Перевел. Вскоре он привез оперу в Москву. И сейчас, в свои 70, Андерсон снова что-то сочиняет. А я жду.
Глава пятнадцатаяКровь комментатора
Все смешалось…
Чьи это ноги?
Лежу в больнице после нелепого падения на рельсы с железнодорожной платформы Внуково. Еще не зная о моей травме, звонит референт дирекции спортивного вещания Первого канала.
— Виктор, могу вас порадовать.
— Да, слушаю, Виктория Леонидовна.
— Вам пришло приглашение на мюзикл.
— Какой?
— «Анна Каренина…»
Да, моя временами печальная исповедь началась с абсурдного падения на железнодорожные рельсы в дорогом сердцу Внукове. А вообще физические травмы, если не считать переломов ребер во время футбольных матчей в «Лужниках» и на стадионе Юных Пионеров, где мы сражались точно как пионеры-герои, я по большей части получал вдали от родных берегов. Скажем, осенью 2002-го в джунглях далекого острова.
«Кровь комментатора обагрила песок Доминиканы» — заголовок одной из газет заставил моих родных достать валидол. А дальше — больше. В ярко написанной статье рассказывалось о том, что стебель растения-убийцы пронзил шею Виктора Гусева, прибывшего на необитаемый остров в составе участников телеигры «Последний герой». Одновременно издание авторитетно опровергало и даже высмеивало недостойные домыслы других СМИ, которые намекали на отравленную стрелу, пущенную случайным аборигеном. А вот за то, что смертоносный отросток вонзился в миллиметрах от сонной артерии, газета ручалась. И обещала следить за развитием событий на острове, завершив статью весьма многообещающими словами: «А сколько тяжелых травм еще впереди!»
На самом деле поводом для желтой публикации стало падение (иногда думаю: может, у меня вообще падучая) с горы, куда я полез во время первого же испытания «героев» в рамках проекта. Стремясь опередить ловкого и жилистого актера «Казанову», я перепутал цель. И вместо предназначенного мне факела, который был закреплен на склоне, бросился к его, Саши Лыкова, при этом потеряв равновесие. Через несколько мгновений я уже летел вниз, и мой подбородок нашел острый край валуна у самого подножия горы. Эстафету я в итоге продолжил, и кровь (тут газета своих читателей не обманула) действительно обагрила песок, так как состязание вместе с огромной тачкой, которую мы катили по лесу, переместилось на берег океана.
С течением дней на острове, которые, возможно, так и останутся самой странной страницей моей жизни, это происшествие почти забылось. А сейчас напоминает о себе лишь бородкой, которую я был вынужден отпустить, чтобы закрыть шрам. Любопытно, что после финиша, когда фотокорреспондент Первого канала собрал оба племени для съемок на рекламную афишу, я лежал неподалеку, как мне казалось, отдавая Богу душу, и в итоге на постер не попал.
Очевидцы говорят, что позже, в Москве, бросая на плакат последний взгляд, перед тем как дать добро на расклеивание по всей стране в преддверии показа, генеральный директор Первого Константин Эрнст воскликнул: «Секундочку, а где же Гусев?» В итоге моя голова была вмонтирована между сомкнутых плеч товарищей по проекту. А вот чьи там были ноги, я не знаю до сих пор.
Хорошо, когда друзья рядом. В этом я еще раз убедился во время съемок программы «Большие гонки» на юге Франции. В первый же день ведущий Дмитрий Нагиев по воле режиссеров безжалостно бросил нас на арену боя с быком. Нас — это олимпийского чемпиона по греко-римской борьбе Хасана Бароева, знаменитого футбольного «Царя» Александра Мостового и легендарного хоккейного капитана Илью Ковальчука.
В такой компании, а к тому же в сверхрейтинговом эфире Первого канала, согласитесь, и смерть красна! Достойнейшие, отважные люди! Чего стоит хотя бы поступок Ковальчука, который по своему энхаэловскому контракту не имел права не только сражаться с рогатым соперником, но и, по-моему, даже переходить улицу в неположенном месте. Впрочем, Илья — боец, которому трудно что-то запретить, когда речь идет о состязании. Уже с самого начала «Гонок» он бесстрашно брал на себя наиболее сложные этапы даже самых иезуитских эстафет.
И вот — бык. Мне сразу не понравились две вещи. Первая — то, что зверь по сравнению с тем бычком, каким он казался с трибуны, оказался вполне серьезной особью. Хорошо, что концы рогов ему прикрывали колпачки, наподобие тех, что надевают на нос цирковые клоуны. Но тут было не до смеха, ведь вторым мгновенным разочарованием стало поведение животного. Сразу выяснилось, что интересует его не Бароев, не Мостовой и даже не Ковальчук…
Вся моя личная стратегия провалилась уже на первых секундах поединка. Назовем это именно поединком, потому что бык сразу пошел на меня. Вот так — один на один. Первого удара в плечо не выдержала, как выяснилось позже, суставная сумка. Спасли сильные руки Бароева и все остальное, что Хасан напряг, оттаскивая от меня коричневого соперника.
