деньги, черт бы их побрал… Ой, не хочется нам денег брать. Зачем нам эти деньги? Это ведь не фунт изюма, а? Нет, ну в самом деле — это ж деньги, де-е-е-еньги!.. Зачем? Мы и так на все готовы. Нет, ну правда. Что ж мы? Вы им объясните, что мы люди приличные и…
— Ну уж нет, — сказал я. — Вот именно потому, что все кругом приличные люди. А приличные люди подтверждают свои обязательства деньгами. Иначе не получится.
— Какие обязательства? — пролепетал Будяев, поглядывая в сторону кухни.
— Я уже рассказывал, Дмитрий Николаевич. Вы обязуетесь продать вашу квартиру конкретному лицу в оговоренный срок. А себе купить другую.
— Да как же я могу взять на себя такое обязательство! — возмутился он. — Вы что, Сережа! Вы же нас под монастырь подводите! Как же так — продать?! Мы-то куда денемся?!
— Вы. Себе. Одновременно. Купите. Другую, — отделяя слово от слова, сказал я. — Мы с вами это уже сорок раз обсуждали. Я вам подыщу другую квартиру. Несколько уже подыскал. Послезавтра две поедем смотреть… Ну вы что, Дмитрий Николаевич! Это же не я хотел вас переселять! Это вы хотели, чтобы я вас переселил. Вот я и переселяю. И для этого нужно сделать ряд конкретных шагов. В частности, получить задаток. Неужели непонятно?
— А задаток-то… он что же? Я помню, вы говорили… Если что не так, вдвое, что ли, отдавать?
— Вдвое, — безжалостно подтвердил я.
— Вот видите! — тонко воскликнул Будяев и с треском раздавил окурок в пепельнице. — Что-то как-то легко у вас все получается!
Вдвое! А мы ведь не миллионеры! Как же так? Мы специально, чтобы…
— Не откажетесь от сделки — так ничего никому отдавать и не придется.
— Не откажетесь! Мы-то не откажемся… Нет, ну в самом деле,
Сережа, как вы можете такое говорить! Почему же мы откажемся?
— Говорить не о чем, — согласился я. — Разумеется, вы не откажетесь. И разумеется, вам ничего не грозит. И все будет хорошо. Я вам подыщу чудную квартирку — и вы в нее переедете. Мы ведь так договаривались?
— Переедете… На словах-то оно легко, — буркнул Будяев. — А если не найдете? Нас тогда на улицу? А не на улицу, так задаток вдвое отдавать! Снова здорово. Веселенькое дело.
— Да на какую улицу? И почему же я не найду? Всем нахожу, и вам найду.
— Сами говорите, у нас требования сложные, — не сдавался Дмитрий
Николаевич. — И этаж, и площадь, и что там? — да, сквозное проветривание нам нужно… вы же знаете… нам без сквозного проветривания просто никуда… еще консьержка чтобы в подъезде… а? Вдруг не найдете?
— Ладно, это моя забота, Дмитрий Николаевич. Давайте заниматься своим делом. Я своим. Вы — каким угодно, только не моим.
Договорились?
— Ну, вы сразу в амбицию… Вы поймите, мы же не можем вот прямо так, с закрытыми глазами — да в омут! Какие-то деньги чужие брать… да нас и убьют потом за эти деньги! Чертовня какая-то получается, честное слово! — Он огорченно пожевал губами и простонал: — А вы-то не можете эти деньги сами взять?
— Нет, — вздохнул я. — Я не могу.
— А почему?
— А потому, что это ваша квартира и обязательства относительно ее тоже должны быть ваши.
Будяев обиженно посопел.
— Ну да, а нас потом добрые люди по башке за эти обязательства… Тэк-с, тэк-с… вот ерундистика какая… Вы говорили, что бумагу какую-то подписывать придется?
— Естественно. Вам же деньги дадут. А вы подпишете соответствующую расписку. Мол, взял столько-то у такого-то — у гражданки Чернотцовой в данном случае… у Ксении то есть… при чем обязуюсь в такой-то срок продать ей то-то и то-то — квартиру именно, — а если не продам, верну вдвойне, а если покупатель не купит — задаток останется у меня, а если…
— Мы подписывать ничего не будем, — резанула Алевтина Петровна.
