1
Через несколько дней на рассвете царевич Аменхотеп вышел из своих покоев в сад. Он так неуклюже-косолапо переставлял свои длинные худые ноги, что спешившим сзади слугам казалось, что наследник престола сейчас неминуемо споткнётся и пропашет носом глубокую борозду в песчаной дорожке. Но из своего печального опыта они прекрасно знали, что сейчас лучше не соваться к мрачному юноше ни с зонтиком, ни с опахалом, ни со складным стульчиком, ни с советом. Небо на востоке багровело, но солнце ещё не показывалось над плоскими вершинами жёлто-пепельных пустынных гор. Птицы уже начали негромко, спросонья хрипловато попискивать. С реки дул прохладный ветерок. Царевич подошёл к берегу просторного пруда и замер в ожидании своего божества — Атона, лучезарного солнечного диска. Он стоял неподвижно в одной короткой набедренной повязке из белого льна и смотрел на восток, где заря уже окрасила небо лилово-алыми бликами встающего солнца. Аменхотеп затрепетал в молитвенном экстазе, как только кромка багрового диска показалась из-за гор, поднял к небу худые длинные руки и начал бормотать слова «Гимна Солнцу», который сочинил несколько дней назад. Но тут свершилось чудо! Прекрасный женский голос в сопровождении мягкого звона цитр запел этот гимн. Царевич вздрогнул и прислушался.
— «Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворённое тобой, — пела незнакомка так проникновенно, что слёзы навернулись на глаза Хеви-младшего. — Ты создал далёкое небо, чтобы восходить на нём, чтобы видеть сотворённое тобой...»
— О, великий Атон, ты наградил меня за мою преданность прекрасным созданием! Где она, божественная, я хочу распластаться перед её ногами, как горстка ничтожного праха. Я думал, что только я способен так беззаветно любить моё божество, но, оказывается, есть существо, которое его любит не меньше! Я ощущаю это в каждом пропетом ею слове. Где она? О, где? — неистово закричал царевич и бросился сломя голову на звуки прекрасного голоса, доносившегося откуда-то поблизости.
Он подбежал к беседке, увитой разросшимися лозами винограда. Голос слышался оттуда. Царевич буквально влетел в неё и замер поражённый.
Перед ним стояла его двоюродная сестра Нефертити и, подняв руки с цитрой, ритмично потрясая ею, пела божественно-дивным голосом. Царевич не верил своим глазам и ушам. Да, действительно, это была его сестрёнка Нефи, но как она была сейчас прекрасна! Алые лучи солнца освещали её величественную фигуру, поражающую гордой, царской осанкой. Лицо не просто блистало божественной красотой, но изумляло величественной властностью, сквозившей в каждой черте. Перед царевичем стояло само воплощение его солнечного бога в женской ипостаси. Хеви рухнул на колени, обнял ноги Нефертити и стал неистово целовать её алую тунику. В его клокотавшем, как раскалённая лава, мозгу внезапно смешались неистовая мужская страсть и священный трепет перед пленительной женщиной. С этого момента он и в дальнейшем не мог понять природу своего чувства к Нефертити: то ли он любил её как женщину, то ли поклонялся в её прекрасном и величественном облике своему единственному божеству?
— Слава Атону! Я нашёл тебя! — воскликнул страстно Аменхотеп. — Ты будешь моей единственной женой, властительницей мира. Мы вместе преподнесём нашу страну великому Атону и будем служить ему вечно и здесь, и в загробном мире.
С этими словами, больше похожими на клятву жреца, произносимую в экстазе молитвы, или на крик сумасшедшего, наследник престола выбежал из беседки и стремительно понёсся по песчаным дорожкам сада к мраморным ступеням дворца. Нефертити же устало опустилась на скамейку. Цитра жалобно зазвенела в её опущенных руках. Она перевела дух и удовлетворённо улыбнулась.
— Теперь ты точно будешь царицей! — вдруг послышался звонкий, насмешливый голос Нези.
— Ты подглядывала?
— Разве я могла упустить такое представление? — Младшая сестрёнка, раздвинув лозы винограда, прыгнула в беседку. — Ты очень ловко поймала его на крючок. Я, честно говоря, не ожидала от тебя таких действий, даже самая прожжённая кокетка не смогла бы всё так сыграть. Не зря я подкупила этого молодого мерзавца Туту и достала гимн. Ты точно будешь царицей, — с уверенностью и восхищением повторила Нези.
— Да, я буду царицей, — гордо подняв подбородок, проговорила Нефертити, — это мой долг по отношению и ко всей нашей семье, и ко всему египетскому народу.
Девушка положила цитру на скамейку, встала, величественно оправила алую тунику и вышла из беседки. Лучи восходящего солнца с любовью и почтением омывали всю её стройную высокую фигуру. Нези вдруг неожиданно для себя захотелось склониться в поклоне перед будущей владычицей великой империи.
