Я: Возможно, учебник Гайтона поможет, я не могу утверждать, какое издание является актуальным, думаю, третье или четвертое. Ну или любой учебник по гематологии.
АЗ: Могли бы вы назвать какого-нибудь автора?
Я: Конкретно нет.
Судья: Сколько, скорее всего, страниц придется прочитать адвокату, доктор Шеперд?
Я: Боюсь, я не могу ответить на этот вопрос.
АЗ: Это выше моего понимания, но я все равно должен взглянуть.
Судья: Да, и будьте добры потом передать его мне, адвокат.
АЗ: Я так и сделаю, Ваша честь.
Теперь я ненавидел и адвоката, и судью, и стал подозревать, что они состоят в одной адвокатской конторе либо как минимум в одном лондонском клубе. Однажды, когда судья проявил нетерпение по поводу затянувшегося выступления защиты, адвокат попросил поговорить с ним без присутствия присяжных. Присяжные, пресса, зрители и я покорно покинули зал суда. Когда судья с адвокатом подобным образом уединяются, обычно это означает, что они обсуждают какой-то правовой вопрос и после возвращения в зал суда в нем царит натянутая атмосфера – один из адвокатов довольно улыбается, а другой сидит мрачнее тучи. В данном же случае, когда мы все вернулись, оба адвоката вместе с судьей улыбались до ушей, словно приятели у камина.
Защита пыталась объяснить ужасные кровоподтеки на теле жертвы, убеждая присяжных, что он попросту упал с лестницы (я уже упоминал, что там было 74 ступеньки?), а все эти многочисленные кровоподтеки появились в результате того, что он немного выпил. Весь вечер я лихорадочно обзванивал друзей, чтобы обсудить ушибы, а также разыскивая в больничной библиотеке нужную книгу.
На следующий день все началось с начала. Мне едва удавалось самому сдержать мысли об убийстве.
АЗ: Вы сослались вчера передо мной и судом на учебник Гайтона.
Я: Так и было.
АЗ: Вы его принесли сегодня?
Я: Да, он у меня с собой.
АЗ: Вы нашли отрывок, от которого отталкивались?
Я: Я выделил маркером страницу, на которой подробно описывается, что происходит с организмом в результате повреждения кровеносных сосудов.
АЗ: Все здесь?
Я: Да, в этом конкретном издании в главе 36.
АЗ: Каком издании?
Я: Полагаю, восьмом.
АЗ: Хм-м. Вчера, однако, вы ссылались на третье или четвертое издание.
Я: Кажется, я сказал, что не уверен, какое издание является самым актуальным.
АЗ: Можно я взгляну?
Но мне кажется, что он уже ознакомился с этим учебником. Он задавал мне бесконечные вопросы о тромбоцитах и механизме свертывания крови, пытаясь доказать свою точку зрения, пока присяжные не начали клевать носом, и даже судья решил вмешаться.
Судья: Прошу меня простить, но мне бы хотелось задать доктору Шеперду следующий вопрос: в главе, на которую вы ссылаетесь, есть ли хоть какое-то указание на то, что алкоголь способствует усиленному образованию кровоподтеков?
Я: Данная информация отсутствует в этой книге, Ваша честь, а также и во всех остальных книгах, с которыми я ознакомился: нигде не говорится, что алкоголь способствует появлению кровоподтеков. Данных фактов попросту нет.
Судья: Потому что, будь эта версия доказуемой, вы бы рассчитывали найти доказательство в этой книге, в этой конкретной главе?
Я: Так и есть, Ваша честь.
Но защиту это не остановило. Адвокат пытался протолкнуть свой ложный довод всевозможными способами, еще один, второй, третий раз, утверждая, будто алкоголь увеличивает кровоток в капиллярах, тем самым способствуя появлению кровоподтеков.
Прошла неделя с тех пор, как я встал за свидетельскую трибуну, когда мне наконец было разрешено ее покинуть. Какое облегчение.
Данное дело наглядно иллюстрирует, что есть факты – и есть заключения, которые можно сделать на их основании. В состязательном котле этого зала суда правда была превращена в отдельный, конкретный, эластичный товар, вот почему меня как свидетеля-эксперта вынуждали интерпретировать факты некомфортным для меня образом. В искусстве адвоката отстаивать свою точку зрения нет места совести, и любая адвокатская школа согласится, что некоторые верные дела оказываются проиграны из-за плохой работы адвоката, в то время как хороший адвокат способен одержать победу в проигрышных делах. В целом весы правосудия полагаются на концепцию, верой и правдой служившую нашему обществу на протяжении веков: на идею о том, что 12 случайным образом отобранных людей без специальной подготовки могут выслушать все имеющиеся доказательства и сформировать на их основании собственное суждение.
В данном случае присяжные признали обвиняемого виновным в убийстве, и он отправился за решетку. Мне остается только гадать, было ли у него столько же бессонных ночей, сколько у меня. Но по крайне мере со всем было покончено.
Только, как оказалось, не совсем. После того как его клиент провел в тюрьме пару лет, адвокат решил подать апелляцию против обвинительного приговора на основании полученных им новых доказательств. Этими новыми доказательствами стал тот факт, что я не смог предоставить в суде учебник, который бы противоречил теории адвоката защиты о том, что алкоголь послужил причиной появления столь большого количества кровоподтеков у покойного после того, как он упал с лестницы. И он перечислил ряд других доводов, якобы подтверждавших мою некомпетентность.