Она стояла на пороге, нервно теребя кухонное полотенце. — Вы знаете, сколько разных случаев? Вы знаете, что из-за квартир сорок тысяч пенсионеров убили и…
— И съели! — рявкнул я, вставая. — Все понятно. Лыко да мочало!
Хватит! Где моя сумка?
— Вы куда? — встревожился Будяев. — Подождите, Сережа!
— Хватит, — повторил я. — Баста. Все имеет свои границы. Вы шутите? Я вам ничего нового не сказал: я с самого начала вам это все рассказывал! Описывал схему наших будущих действий. И не один раз. Было это? Было! Вы соглашались? Соглашались. Отлично.
Теперь, когда я…
— Да подождите же, Сережа! — взмолился Будяев. — Никто ничего такого не хотел сказать! Просто мы…
— …когда я два с лишним месяца продаю вашу дурацкую квартиру!.. и в конце концов нахожу покупателя!.. то есть все идет к сделке!.. и не дешево, не дешево продал!.. и вы теперь мне заявляете, что не будете брать задаток! Чудесно!
Замечательно! Сейчас я уйду…
— Может быть, чаю? — растерянно брякнула Алевтина Петровна.
— …я уйду, а вы продавайте вашу квартиру сами или обратитесь к другому риэлтору, и когда он…
— Господи, да что ж такое-то!..
— …и когда он вам ее продаст, а вы ему скажете то же самое, что сказали сейчас мне, посмотрите, что он с вами после этого сделает!.. До свидания. Всего хорошего. Где моя сумка?
— Подпишем! — крикнул Будяев. — Алечка, ну что же ты стоишь, родная! Ну скажи Сереженьке, что мы подпишем! Ну хорошо, мы подпишем, подпишем! Но так же тоже нельзя, Сережа! Нас-то куда?!
Куда нас-то?!
Вот такой вопрос.
Мне рассказывали про одного мальчика. Бабушка привела его на
Красную площадь, поставила лицом к Мавзолею и торжественно сообщила:
— Митя, здесь лежит тело Владимира Ильича Ленина!
— А голова? — удивился мальчик.
Я сел и обхватил затылок руками.
15
«Самсон трейдинг» располагался где-то в тесных недрах помоечных дворов на Селезневке, и сколько раз я ни приезжал сюда, столько совался не в ту подворотню. А как их различишь? Чертыхнувшись, я сдал задом, выбрался на улицу, проехал еще сорок метров и снова нырнул в туннелеобразный въезд под покосившимся трехэтажным домом.
Гулкий туннель заканчивался почти таким же сумрачным и гулким колодцем двора, обставленным кривобокими домишками.
Я приметил знакомый «ниссан» и встал вплотную.
В торце одного из этих не внушающих доверия зданьиц металлический козырек прикрывал ступени, ведущие в полуподвал.
— Слушаю вас, — прохрипел динамик, когда я нажал неприметную кнопку.
— Кастаки у себя? — спросил я. — Откройте.
Замок щелкнул.
Миновав неодобрительно посмотревшего охранника, я прошел недлинным коридором и оказался в прохладном холле. Секретарша сидела за полукруглой стойкой.
— К Александру Васильевичу.
— Вы договаривались?
— Он ждет, — соврал я.
— Направо по коридору, — сказала она.
И здесь же, тыркнув клавишу, преданно донесла в селектор:
«Александр Васильевич, к вам…»
Дверь кабинета была открыта. Шура сидел за столом. Ноги, на американский манер, лежали на столе.
— Здравствуйте, дядя босс, — сказал я.
— Дядя босс и гол, и бос, — пробормотал он в ответ. — Здорово, здорово… Кофе будешь?
— Я еще не обедал, — сказал я. — Письмо давай.
Кастаки опустил ноги и сел по-человечески.
— Второе пришло, — сказал он, роясь в карманах пиджака. — Хотел звонить. А ты сам заявился.