А царевич тем временем прибежал в покои матери. Она только что проснулась, позёвывая, сидела в постели, пила мелкими глоточками любимый гранатовый сок с мёдом и слушала вполуха, как особо приближенные дамы и служанки сообщали ей все придворные сплетни за прошедшие сутки. Её бритая продолговатая голова слегка блестела в лучах утреннего солнца, а темно-красные соски ещё крепких грудей подрагивали в такт её движениям.
— Мама, Атон выбрал мне жену. Это Нефертити! — крикнул царевич, вбежав в спальню.
Тии поперхнулась соком от неожиданности.
— Я рада, Хеви, что ты наконец разглядел красоту, благородство и ум Нефи.
— Это Атон раскрыл мне глаза. — Царевич кинулся к матери и поцеловал её в щёку. — Она божественна! А как она поёт мой гимн Атону! У меня слёзы потекли, как только я её услышал. Я хочу, чтобы она стала моей женой немедленно.
— Ну, мой маленький, не торопись, — проговорила царица, отдавая служанке бокал. — К свадьбе надо подготовиться, а это дело не одного дня. Ты ведь наследник престола, а скоро станешь и соправителем своего отца, фараона.
— Я хочу вместе со своей женой, которую выбрал для меня сам великий бог, молиться ему на рассвете и на закате.
— Молиться ты можешь, мой милый, и с невестой. Кто вам в этом может помешать, — улыбнулась царица. — А мы тем временем получше подготовимся к свадьбе и к твоему восхождению на престол рядом с твоим богоподобным отцом.
— Когда это будет?
— Недели через две, я думаю, ты уже будешь и женатым мужчиной и соправителем фараона.
— Хорошо, я тем временем займусь проектом храма богу Атону. Я начну его строить тотчас, как взойду на престол, — бросил молодой человек, уже выбегая из комнаты.
— Займись, милый, займись, — вздохнула царица, подставляя грудь служанке, испачканную липким сладким соком граната. — А Нефи-то молодец оказалась, открыла этому дурачку глаза на себя. И как я сама не догадалась ей это посоветовать. Конечно же, надо было спеть её божественным голоском стишки, посвящённые Атону, которые он сочинил. Да, эта умница станет достойной моей преемницей и, думаю, сможет удерживать от диких выходок моего неразумного сыночка. Но, — тут Тии с печальным выражением на стареющем лице покачала головой, — если честно сказать, ей не позавидуешь, она взвалила на себя тяжёлую ношу. По себе знаю, что значит управлять империей и одновременно держать в узде непутёвого муженька, который постоянно норовит влезть в твои дела и всё испортить. Да ещё и рожать, и за детьми присматривать. Эх, тяжела ты наша женская долюшка!
Царица лениво встала с постели и пошла в соседнюю комнату, где для неё была приготовлена ванна с настоями ароматных и целебных трав. А в соседних покоях её величество уже давно ожидали парикмахеры, массажисты, служанки. На кухне готовились любимые утренние блюда для всех членов царской семьи. Жизнь дворца шла своим чередом...
2
В то время как люди волновались, суетились и боролись друг с другом за власть и материальные блага, природа невозмутимо и неспешно жила согласно своим раз и навсегда установленным мудрым законам. Каждое утро солнце вставало на востоке и заходило вечером на западе. В середине каждого лета великая река, прозванная древними египтянами Большой Хапи, разливалась, и мутная вода, насыщенная плодородным илом, стояла на полях по всей стране до конца осени. На это время приходились основные народные праздники, когда можно было вволю повеселиться, благо свободного времени у сельского люда было хоть отбавляй. От простого народа не отставали и фиванские аристократы, хотя их жизнь и так была сплошным праздником.
На загородной вилле Небуненеса в это тёплое осеннее утро вся прислуга буквально сбилась с ног.
Днём сюда должен был приплыть на роскошных барках весь цвет фиванской знати. Пиры у Небуненеса, бывшего главного архитектора, а теперь управляющего торговлей с заграничными странами богатейшего во всей империи храма Амона, славились своей изысканностью и размахом.
— Да вы что, с ума сошли? Разве можно в эти соусы столько масла коровьего лить? — кричал визгливым голосом хозяин виллы поварам, проверяя на вкус, что готовится в многочисленных горшках и горшочках. — А вот сюда побольше орешков добавьте и подсолите ещё, — тыкал он коротким пальцем в бочонок.
Вскоре толстяк уже плотоядно облизывался, наблюдая, как на вертеле зажаривают целого быка. Небуненес был в своей стихии. Его полные губы и жирные отвислые щёки сладострастно подрагивали. Он обожал смачные запахи кухни. Но тут его отвлёк от любимого занятия задорный девичий смех. Хозяин огляделся и увидел служанку, одетую в одну узенькую жёлтую набедренную повязочку. Она склонилась над большой деревянной доской, на которой лепила из теста сладкие плюшки. Полные руки были по локоть в муке. Рядом стоял молодой человек, очень похожий на Небуненеса, только не такой толстый, и что-то рассказывал ей на ухо, одновременно тиская повариху за её пышные формы.
