ифологической базы. Это была чистая вера. Поэтому в его храме не было ни идолов богов, ни их священных животных. А сверкавший над алтарем Атон выглядел так же, как в жизни, – солнечным диском с множеством лучей.
Тянувшиеся вниз, к головам молящихся, лучи заканчивались кистями рук. Одна из них держала анх, символ жизни.
(Через века наука подтвердит верование Эхнатона, что жизнь началась и зависит от солнца.)
Храм был посвящен «Ра-Хоракти, имя которому – солнечный свет, появляющийся над горизонтом в виде солнечного диска». (В сокращенной форме его называли Атоном.) В честь этого события был устроен грандиозный праздник.
В новом храме Эхнатон установил тридцать статуй, изображавших его самого. Но они не были похожи ни на одну из ранее существовавших скульптур.
Это были первые статуи, изображавшие Эхнатона таким, каким его видел скульптор. Они не льстили. Они изображали сурового аскетического молодого человека в царском головном уборе с длинным, узким лицом и странными, устремленными вверх глазами. Проколотые уши откровенно велики, а длинный подбородок кажется еще длиннее от искусственной бороды – признака власти.
Египетские художники также получили заказы от молодого царя. Они должны были изобразить жизнь такой, какой она была на самом деле. Маат была истиной. С этих пор искусство должно было следовать законам Маат.
Это было одним из первых иконоборческих решений, принятых Эхнатоном.
Это было началом «амарнской революции».
Верховным жрецом Атона Эхнатон назначил себя, а Нефертити стала верховной жрицей. Они вместе председательствовали на обряде посвящения и руководили другими ритуалами, состоявшимися в новом храме. За ними потянулся двор, приверженцы царя перестали посещать храм Амона.
Перед лицом испускающего лучи солнечного диска сама Нефертити вела процессию фиванских девушек в белых одеждах, исполнявших священные танцы и песнопения и читавших молитвы, которые теперь посвящались не Амону, а Атону. Ее стройные руки встряхивали звенящий систрум, ее чистый молодой голос пел гимны, а Эхнатон, ее муж и любимый, добавляя благовония в сосуды на алтаре, с гордостью следил за ее грациозными ритуальными движениями. Из его сердца поднимались слова, которые он приказал высечь на камне, чтобы сохранить навечно красоту Нефертити, ее изящество и очарование ее голоса.
И как все предыдущие годы их жизни, за ними наблюдал Ай, теперь ставший высшим жрецом Атона.
У Эхнатона были свои ученики, но первой и самой преданной из них была Нефертити. Царь Аменхотеп был все еще жив. На одной из изображающих его статуй были начертаны слова: «Бог Атон роняет свои лучи на царя Аменхотепа III».
Это единственный намек на то, что старый царь знал о попытке своего сына изменить веру в Египте.
На изображениях того времени Аменхотеп предстает перед нами одряхлевшим стариком. Рядом с ним находится царица Тиу, утешающая его в старости, так же как и в молодые годы.
Не существует свидетельств того, что царица Тиу обратилась в новую религию своего сына. Для этого она была слишком прагматичной и мудрой. Считается, что она заранее предвидела опасность, угрожающую новой вере, поэтому из фиванского дворца исходила аура традиционной власти, которая много сделала для подавления возникшего негодования, ставшего началом восстания против молодого царя и его единственного бога.
Эхнатон порвал с прошлым и другим путем. Его отец перевернул восточные традиции, разделив трон с женщиной, которую любил. Эхнатон разделил его с двумя женщинами – своей матерью и Нефертити. В эти последние фиванские годы его изображают вместе с Нефертити и царицей Тиу, а на заднем плане угадывается присутствие Ая. Итак, советниками и доверенными лицами царя были честолюбивый писец и две блестящие, прекрасные женщины.
Самым удивительным в этой связи было обращение в новую веру Ая; впрочем, это не кажется таким необычным, если учитывать его родственные отношения с Нефертити. В качестве жреца Амона Ай был могущественным лидером храма в Карнаке. Но он был и оппортунистом – мастером всегда плыть по ветру. Его явно радовало уменьшение авторитета Амона в пользу Атона. Теперь большая часть богатств будет поступать царю и меньшая – храму. И Ай стал оказывать неоценимую поддержку новому богу.
Птахмоз, бывший великий визирь царя Аменхотепа, перенес свою преданность на Эхнатона. Он был среди первых новообращенных. Его прекрасная гробница в Фивах является одним из памятников искусства разрушенного города. В ней сохранилось одно из первых изображений Эхнатона и Атона.
Жрецы Амона были разгневаны появлением нового храма и возвышением бога-соперника. Впервые были оспорены их полномочия, установленные Тутмосом III. Храм Амона был не только самым большим строением в мире, он был богатейшим учреждением Египта, центром духовной и светской власти страны.
