А у Тамбеллини родился ребенок. Объявил он об этом на борту самолета. Это был единственный для нас с Анатолием Владимировичем выезд с командой. Посмотреть на организацию путешествия, познакомиться с традициями, сравнить с нашими — я, как спортивный журналист, впитывал каждую минуту. И вот Стив в честь такого события раздает партнерам по сигаре. И тут Анатоль, вроде бы задремавший в своем кресле, встает:
— Что происходит? Курево?! Вы спортсмены или кто?
Мхатовская пауза. А после следующих слов Тарасова салон тонет в аплодисментах и восторженном свисте.
— По такому случаю — не сигары нужны, а водка!
Не имея, как вы уже поняли, ничего против крепких напитков, Тарасов неожиданно выступил против воды. Уже на второй тренировке он обратил внимание на то, что канадские игроки то и дело прикладываются к расставленным по периметру площадки ведеркам. Но «исключить бесконтрольное потребление жидкости» оказалось единственным тарасовским советом, который за все время командировки был проигнорирован местной стороной.
Я вспомнил, что и мне в детстве не разрешали много пить во время занятий спортом, мол, вредно для сердца. Но западная медицина к тому времени уже доказала необходимость восполнения запаса жидкости в организме.
Особой историей стал наш поход в мэрию Ванкувера. Клубом владели влиятельные люди — семья Гриффит, и на встрече ожидался весь местный бомонд.
— Жаль, нас не предупредили, — говорю Тарасову. — На такое сборище нужна бабочка, а у меня даже галстука нет.
— Да, — отвечает Анатолий Владимирович. И начинает надевать тренировочный костюм.
Прямо говорить неловко, поэтому захожу с другой стороны:
— Там может быть жарко. Не запаритесь на приеме?
— Нет, мне так удобно. А если ты о приличиях, то они поймут.
Хорошо, пусть будет так. Поехали.
— Стоп, молодой человек. А чем нас там кормить будут? Нет, надо подготовиться. Да и хозяев порадовать.
Тарасов достает из мини-бара привезенную из Москвы селедку, ловко разделывает, вынимая кишки, и кладет рыбу в целлофановый пакет.
— Вот теперь, Виктуар, пошли.
Анатолий Владимирович по ходу нашего с ним заокеанского дела называл меня по-разному. Несколько раз даже окрестил Сашей. Как он признался, вспомнив своего защитника Александра Гусева. Но, сказав «Виктуар», руководитель нашей маленькой группы явно играл на контрасте: мол, кончай выпендриваться.
Ту струйку селедочного сока, которая через дырочку в пакете бежала по покрытому бордовым ворсистым ковром полу, я запомню надолго. Во-первых, стол был в дальнем конце зала. К тому же Тарасов шел медленно, опираясь на костыль.
Ужас на лицах собравшихся сменился натянутыми улыбками, но через десять минут эти чопорные люди уже были очарованы открытостью и непосредственностью гостя! А еще некоторое время спустя ванкуверская элита скинула пиджаки, ела нашу селедочку и восхищалась. И если просьбу Тарасова «отварить картошечки» не удовлетворили, то водка и даже соленые огурчики в итоге появились на весьма скудном, по его «послематчевой» оценке, столе. А официальное приглашение в баню к нему на дачу неожиданными для меня аплодисментами встретила женская часть компании.
Сюрпризом для Анатолия Владимировича стала встреча на выходе из мэрии с группой юных жителей Ванкувера. Подписывая протянутые ему экземпляры своей книги, он искренне удивлялся. «Надо же, на английском. Первый раз вижу!»
Вряд ли Тарасов мог забыть о том, что давал разрешение на издание за границей. Скорее всего, его просто не спросили.
К концу нашего вояжа и без того неважное состояние здоровья Анатолия Владимировича ухудшилось. Я с трудом довез его из аэропорта домой, на Сокол. Тарасов лег, я уехал. Сказал его жене: «Нина Григорьевна, завтра зайду». Жил я рядом.
На следующий день она встретила меня заплаканная: «Нет Анатолия Владимировича».
Моя первая мысль: «Умер!»
А Нина Григорьевна рассказывает: уехал в тьмутаракань, куда-то в Сибирь, на детские соревнования клуба «Золотая шайба». Причем от аэропорта там еще надо добираться до места на санях.
Нина Григорьевна продолжает:
— Я легла перед дверью: «Только через мой труп!» А он меня поднял и говорит: «Нина, мальчишек подвести не могу». И уехал.
Говорят, тиран, говорят, самодур, говорят, противоречивая личность. Что ж, у каждого в столь непростом хоккейном мире свой опыт общения с Тарасовым, свои воспоминания и свои обиды. Своя правда, кроме которой — ничего. Помните греков?
Просто в моей памяти он едет на этих несчастных санях. Больной. В пургу. После перелета и смены часовых поясов, от которой даже меня, гораздо более молодого, на следующий день еще шатает. Едет к мальчишкам. Вот и все. Точка.
Привет, Гус!
Годы спустя, довольно много контактируя с тренером нашей футбольной сборной Гусом Хиддинком, я не мог отделаться от мысли, что уж очень он похож на Тарасова.