— А ты, парень, я смотрю, время зря не теряешь! — крикнул Небуненес, глядя на своего сына. — Но я тебе же ясно сказал, чтобы ноги твоей здесь не было к полудню. Давай поторапливайся, лодка с гребцами уже заждалась. Как приплывёшь к нашим родственникам в Абидос, так сразу же дай мне знать — пришли гонца с весточкой. И чтобы сидел там тише воды, ниже травы. А толстушек ещё на твой век хватит, да и у тётки в поместье их пруд пруди. Пошевеливайся, Камос, я тебе говорю!
Небуненес так активно выпроваживал сына погостить к своей сестре, потому что не хотел рисковать потомством. Ведь он был не только в курсе замыслов собиравшихся у него аристократов, но и сам являлся одним из инициаторов готовящегося заговора против главной жены фараона Тии и его сына Аменхотепа-младшего. Всё это было чрезвычайно опасно и для родственников заговорщиков.
Пока наследник престола занимался проектами нового храма для никому не известного божества, фиванская знать, обиженная и раздосадованная четвертьвековым правлением выходцев из простонародья, решила, что настало время для жестокого удара по наглым выскочкам, захватившим престол в самом сердце южных земель.
Вскоре после отъезда Камоса на виллу стали прибывать гости. Роскошные барки одна за другой причаливали к отделанной гранитом и мрамором набережной, специально спроектированной архитекторами так, чтобы во время разлива хозяин мог принимать гостей, приплывавших по воде, прямо у порога своего загородного дома. Вскоре большой зал приёмов, украшенный красочной росписью, был полон. Гости сидели у стен, справа — женщины, слева — мужчины. Многие уже начали прихлёбывать вино, заедая его лёгкими закусками, поданными прислугой на небольших круглых столиках. Посредине зала под звуки тягучей мелодии танцевали красивые девушки с цветами голубого лотоса в руках. Запахи курящихся ароматных смол, вина и цветов пропитывали всё вокруг.
Но главное происходило отнюдь не в общем зале. Заговорщики собрались в кабинете хозяина виллы. Здесь было прохладно и сумрачно. Одной из стен, граничащей с садом, по сути, не было: потолок поддерживали две массивные колонны, а между ними по деревянной решётке вился дикий виноград. Из сада доносилось пение птиц и шелест пальмовых ветвей на ветру. Ароматы экзотических цветов проникали сквозь увитую крупными зелёными листьями решётку, смешиваясь с тяжёлым запахом, курящихся аравийских смол на каменных блюдах, установленных по углам зала.
— Мы собрались сюда с самыми серьёзными намерениями, — первым заговорил, поднимая сухой длинный палец, главный жрец бога Амона Дуафу, когда все расселись в низких креслах, расставленных по кабинету. — Клянусь главным богом империи Амоном, мы хотим укрепить власть ныне здравствующего фараона. А для этого необходимо оградить трон от дурного влияния провинциальных выскочек из простонародья. Согласитесь, что так больше продолжаться не может: простолюдинка вместе со своим любовником фактически вершит все дела в государстве вот уже больше двадцати лет подряд. А теперь на наши головы падает её сумасшедший сыночек, которого они хотят сделать во что бы то ни стало соправителем фараона. И к тому же этот юный выродок является открытым врагом нашего главного бога Амона. Он спит и видит, чтобы, добившись власти, осуществить свои идеи: поставить во главе всех богов Египта какого-то Атона и построить в центре столицы храмы своему божеству. Неужели мы допустим всё это? Мой долг, как главного хранителя истинной веры государства, призвать вас к сопротивлению преступному безумству.
— Правильно! Нужно в порошок стереть этих выскочек и вернуть наконец-то власть нам, цвету земли фиванской! — прокричал Небуненес, вскакивая со своего кресла и резко жестикулируя.
— Не надо никого стирать в порошок, — недовольно поморщился сидящий по правую руку от Дуафу Ментухотеп. — И мы не собираемся захватывать власть, как правильно заметил всеми нами глубокоуважаемый главный жрец Амона. Мы просто хотим укрепить авторитет нынешнего правителя страны и отсечь от него всех этих зарвавшихся простолюдинов, ставших уже опасными самым основам нашего общества и стремящихся поколебать главный его стержень — веру в главенство на небесах и на земле Амона.
Все присутствующие согласно закивали головами, одетыми в пышные парики. Собравшимся аристократам явно понравилась эта умеренная позиция, позволяющая им делать вид, что они вовсе не заговорщики, а, наоборот, борцы за укрепление законной власти. Хотя все отлично понимали, что ныне здравствующий фараон не способен к самостоятельному управлению страной и тот, кто отберёт власть у его главной жены, будет властвовать безраздельно во всей империи.