Верховный жрец Амона управлял тысячами жрецов, живших в главном храме и в сотне мелких храмов Амона, разбросанных по всей территории Египта, в каждом из которых была своя собственная армия жрецов. Жрецы Амона обладали могущественной сетью, протянувшей свои руки вплоть до самых отдаленных уголков царства Эхнатона. Огромные просторы азиатских земель, завоеванные предками Эхнатона, разделяли одну веру в главного египетского бога. Со времен Тутмоса III большая часть дани и пошлин доставалась Амону.
Все храмы Амона были сокровищницами. Жрецы владели обширными полями и пастбищами, тысячами овец, коз и другого скота, которых выращивали их рабы и слуги. Все, вплоть до беднейшего египетского крестьянина, платили Амону посильную (а часто и непосильную) дань. Его собиравшие пошлину жрецы могли вторгнуться в самую бедную лачугу и отобрать в пользу бога полупустой кувшин зерна или клочок ткани.
А поскольку богатство означает власть, жрецы Амона оказывали все более сильное давление на дела правительства. Они занимали административные должности. Храмовые власти могли поддержать или отклонить назначение чиновника.
Жречество стало одной из наиболее высокооплачиваемых профессий в Египте, и молодой человек, который смог получить опоясывание Амона, мог не сомневаться в будущей роскошной жизни.
Под силу ли было фараону соперничать с таким богом?
Эхнатон осмелился.
Он объявил, что больше не является живым воплощением бога Амона на земле, бога, чье имя он носил. Он был Атоном, солнцем.
С этих пор, заявил он, он не будет больше зваться царем Аменхотепом IV. Он будет царем Эхнатоном IV, названным так в честь солнца, что означало также «блистающий свет солнца» или «солнце удовлетворено». Он приказал переименовать Фивы, в то время известные как Но-Амон (город Амона), в Но-Атон (город Атона).
Он также попросил всех приверженцев новой веры сменить имена, происходившие от старых божеств, если они не были богами солнца, и взять имена в честь Атона, Гора или Ра. Теперь его великий визирь Птахмоз, чтобы доставить удовольствие царю Эхнатону IV, стал зваться Рамозом в честь Ра.
Великий храм в Карнаке гудел как встревоженный улей. Нововведения Эхнатона жрецы Амона считали ересью.
Все вышеописанные события произошли в 1369 году до н. э., в том самом году, когда поженились Эхнатон и Нефертити. За этот год они сделали многое. Они основали новую религию и ввели в Египте новые ценности.
В этом же году у них родился первый ребенок.
Глава 9СТРОИТЕЛЬСТВО АМАРНЫ
Тель-эль-Амарна, 1369–1368 годы до н. э.
Тело царицы содрогалось в мучительных судорогах. Придворные доктора и доктора-жрецы входили и выходили из покоев Нефертити в прекрасном дворце на берегу Нила. Над золотой кроватью царицы висел гриф, символ богини Мут, птицы, являвшейся у египтян символом деторождения, как в наше время – аист. В нее еще продолжали верить, поскольку одной из специальных обязанностей Мут была защита женщин во время родов.
В покоях, как обычно, толпились слуги Нефертити под бдительным наблюдением Тиу-няни. Доктора совещались, придворные дамы сочувственно причитали, а девическое тело корчилось в судорогах до тех пор, пока не появилось красное вопящее существо – первая дочь Нефертити и Эхнатона, которую назвали Меритатон, «возлюбленная Атона», в честь их единственного бога. После ее имени шла приписка «дочь великой царской жены Нефертити». Впоследствии она стала такой же красавицей, как и ее мать.
На портретах того времени Нефертити выглядит довольной и еще более красивой. Рождение ребенка сделало ее счастливее, а любовь к ней Эхнатона стала еще глубже. Одному художнику разрешили изобразить ее во время интимной сцены кормления ребенка грудью.
У семнадцатилетнего Эхнатона чудо отцовства требовало выражения в словах. Ему было недостаточно находиться вблизи новорожденной Меритатон, держа анх, символ жизни, и произнося традиционное пожелание «живи миллионы и миллионы лет». Песня зрела и вырывалась из его сердца, молодой отец вызвал Ая и облек в слова свой благоговейный трепет перед чудом рождения, посвятив его Атону:
Создатель зародыша внутри женщины и
семени в мужчине,
Ты, который дает жизнь ребенку в утробе
матери…
И когда наконец он выходит из утробы
в день своего рождения,
Ты широко раскрываешь его рот; ты
снабжаешь его всем, что ему потребуется…
Ай сохранил это стихотворение, вырезав его, в числе других, на стенах своей гробницы.
Мать и ребенок чувствовали себя прекрасно, но одетые в жреческие одежды врачи продолжали посещать дворец. Теперь на их попечении оказался и старый царь, отец Эхнатона, который постепенно терял волю к жизни и интерес к своему царству.
Доктора производили солидное впечатление, но в данном случае были беспомощны. Каждый из них приезжал со штатом своих помощников, сиделок и одним-двумя рабами, которые несли красивые фаянсовые ларцы, наполненные превосходно сделанными металлическими инструментами и сосудами с сильнодействующими лекарствами, способными облегчить страдания, предотвратить или ускорить смерть.