Показатели также падали благодаря изменению восприятия СВДС и, как следствие, пересмотру основных принципов его диагностики. Теперь его даже называли диагностическим мусоросборником, и руководящие указания для судмедэкспертов ужесточились. Идея была в том, чтобы перед тем, как диагностировать СВДС, тщательно изучить предысторию – как историю болезни ребенка, так и историю событий его опекуна, – а затем место, где ребенок умер, и только потом какие-либо отклонения у погибшего ребенка. Для СВДС не существует каких-либо характерных отклонений. Задача в том, чтобы подтвердить отсутствие всех остальных возможных причин смерти.
И почему же руководящие нормы ужесточились, а люди начали называть СВДС диагностическим мусоросборником? Просто потому, что многие судмедэксперты не придерживались составленных для них критериев и попросту выставляли этот диагноз для любого случая смерти, который они не могли объяснить, – причем зачастую эти случаи смерти были недостаточно тщательно изучены как полицией, так и самим судмедэкспертом. СВДС стал настолько универсальным диагнозом, что теперь появились неприятные подозрения. Могли ли некоторые из случаев СВДС быть на самом деле связаны с недобросовестными действиями родителей, а не судьбы?
ПОЧЕМУ ЖЕ РУКОВОДЯЩИЕ НОРМЫ УЖЕСТОЧИЛИСЬ, А ЛЮДИ НАЧАЛИ НАЗЫВАТЬ СВДС ДИАГНОСТИЧЕСКИМ МУСОРОСБОРНИКОМ?
Эти неприятные подозрения были положены в основу работы пионера в области защиты детей, профессора Дэвида Саутолла и его коллег. В свете предоставленных ими доказательств сложно было отрицать факты. Профессор участвовал в исследованиях, которые не просто выявили синдром Мюнхгаузена от третьего лица – родители с этим психическим расстройством специально вызывают болезни у своих детей, чтобы заполучить внимание и поддержку, – но и предъявили неоспоримые доказательства с помощью скрытого видеонаблюдения, что некоторые родители определенно пытаются причинить вред или даже убить своих детей по неясным причинам.
В рамках самого известного расследования 39 детей, переживших череду повторяющихся угрожающих жизни происшествий, как правило, вне больницы, однако порой и в больничной палате, были помещены в специальное отделение, где за ними втайне велось скрытое видеонаблюдение. Видеосъемка показала случаи не просто эмоциональных издевательств, но также отравлений и удушений. В этой небольшой группе было зафиксировано более 30 попыток удушения.
Благодаря этой скрытой съемке вмешательство профессионалов спасло и защитило детей. Вместе с тем у этих детей были братья и сестры – в общей сложности 41 ребенок, – из которых 12 погибли внезапно и без видимой причины. Когда родителей вывели на чистую воду, четверо из них признались в убийстве восьмерых из этих детей. Когда дела о смертях этих детей были пересмотрены, оказалось, что в 11 случаях из 12 судмедэксперт, проводивший вскрытие, в качестве причины смерти указал СВДС. В 12-м случае в качестве причины смерти был указан гастроэнтерит, однако дальнейшее расследование показало, что ребенок был на самом деле отравлен. Позже стало известно, что еще 15 братьев и сестер этих детей страдали от постоянных издевательств со стороны родителей.
Естественно, эта обнародованная информация повергла людей в шок, и многие отказывались в это верить. Мне кажется, благодаря работе Дэвида Саутолла мы начали выходить из эпохи наивности. Многие люди, однако, предпочитали подобную наивность. Было сложно смириться с тем, что существуют дети, нуждающиеся в защите от взрослых, которые должны их защищать.
Подозрения стали практически рядовой реакцией на случаи необъяснимой смерти младенцев, и, должно быть, казались крайне несправедливыми тем, кто не был ни в чем виновен. Настолько несправедливыми, что Дэвид Саутолл столкнулся с едкой и злобной критикой. Больше всего критиковали аморальность проведения скрытой видеосъемки родителей. Боюсь, однако, что без нее ему бы никто в жизни не поверил, настолько невероятными полученные им результаты казались в то время.
Родители (равно как и многие полицейские, и даже соцработники), раньше воспринимавшие любое беспокойство со стороны по поводу детей как вторжение в свою частную жизнь, теперь были вынуждены принять изменения. Взрослые люди, столкнувшиеся со всевозможными видами насилия со стороны родителей, теперь стали публично рассказывать о своем детстве, и на семейные секреты начал проливаться свет – во времена, когда частная жизнь людей ставилась на первое место, такое было попросту немыслимо. Этот свет исходил от специалистов по работе с детьми – патронажных сестер, врачей, персонала детских садов и яслей, – которых теперь призывали сообщать о любых своих подозрениях в насилии над детьми.
В то время как защита детей стала предметом национальных споров, обсуждение синдрома внезапной детской смерти, оставив позади все теоретические аспекты, сосредоточилось на деталях одного конкретного дела. Я говорю о суде над Салли Кларк.