— Однако, — заметил мрачно Ментухотеп, превратившийся от беспокойств последних месяцев в живую мумию, — если нам понадобится применить силу, чтобы образумить самозваных узурпаторов, то мы это сделаем. Благо, что на нашей стороне войска столичного корпуса. Панехси, заместитель командира элитного подразделения нашей армии, без промедления отдаст нужные приказы.
Собравшиеся опять обрадованно закивали. Приятно было знать, что за ними стоит вооружённая сила. Это успокаивало и придавало уверенность. Но тут один из присутствующих задал вопрос, взволновавший всех:
— А кто будет соправителем фараона, если мы устраним царевича Аменхотепа-младшего? Ведь всем известно, что здоровье главы страны уже давно желает быть лучше и ему необходим хороший помощник, который со временем сменит его на троне.
Все замолкли. Наступил один из важных моментов, от которых зависела судьба заговора.
— Я думаю, что помощником-соправителем и наследником фараона должен быть только тот, у кого в жилах течёт кровь нашей великой фиванской династии, — проговорил многозначительно Дуафу и оглядел тяжёлым взглядом сидящих перед ним людей. — Только прямой потомок по мужской линии величайшего устроителя нашей империи Тутмоса, завоевавшего страну Ретену и покорившего Нубию, может претендовать на такую судьбу.
Присутствующие начали переглядываться. Они пока не могли понять, куда гнёт хитроумный Дуафу. Наконец он договорил после продолжительного многозначительного молчания:
— Я говорю о Пасере, сыне ныне здравствующего нашего властителя.
Наступила тишина. Все были ошарашены.
— Этот клоун будет фараоном?! — воскликнул кто-то из гостей удивлённым голосом.
— Не клоун, а человек с несчастной, трагической судьбой, который, зная о своём величии, должен был носить маску разудалого шутника, тогда как его сердце обливалось кровью и желчью, — проникновенно заговорил Дуафу, вскочив и широко раскрыв глаза. Он медленно склонялся к слушателям, которые, как трусливые мартышки перед огромным удавом, замерли, совершенно загипнотизированные красноречием и силой воли главного жреца Амона. — Но настал час, когда сын фараона, кстати, признанный своим отцом, сможет отомстить притеснителям за все несчастья и смерть своей матери, убитой этими простолюдинами, дорвавшимися до абсолютной власти. Что может быть прекраснее и величественнее справедливого возмездия, которое обрушится на головы преступников, узурпировавших власть фараона! Да свершится то, что одобрил наш великий Амон!
Дуафу протянул обе руки к сидящему неподалёку от него сыну фараона. Пасер, высокий и грузный, встал, слегка покачиваясь от волнения. Он чувствовал дрожь во всём теле, со лба у него ручьями тёк пот. Главный виночерпий открыл рот, чтобы произнести хоть что-то, но не смог. Тогда он сорвал с себя парик, утёрся им и отшвырнул в сторону, затем глотнул воздуха в свои могучие лёгкие, словно собирался нырять, и прохрипел:
— Я отомщу за свою мать, кровь Амры не даёт мне покоя ни днём ни ночью. И будьте уверены, я буду защищать все старинные права лучших фиванских семей. Вернётся время величия для Фив и для нашего главного бога — Амона!
Пасер упал обратно в кресло и судорожно начал шарить перед собой толстой рукой. Небуненес щёлкнул пальцами, и проворный слуга поставил перед прямым потомком великих фараонов низкий круглый столик с графином вина и бокалом. Пасер отпихнул бокал, который упал на мраморный пол и со звоном разлетелся на мелкие зелёные кусочки, схватил волосатой ручищей графин за горлышко, зубами вытащил пробку, выплюнул её и стал глотать вино. Дорого ему дались те немногие фразы, которые он выжал из себя несколько мгновений назад.
У всех присутствующих пронеслась в головах одна и та же мысль: «Фараону-пьянице, пожалуй, именно такой соправитель и нужен! Пока эти две царственные глотки будут уничтожать винные запасы империи, умные люди смогут позаботиться сами о себе, захватив тёплые местечки в огромном государстве. И нам, и всем нашим многочисленным родственникам достанется, а если что не так, то отвечать будет этот выпивоха, а мы останемся в стороне».
Внезапно в полной тишине прозвучал голос, хозяин которого только что был обуреваем сомнениями:
— Да здравствует наш будущий властитель, фараон Пасер Первый!
Главный виночерпий вздрогнул, ибо никак не ожидал услышать так скоро слов, круживших голову сильнее, чем любой самый хмельной напиток. Все гости встали и неистово захлопали. Ментухотеп тоже встал и, дотянувшись до уха Дуафу, выдохнул восхищённо:
— Ты просто гений! — Затем он добавил уже громко, обращаясь ко всем присутствующим в зале: — Наш будущий властитель завтра же подаст на подпись своему отцу серию указов, которые свершат то, что мы наметили. Мы добьёмся своего, не откладывая этих дел в долгий ящик. Проекты указов уже готовы.