В ИСКУССТВЕ АДВОКАТА ОТСТАИВАТЬ СВОЮ ТОЧКУ ЗРЕНИЯ НЕТ МЕСТА СОВЕСТИ, И ЛЮБАЯ АДВОКАТСКАЯ ШКОЛА СОГЛАСИТСЯ, ЧТО НЕКОТОРЫЕ ДЕЛА ОКАЗЫВАЮТСЯ ПРОИГРАНЫ ИЗ-ЗА ПЛОХОЙ РАБОТЫ АДВОКАТА.
Теперь уже я начал сомневаться, кого судят на самом деле: меня или приговоренного убийцу. Но у меня было время, чтобы заручиться поддержкой. Один очень уважаемый врач-гематолог прочитал протокол судебного разбирательства и написал отчет, заключив: «Усиленный под воздействием алкоголя кровоток в коже сыграл не более чем ничтожную роль в кожной геморрагии (образовании кровоподтеков). Защита активно использовала этот эффектный отвлекающий аргумент во имя здравого смысла, однако составленный образ раздувающихся от крови сосудов является в корне ошибочным».
Мы провели много времени у Апелляционного суда, пока заявление защиты не было наконец рассмотрено. И все снова закрутилось. Сомнительные «новые доказательства» не убедили лордов, и в праве на апелляцию было отказано.
Я восхищаюсь тем упорством, с которым этот адвокат сражался за своего клиента, крайне неблагополучного юношу. Если меня когда-либо обвинят в убийстве, мне бы хотелось, чтобы именно он защищал меня в суде. С точки зрения же свидетеля-эксперта, в роли которого я выступал в том судебном разбирательстве, могу сказать, что он проявил удивительную способность не считаться с медицинскими фактами, противоречившими его доводам.
С тех пор, когда я оказываюсь в суде и становится тяжко, справляться с этим мне помогает Александр Поуп. Слова, столь скрупулезно написанные моим отцом в подаренном словаре годы назад, научили меня говорить застенчиво, даже когда я уверен в своей правоте, с готовностью признавать, что я могу ошибаться, пересматривать свои ошибки и признавать их, учить или поправлять окружающих, заботясь об их чувствах, никогда не соглашаться из вежливости с идеями, с которыми я не согласен, а также принимать поправки, когда это приемлемо. Несмотря на всю агрессию и упрямство в своей точке зрения, культивируемые нашей состязательной системой правосудия, а также ее частое пренебрежение правдой, я стараюсь придерживаться воспетых Поупом принципов.
29
Одна только мысль о манчестерском Гайде неизменно вызывает у меня прилив теплых чувств. Именно здесь выросла моя мама, здесь жили ее друзья и близкие. Это было место приятных поездок, когда я был маленьким, и моих паломничеств на протяжении всей жизни, потому что именно здесь моя мать была похоронена.
Мне приятно думать о старушках родом из Гайда – моей бабушке, тете, – которые были так непохожи на изолированных от общества, истощенных стариков, чьи тела мне порой доводилось видеть. Они всегда приветствовали меня своим теплом и заботой, вовлекая в свои насыщенные жизни и отчищенные до блеска дома. Сразу же бросалось в глаза, что они были неотъемлемой частью большого сообщества.
В 1998 году мне позвонил солиситор защиты с просьбой провести повторное вскрытие как раз такой старушки из этого самого района. Миссис Кэтлин Гранди была подругой семьи моей матери и училась в одной школе вместе с моей сестрой. Она умерла 24 июня, и 1 июля ее похоронили на одном кладбище с моей матерью.
В августе, однако, была проведена эксгумация, и теперь я стоял над ее телом в морге центральной больницы Тэмсида.
Ей был 81 год, однако ее здоровье было в невероятно хорошем состоянии. Следы борьбы отсутствовали. А в ее артериях, что было необычно для человека ее возраста и даже для следующего поколения, практически не было холестериновых бляшек.
Токсикологический анализ, однако, поведал другую историю. Хотя мне и не удалось найти на ее теле следа от укола, она явно приняла значительную дозу морфина или диаморфина за несколько часов до смерти. Такую причину смерти я и указал: передозировка морфином.
На самом деле она умерла от рук своего семейного врача, которому полностью доверяла, и именно благодаря ее внезапной кончине Гарольда Шипмана наконец разоблачили как серийного убийцу. Он пользовался большим уважением среди своих пациентов, а местные жители, о которых я вспоминаю с таким теплом, говорили о нем с восхищением. Многие называли его милейшим врачом в округе. Особой любовью он пользовался среди стариков, так как охотно приезжал к ним домой на вызов, и когда, проработав в Гайде некоторое время, он открыл свою собственную практику, у него не было отбоя от пациентов, записывавшихся к нему по рекомендациям знакомых.
Подозрения относительно него возникли, когда Кэтлин Гранди внезапно умерла всего через несколько дней после того, как ее завещание, как оказалось, было изменено в его пользу. В качестве причины ее смерти он указал пожилой возраст.