Бред? Голландец, прилетевший к нам в красных штанах, а не в олимпийских трениках, любитель капучино и красного вина, а не пива и сорокаградусной, наконец, футбольный, а не хоккейный тренер. Можно, конечно, вспомнить, как Анатолий Владимирович в 1975-м руководил футбольным ЦСКА, но лучше не вспоминать.
Так какая связь?!
Ну да, Тарасов когда-то поднимал свою дружину на бой исполнением советского гимна (или по другой версии: «Интернационала»), а губы Хиддинка в последнее время артикулировали слова гимна российского.
И что? Тренировавшиеся у отечественного хоккейного гуру подтвердят, что Тарасов — это толстый кнут и совсем маленький кусочек пряника. Хиддинк, наоборот, — десертное изобилие и легкая плеточка на всякий случай.
О сходстве я подумал в тот момент, когда увидел Гуса вытаскивающим из автобуса сборной сетку с мячами и не подпускающим готовых услужить администраторов к своему чемодану. А потом еще картинка: Хиддинк в аэропорту Тель-Авива предлагает помощь в качестве носильщика пожилому оператору Первого канала. Окружение при этом смотрит на главного с сочувствием: ну надо же, так ронять тренерский авторитет!
Да, он в итоге с подачи прессы стал для нас «Гусом Ивановичем». Но, к моей большой радости, одновременно им не стал! Действительно, разве могли бы опуститься до такого наши начальники, наши неизвестно от чего забронзовевшие небожители.
А для меня это было впечатление, сравнимое с тарасовской селедкой двадцатилетней давности.
Тарасов и Хиддинк принадлежат к одной породе людей. Которые знают собственную цену, уверены в своих силах и поэтому имеют редкую в нашей жизни роскошь позволить себе не подстраиваться. И диктовать свои правила. И в жизни, и в работе.
Извините, за самоплагиат: об этом я уже писал — в феврале 2008 года. Можете поднять подшивку издававшегося тогда в Москве популярного журнала «Total Football». Заканчивался материал фразой: «…„Диктат“ диктатора Тарасова принес нам мировую хоккейную славу. „Диктат“ демократа Хиддинка еще должен доказать свою состоятельность. Скептик ухмыльнется. А я жду лета…»
В феврале. Сейчас мы уже знаем, что летом Хиддинк тоже «забронзовел», но по-другому: с нашей сборной на чемпионате Европы.
Гуса запомню и по нашему традиционному шутливому обращению: «Привет, Гус!» — «И тебе привет, Гус!» И по его оценке возможностей моей родной телекомпании, когда в какой-то нашей общей командировке в ответ на мое предложение после игры распить бутылочку красного он переспросил: «От Первого канала? О, тогда бери три».
Попутно: коллеги-дикторы, перестаньте, пожалуйста, вспоминая голландца, называть его «Хиддинг». С неизвестно откуда появляющимся звонким «г» на конце. Не бог весть что, но это немного раздражает.
Глава одиннадцатаяПлохие слова
Ты — господин несказанного слова,
А сказанного слова ты — слуга.
С задней мыслью
Давайте придумаем какую-нибудь фразу с физиологичным контекстом. Ну, например, по аналогии со знаменитым лозунгом: «„Динамо“ — это сила в движении», оценим чью-то (не будем уточнять) форму как «слабость в стоянии»…
Эротическая коннотация. Допускает ли ее комментарий или спортивная журналистика вообще? А как быть с ненормативной лексикой?
Приписываемое Николаю Озерову: «Гол? Х-й, штанга!» — это все же выдумка, хотя кто-то утверждает, что слышал своими ушами. Телезритель вообще склонен к тому, чтобы услышать то, что очень хочется, и возвести это в ранг легенды. Впрочем, были и реальные фразы, убившие аудиторию наповал. Например, уже хрестоматийная, принадлежавшая известному комментатору Алексею Суркову: «Из-за поворота появляется японский лыжник по фамилии Херовато. Да, бежит он действительно неважно».
Или вот комментаторская скороговорка: «Выход один на один! Но Третьяк накрывает шайбу. Естественно, у него ж опыта больше». Переполох в аппаратной. Еще бы! Прочтите последнюю фразу вслух.
«Динамовцы пытаются сохранить очко во Владикавказе…», «Символическое вбрасывание шайбы произвела Мисс Москва, и ее подарили хоккеистам ЦСКА…», «Мы ведем наш репортаж с гребучего канала…» — телережиссер Женя Гришин насобирал уйму таких примеров. Что неудивительно: у него ж опыта больше, чем у многих других коллег…
На грани фола также фраза, вошедшая с чьего-то легкого языка в историю: «Онопко поднял ногу, и атака соперника захлебнулась». Или: «Мяч летел между ног Черчесова. Чем там его смог задержать наш голкипер — непонятно!»
Как часто говорят комментаторы, на усмотрение судьи, — в данном случае на ваше усмотрение, вот такое: «Травма паха. При ней не пробьешь как следует, не пробежишь. С травмой этой части тела вообще, скажу я вам, мало что сделаешь». Что касается меня, то я над «грустной» фразой Ильи Казакова вместе с коллегой готов посмеяться. Не судите строго.
Болельщик, надо сказать, не пропустит ничего. Случайное легкое озвончание согласной в имени «Питер», и вот уже из уст в уста передают новость о том, что комментатор намекнул на нетрадиционную сексуальную ориентацию нападающего Питера Одемвинге.