На следующие «Большие гонки» я тоже поехал, но уже в роли капитана, который, по примеру большого тенниса, сам не играет, а лишь руководит партнерами. Как и на «Властелина горы» в Альпы, где одним из членов моей команды, в частности, стал блистательный в прошлом баскетболист Сергей Панов. Тут одно из воспоминаний связано с тем, как этот гигант ростом в 203 сантиметра, не сгибаясь, шел на установленный на склоне гигантский вентилятор, призванный отбросить участника на метры в сторону. Представить себя на его месте, признаюсь, было сложно.
Под пулями
О чем я подумал, когда кубинский бронетранспортер на узкой горной дорожке неподалеку от города Аддис-Абеба выскочил на наш автобус? Как сейчас помню: единственной мыслью, пронесшейся в голове за те секунды, что протараненная машина летела кубарем вниз по склону, была: «Надо же — погибнуть неизвестно где, неизвестно за что, да еще и от союзников!»
Но никто не погиб. Сломанная рука водителя, сотрясение мозга у двух коллег… И моя царапина на правом локте. Говорил же врач в Боткинской: фартовый!
На этой нелепой со всех точек зрения войне я ни в кого не стрелял. Соответственно никого не убил. Стреляли в меня, но, как это ни парадоксально, защищенные от пуль окопами эфиопской войны, мы порой чувствовали себя там безопаснее, чем вдали от линии фронта.
Жить под угрозой теракта. Тогда это слово было еще не в ходу. Но, по сути своей, стало нормой для эфиопской столицы. Никогда не забуду проезд по центру Аддис-Абебы, когда по нашему многострадальному автобусу был открыт автоматный огонь. И здесь, слава богу, уцелели все.
За время эфиопской «кампании» погибли 23 наших, еще четверо умерли от ран и болезней, шестеро пропали без вести. Тяжесть на сердце от гибели друзей — это то, что прежде всего мешает вспоминать об армейской службе как о времени, когда «трава была зеленее» и когда африканское солнце в январе позволяло забыть о наших морозах. Можно, как это чаще всего и бывает, стереть из памяти все тяготы, но только не это.
К счастью, уцелел подорвавшийся на мине Сережа Журавлев, в прошлом гандболист, выпускник моего инязовского курса и (вот уж параллельные судьбы!) мой друг по той самой американской стажировке. Сегодня на его груди — орден Красной Звезды.
Увы, мой эфиопский сосед Миша Буланый из иняза горьковского, выигравший у себя в институте письменный конкурс на право отправиться в Африку, так и не вернулся из краткосрочной поездки на фронт в ноябре 78-го. Осталась жена с грудным ребенком. Мишина могила — на кладбище города Невинномысск в Ставропольском крае.
Специалист по ремонту артвооружения подполковник Удалов, с которым в первые месяцы службы тоже делили и кров, и пищу, пропал в лесу недалеко от города Харар вместе с ребятами из состава отдельного медицинского батальона. В июне того же 78-го их взяла в плен сомалийская разведка. Мой однокурсник Олег Кронштадтов, тоже по воле судьбы попавший в Эфиопию, был в составе отряда, брошенного за диверсантами, которые спешили вместе с «языками» вернуться на свою территорию. По его рассказам, группа вела поиск в течение месяца — шаг за шагом, километр за километром, по пути опрашивая местное население, натыкаясь на остатки костров, но тщетно. За последним приграничным городом Джиджига следы оборвались.
Говорят, двое из шести наших захваченных сомалийцами ребят были самбистами. (Олег утверждает, что нет: мол, так народная молва переиначила слово «особисты».)
Так или иначе, они скрутили охрану, бежали, но все же погибли от пуль. Потом расстреляли и остальных, кроме самого Удалова, которого еще долго показывали иностранной прессе — в качестве доказательства непосредственного участия в войне советских войск, чего, как я уже писал, на самом деле не было. Дальнейшая судьба Николая Филипповича неизвестна.
Их лица стоят у меня перед глазами. А с 15 февраля 2011 года мы отмечаем День памяти россиян, погибших при исполнении служебного долга за пределами Отечества.
Этот долг не могу назвать делом и смыслом жизни, ведь речь шла не о защите родной земли, где у тебя просто нет и не может быть выбора. Здесь у каждого из нас выбор был. Но, приняв условия долга служебного, ты оказываешься не вправе сделать шаг назад в конкретный момент, уже стоя плечом к плечу с другом.
Вне зависимости от того, что потом скажут о том времени, о той войне и о той стране.
ЭпилогБодрая эпитафия
В журнале «Classic Rock» есть рубрика, где звезды рок-музыки отвечают на довольно нестандартные вопросы. Последний звучит так: «Какой вы видите надпись на вашей могиле?»
Ответы совершенно разные. Вот, например, Стив Хэкетт, бывший солист «Genesis», хотел бы, чтобы было: «Увидимся на той стороне». Ширли Мэнсон из «Garbage» представляет эту строчку такой: «Я вас предупреждала».
Кто-то предпочитает: «Серия вторая» или «Дожил до трехсот». А легендарный клавишник Рик Уэйкман предлагает: «Нечестно. Я еще не закончил».