После долгих аплодисментов довольные заговорщики направились в главный зал, где уже начался пир. Пересохшие от волнения глотки нужно было немедленно промочить хорошим финикийским. Пока всё шло просто замечательно...
3
В это утро Нефертити проснулась рано и тут же вскочила с постели. Она была ранней пташкой. Рядом на широком ложе глубоким сном спал её муж, царевич Аменхотеп, первый раз за последние годы проспавший восход своего великого божества Атона. В жизни Нефертити наконец-то наступил важнейший для каждой женщины момент: она вышла замуж. Все свои отроческие годы она думала об этом, мечтала о том человеке, который станет её мужем. Но в действительности всё произошло так буднично, что девушка, проснувшаяся утром уже замужней женщиной, не ощутила никаких необычных в себе изменений. Она села перед зеркалом и внимательно вгляделась в своё отражение. По сути дела, ничего особенного не произошло. Она думала, что ей будет отвратительна эта брачная ночь, ведь она продолжала любить Тутмеса. Но, к её удивлению, молодой муж, безумно в неё влюблённый, был с ней очень ласков, а потом в его объятиях появилась такая искренняя страсть, что Нефертити, к своему стыду, испытала удовольствие.
«А я, оказывается, порочная женщина, — думала Нефи, не спеша рассматривая своё красивое лицо в зеркале. — У меня двое мужчин, и с обоими мне приятно в постели. Ну, конечно, с Тутмесом Хеви никогда не сравнится, но и в объятиях мужа я нахожу определённую прелесть. А я ещё читала нотации младшей сестрёнке. Сама её превзошла в распутстве, ведь что с Нези взять: она ведь незамужняя девица. Но самое ужасное, что я не чувствую никаких угрызений совести. Неужели все замужние женщины такие?»
В этот момент появилась служанка Майа (она умела ходить на цыпочках совершенно бесшумно) и тихо, одними губами, произнесла, что ученик главного архитектора столицы скульптор Тутмес пришёл к ней с очень важным известием.
— Он что: с ума сошёл? — вскрикнула Нефи, но тут же зажала себе рот, испуганно глядя на спящего мужа.
— Он несколько раз повторил, что дело очень важное и касается всей царственной семьи, а не только вас лично, — прошептала на ухо царевне служанка.
Нефи быстро накинула алую тунику и выбежала из спальни. Майа провела её чёрным ходом в небольшой дворик неподалёку от кухни. Там под пальмой сидел высокий стройный Тутмес в синей набедренной повязке с широким чёрным кожаным поясом, а рядом с ним стояла завёрнутая в белое покрывало женщина. Нефертити удивлённо взглянула на них.
— Нефи, тебе грозит страшная опасность, — поднялся молодой человек.
— О чём ты? И кто это? — указала царевна на женщину в белом.
— Это Кия, танцовщица из нашей цирковой труппы. Она и принесла мне сегодня ночью страшную весть. Пусть сама расскажет.
— Царевна, над головами вашей царственной семьи занесён топор, — громко заговорила, шагнув вперёд, девушка.
— Рассказывай по порядку, что случилось? — топнула босой ногой Нефертити. Её прямые, ещё не подкрашенные брови сдвинулись, между ними образовалась морщинка. Большие карие глаза прищурились и упёрлись прямо в лицо говорящей.
— Я танцевала прошедшей ночью на пиру у фараона, — продолжила Кия. — Меня туда привёз Небуненес. Я видела собственными глазами, как фараон поставил оттиск своей личной печати под несколькими декретами. В них говорится о лишении вашего мужа сана наследника престола, об отстранении от всех государственных дел вашей тёти Тии, а также о назначении главного виночерпия Пасера наследником престола.
— Ты что, танцуя перед фараоном, умудрилась одновременно прочитать столько папирусов? Да умеешь ли ты вообще читать? — спросила Нефертити, пристально глядя прямо в глаза танцовщице.
Кия смутилась, прикусила нижнюю губу, но глаз не отвела.
— Я подслушала ещё в доме у Небуненеса, как эта старая высохшая щука, Ментухотеп, читал в кабинете декреты. А потом они сразу же поехали на пир к фараону и меня повезли во дворец.
— Что ж ты раньше не пришла?
— Да не могла я ночью сбежать оттуда. Самого фараона ублажала. Только под утро они все перепились и заснули, ну тогда я к Тутмесу побежала.
— А почему именно к Тутмесу?
— Царевна, да что тут скрывать. Ведь всем известно, что вы удостоили его чести стать вашим любовником.
— О, ужас! — вздрогнула Нефи.
— Чего же здесь ужасного? — удивилась танцовщица.
— Ладно, не будем об этом, — проговорила Нефертити, сжимая руки, чтобы справиться с волнением. — Тебе, Кия, известно, а из военных кто-нибудь поддерживает заговорщиков?
— Я видела, как к Небуненесу на пир приезжал заместитель командующего столичным корпусом Панесхи. Мерзкий тип. Толстый, как боров, волосатый, глаза навыкате, и всё время меня то за задницу, то за грудь ущипнуть старался, — затараторила Кия.