Когда-то СВДС безжалостно косил детей по всему специальному спектру, однако, когда средний класс узнал про факторы риска и стал всячески их минимизировать, СВДС стал все чаще затрагивать главным образом бедные слои населения. Так было до 1996 года, когда Салли Кларк – обеспеченный солиситор из среднего класса, дочка полицейского, чье образование и воспитание были ничем не хуже многих уважаемых, работающих в профессиональной сфере матерей, – потеряла своего первого ребенка из-за СВДС. А потом, в 1997-м, еще одного.
Первому ребенку, мальчику, было 11 недель. Муж Салли Кларк, Стивен, также адвокат, был на корпоративной вечеринке, когда его жена обнаружила ребенка без сознания. Она вызвала «скорую», однако по какой-то причине не смогла открыть дверь, когда та приехала. У обнаруженного работниками «скорой» младенца не было пульса, и он был синюшный – то есть его губы и пальцы посинели – уже какое-то время. Официально же смерть констатировали лишь после часа безуспешных попыток реанимировать младенца.
Судмедэксперт, который проводил вскрытие, был обеспокоен особенными травмами: рассечением и ушибом в верхней части рта младенца, с внутренней стороны губ, а также отсутствием каких-либо явных причин смерти. Он сфотографировал эти травмы, однако фотоаппарат, к сожалению, плохо работал, так что получившиеся снимки были настолько плохого качества, что никак не помогли в последовавшем переполохе. Это была невероятная неудача: за всю свою карьеру мне довелось столкнуться со столь судьбоносным отказом фотоаппарата лишь однажды.
Когда судмедэксперт обсуждал свои беспокойства с полицией и помощником коронера, ему пришлось согласиться, что рассечение с внутренней стороны губы ребенка могло быть вызвано реанимационными мероприятиями. Это была маловероятная причина для подобной травмы – повреждение этой части рта является характерным признаком насилия над ребенком, – однако оно определенно могло быть получено ребенком в течение часа отчаянных попыток его реанимировать.
Полиция и помощник коронера сошлись на том, что причиной действительно были реанимационные мероприятия, и дальнейшего расследования проведено не было. Они имели дело с обеспеченной семьей профессионалов, а не с преступниками или неблагополучными семьями, с которыми привыкли сталкиваться по работе.
Ребенку сделали рентгеновский снимок, и никаких переломов обнаружено не было. Судмедэксперт взял образцы тканей, которые также ничего не выявили. За исключением возможного – но крайне маловероятного – незначительного превышения нормы воспалительных клеток в образце, взятом из легких.
Он мог оправдать родителей, назвав в качестве причины смерти СВДС. Либо же в свете обнаруженных у младенца травм он мог заявить о возможности неестественной смерти, указав «не установлена». Времена быстро менялись, однако в 1996 году он мог работать на коронера весьма консервативных взглядов: в те годы любой адвокат или врач за несколько лет могли переквалифицироваться в коронера. Я не знаю коронера, занимавшегося тем делом, однако многие из них, в особенности те, у кого не было медицинского образования, всячески боролись с идеей СВДС, потому что эта причина смерти не основывалась на каких-либо поддающихся определению признаках. Кроме того, некоторым коронерам не нравилась и формулировка «не установлена», особенно когда дело касалось маленьких детей. Им хотелось сказать теплые, утешающие слова убитым горем родителям, а не: «Мы не знаем, почему ваш ребенок умер». Подобные ограничения могли поставить судмедэксперта в весьма затруднительное положение.
По какой бы то ни было причине этот судмедэксперт ухватился за микропрепараты с образцами легких, которые указывали на наличие воспаления, и решил, что младенец умер по естественным причинам: он указал в качестве причины смерти инфекцию нижних дыхательных путей. Смерть ребенка была признана естественной.
На следующий год, однако, у Кларков умер второй малыш. Он родился на пару недель раньше срока, однако к этому времени ему было уже два месяца и он был в полном порядке. Салли Кларк кормила его грудью, подкармливая молоком из бутылочек. Однажды вечером ее муж пошел подготовить бутылочку для ночного кормления, оставив мать ребенка смотреть телевизор, в то время как сам младенец лежал в своем кресле-качалке. Обнаружив, что тело ее сына обмякло, она позвала мужа и вызвала «скорую». Приехавшие медики обнаружили, что ребенок мертв.
К делу привлекли все того же судмедэксперта, который на этот раз обнаружил травмы, указывавшие на то, что ребенка трясли, возможно многократно, на протяжении нескольких дней. Он также обнаружил кровоизлияние в глазах и спинном мозге, равно как и некоторые аномалии в ребрах, говорившие о возможном переломе или травме в прошлом.
Салли Кларк вместе с мужем арестовали по подозрению в убийстве своего второго ребенка, и, пока их опрашивали о его смерти, судмедэксперт совершенно обоснованно пересмотрел свой отчет о смерти их первого ребенка. Он следовал рекомендациям Министерства внутренних дел, которые гласили, что «если любые предыдущие заключения теряют свою силу, то необходимо быстро и ясно заявить о пересмотре своего мнения, независимо от возможного последующего позора».