— Понятно, — кивнула царевна и властно подняла руку, — а сейчас помолчи. — Она повернулась к Майа: — Беги к тётке, буди её, сообщи то, что слышала. Будешь пробегать мимо караульного здания, передай моё приказание — начальнику караула дворца явиться в спальню к царевичу немедленно. Найди также Джабу и срочно пришли ко мне. А вы оба — за мной! — по-военному скомандовала Нефи и побежала обратно.
Она влетела в спальню и решительно растолкала мужа.
— Что, уже взошло солнце? — Царевич поглядел на бьющие в узкое окно под потолком алые лучи солнца. — О Атон, прости меня, я не приветствовал твоё появление.
— Об Атоне потом, — прервала его Нефи. — Именно сейчас, на рассвете, он послал нам весть о том, что против всей нашей семьи составлен заговор. Твой отец вчера ночью поставил свою личную печать под декретами, лишающими тебя сана наследника престола. Твою мать он отправляет в ссылку. А знаешь, кого он назначает наследником?
— Кого? — ошарашенно уставился на жену царевич.
— Пьяницу Пасера.
— Бред! — воскликнул Хеви. — Не может такого быть!
— Кия, войди, — приказала Нефи.
Вбежавшая в спальню девица взволнованно повторила свой рассказ. Царевич несколько мгновений смотрел на неё, затем вскочил и стал крушить всё, что попадалось ему под руку. Звенели осколки стеклянных ваз, с хрустом ломались резные столики из красного и чёрного дерева и кресла, украшенные золотом и слоновой костью.
— Убью, всех убью!
— Тутмес, держи царевича, не дай ему поранить себя, — решительно приказала скульптору Нефертити и повернулась к одновременно вошедшим в спальню нубийцу и начальнику караула дворца. — Джабу, возьми с собой несколько воинов и на колесницах мчись к командиру корпуса Амона — Диду. Передай ему приказ наследника престола и будущего соправителя фараона царевича Аменхотепа: поднять по боевой тревоге все войска и окружить дворец фараона. Передай, что заговорщики задумали отравить фараона и захватить власть, а для этого подмешали ему на вчерашнем пиру снадобья, приведшие ко временному помутнению рассудка. Пока наш владыка не придёт в себя, Диду подчиняется только главной жене фараона царице Тии и наследнику престола царевичу Аменхотепу. Сейчас Диду должен арестовать своего заместителя Панесхи, примкнувшего к заговору. Беги, Джабу, от тебя зависит жизнь всей нашей семьи. Я уверена, что Панесхи попытается убить Диду, ведь тот всегда был верен нам. Если командира корпуса арестовали, то отбей его. Для этого возьми как можно больше воинов из нашей охраны.
— Но заговорщики могут нагрянуть сюда. Кто вас тогда защитит? — спросил Джабу.
— Выполняй приказание, а мы о себе сами позаботимся, — вдруг раздался голос царицы Тии, которая несколько минут назад вошла в спальню сына и внимательно слушала, что говорит Нефертити.
Когда Джабу выбежал из спальни, Тии прошлась по комнате, стараясь не наступать на осколки разбитых ваз.
— Ты всё правильно сделала, моя девочка, — подошла царица к Нефи и обняла её. — Главное — не дать заговорщикам возглавить столичный воинский корпус. Диду старый воин и привык мне подчиняться. Так что моли богов, чтобы он остался жив.
Тут в комнату вбежала Нези.
— Тётя, в ворота дворца ломятся вооружённые люди. Что здесь происходит? Майа рассказала мне о заговоре, но я толком ничего не поняла!
— Потом объясню, — бросила ей царица и обратилась к начальнику караула: — Анупу, что ты скажешь? Сколько сможешь продержаться, пока Джабу не подоспеет с помощью?
— У меня слишком мало людей, чтобы оборонять весь дворец, ваше величество, — спокойно ответил воин. — Давайте укроемся в средней части дворца в храме. Там каменные стены и всего два входа. Я вооружу слуг и думаю, что несколько часов мы продержимся.
По длинным коридорам семья фараона и наследника перешла в дворцовый храм. Испуганные жрецы в белых покрывалах по приказу Анупу начали баррикадировать входы. Его воины, забравшись на боковые галереи храма, приготовились через узкие окна, расположенные под потолком, отстреливаться из луков. Царская семья расположилась в центре храма между толстых высоких колонн, покрытых раскрашенными иероглифами. В суматохе слуги забыли захватить из поспешно покинутых покоев переносные складывающиеся стульчики, поэтому царица уселась прямо на квадратное каменное основание колонны. Она была одета в утреннюю белую льняную тунику. На голове блестел серебряными бусами маленький паричок. Тии даже в этой ситуации выглядела так, словно была готова проводить свой обычный утренний приём. Нефертити присела рядом, внимательно наблюдая за происходившим. Рядом с ними вертелась Нези, она не могла спокойно стоять на одном месте и бегала взад-вперёд по храму, путаясь под ногами жрецов и воинов. На ней была только узенькая набедренная повязочка.
— Возьми и прикройся, малышка. — Царица сняла с плеч и передала племяннице белую, искусно вышитую сидонскими мастерицами шаль. — Ты, похоже, прямо из постели к нам прибежала.
— Да не надо, тётя, — отмахнулась Нези, схватив стоящее у колонны лёгкое метательное копьё, — без одежды воевать сподручнее.
— Я тебе дам воевать! А ну сядь рядом со мной! — всплеснула руками Тии. Она вскочила с места, но племянница уже весело бежала по лестнице вверх на галерею к воинам, приготовившимся к отражению атаки мятежников.
За ней побежал и царевич, прихватив лук с полным колчаном стрел из груды оружия, принесённого жрецами.
— И ты туда же, сынок?! — воскликнула царица. — Хеви, подумай обо мне и о твоей жене. А вдруг в тебя угодит стрела?
— Не позорьте меня, мама, — отмахнулся на ходу царевич. — Девчонка будет воевать, а я буду сидеть внизу, уцепившись за вашу юбку? Да лучше погибнуть, чем жить опозоренным.
— Что творится, что творится, — запричитала, качая головой, Тии. — Ну хоть ты, Нефи, меня не покинула.
— Я стрелять из лука не умею, — проговорила девушка, улыбаясь, — но вот набить колчаны стрелами и принести их воинам смогу. — И она наклонилась над лежавшим на полу оружием.
— Правильно, дочка, — вздохнула царица, тоже раскладывая луки и стрелы, — надо что-то делать, а то изведёшься, ожидая своей участи. Только если увидишь там, на галерее, Нези, то хватай её и тащи вниз, не то она точно стрелу в лоб получит.
Тут послышались громкие крики нападавших мятежников и первые стрелы полетели в окна. Они со звоном бились серо-зелёными бронзовыми наконечниками о каменные колонны и стены, а затем с глухим стуком падали вниз на мраморный пол. Но некоторые из стрел всё же попали в цель. Послышались стоны раненых защитников. Осада началась.
4
В то время как мятежники под предводительством заместителя командира столичного корпуса Панесхи начали штурмовать дворец царицы Тии, Джабу с небольшим отрядом воинов на лодках пересекал Нил. Уже отсюда он увидел, как на восточном берегу над плоскими крышами северной части города поднимаются клубы дыма.
— Гребите быстрее! — рявкнул чёрный гигант на воинов.
Нужно было спешить. Джабу отлично понимал, что сейчас всё решают выигранные у противника минуты. Как только лодки пристали к берегу, нубиец во главе нескольких десятков воинов кинулся по пыльной дороге от набережной к никем не охраняемым, широко распахнутым воротам проходной башни. Однако, как Джабу ни спешил, он не бросился сломя голову в самое пекло, когда подбежал к городской усадьбе командующего корпусом. Нубиец приказал своим воинам затаиться в соседнем переулке, а сам залез на плоскую крышу стоящего рядом дома, пытаясь рассмотреть, что творится за оградой усадьбы.
В нескольких местах подсобные постройки догорали. Из просторного здания, где проживал командир корпуса, выбегали нагруженные разными вещами воины. Мятежники не удержались и начали грабёж. Бой шёл только у восточной стены, окружавшей большой сад. Там стояло двухэтажное здание, построенное не из обычных саманных, глиняных, высушенных на солнце кирпичей, а из больших, грубо обработанных блоков серо-жёлтого песчаника. Маленькие, зарешеченные окна были только на втором этаже. Именно оттуда летели стрелы, поражая мятежников, пытавшихся, прикрываясь большими треугольными щитами, выбить массивным бревном, превращённым в таран, дверь, окованную бронзовыми полосами.
— Скорей всего командир корпуса закрылся с верными воинами из своей охраны на втором этаже, — пробормотал Джабу, спускаясь по лестнице, — но надо спешить, дверь долго не выдержит.
Однако опять Джабу не полез напролом. Он хорошо понимал, что у него слишком мало сил. Сунься он со своими воинами в усадьбу через распахнутые центральные ворота, его оттеснят в один из углов сада и там уничтожат.
— Мы сейчас скрытно проберёмся к восточной стене, за которой идёт бой, — приказал нубиец своим воинам. — По дороге в окрестных домах прихватите деревянные лестницы подлиннее. Но перелезать через стену только по моей команде.
Затем Джабу наклонился к уху невысокого воина в красной набедренной повязке и с луком в руках. Тот выслушал командира, улыбнулся и побежал прямо к воротам усадьбы. А весь отряд бросился бегом в обход к восточной части стены. Когда все уже были на месте, Джабу влез на лестницу и посмотрел, что делается у хранилища. Дверь уже трещала, готовая в любой момент рухнуть. Прикрываясь щитами, мятежные воины всё ближе подбирались к зданию, готовясь ворваться в него. Но тут в их задних рядах появился невысокий воин в красной набедренной повязке и, размахивая руками, закричал пронзительным голосом:
— Золото! Золото нашли в главном здании! Целые сундуки, полные золота!
Он повернулся и побежал через сад к главному зданию. За ним ринулись почти все нападающие, бросив таран, хотя дверь уже болталась на одной петле и всего один хороший удар вышиб бы её напрочь.
— Назад, предатели! — закричал командир отряда, размахивая начальническим жезлом. — Назад, глупцы!
Но алчный порыв воинов был неудержим. Командира даже сбили с ног, и он, ругаясь и лёжа в пыли, смотрел вслед стремительно удаляющимся, сверкающим пяткам своих подчинённых. В этот момент и выпрыгнули из-за стены во главе с Джабу три десятка воинов. Они легко перебили оставшихся мятежников, и вскоре нубиец уже обнимал вышедшего из хранилища Диду. Высокий могучий воин с цветом кожи чуть посветлее, чем у Джабу, тоже был происхождением из Нубии. Его круглая бритая чёрная голова была окровавлена.
— Спасибо, брат, — сказал он хриплым голосом, хлопая огромной ладонью по спине родственника царицы, — ты вовремя подоспел. Что вообще происходит?
— Это заговор против фараона и его семьи, — бросил Джабу в ответ. — Но сейчас нет времени рассказывать подробно. Всё объясню по дороге. Бегом отсюда, за стену.
Вскоре они оказались на улицах города, по которым метались испуганные жители. Когда вышли на одну из центральных улиц, пересекавшую весь город с юга на север, то навстречу попался большой отряд воинов. Командир, с озабоченным видом шагавший впереди, очень обрадовался, увидев Диду, хоть и без парика и с окровавленной головой.
— Слава богам, вы живы, о наш верховный начальник, — поклонился молодой командир. — Говорили, что мятежники убили вас и теперь всем корпусом командует Панесхи.
— Этот негодяй и является главным мятежником, — проревел командирским голосом Диду. — Давай отправляйся с чёрным братом царицы, он будет тебе командиром. Беспрекословно выполняй все его приказы. Если встретишь Панесхи, то захвати его в плен, а если это не удастся, то убей. А я пойду в расположение корпуса, — обратился он уже к Джабу, — восстановлю управление его частями и приведу все войска к дворцу фараона и царицы.
— Не забудь окружить храм Амона и дома, где живут его жрецы, — напомнил Джабу, — именно там сердце заговора.
— Не сомневайся, я всё сделаю так, как надо, — заверил его Диду. — Я собственной рукой вырву их поганые сердца и брошу на съедение собакам. Они не будут покоиться с миром в своих усыпальницах, ожидая воскрешения. У них нет будущего, — с угрозой прохрипел старый воин и ринулся по улицам города в штаб корпуса.
Через четверть часа Джабу вновь переправлялся через широко разлившуюся реку. Только теперь он стоял на верхней палубе большого корабля в окружении вооружённых воинов, сжимая в руке большой бронзовый меч-секач. За его судном под большими оранжевыми парусами плыли ещё три таких же просторных корабля, буквально забитых воинами с копьями и луками в руках. Раздавались удары барабанов, и тяжёлые вёсла ритмично взрывали тёплые серо-зелёные воды огромной реки.
5
Тем временем во дворце Тии положение царственной семьи становилось всё хуже. Опытный воин Панесхи сконцентрировал все свои силы на штурме дворцового храма. Он отлично понимал, что только с немедленным физическим уничтожением царицы и всех её родственников заговорщики могут рассчитывать на победу.
— Но, может быть, не надо туда так рваться? — спросил Панесхи бывший визирь Верхней страны старый Ментухотеп. — Ведь их власть кончилась. Декреты подписаны фараоном. Кто посмеет ему противоречить? Может быть, начнём с царицей переговоры?
— Какие могут быть сейчас переговоры? — с яростью зарычал жёлтый от волнения толстый и потный Панесхи. — Да плевать они хотели на эти папирусы. Подумаешь, оттиснул старый пьяница на них свою печать. Кто будет изучать эти декреты?! Только тот, кто силой захватит власть и уничтожит своих противников, будет хозяином страны. Как ты не понимаешь?! Ведь сейчас всё висит на волоске. Я даже не знаю, мёртв ли Диду. А если он вырвался живым из ловушки и сейчас собирает силы? Что тогда? А ну быстрее ломайте эти поганые двери! — заревел он, выпучив свои огромные глазищи на воинов, орудующих тараном у входа в храм. — Трусы вы проклятые, — вновь обратился Панесхи к жрецу, — хотят власть захватить, а пролить кровь своих врагов боятся или, хуже того, брезгуют, чистоплюи поганые, — ругался он во всю глотку, — сидели бы в своём храме и пели писклявыми голосами песенки в честь Амона! Нет же, полезли в драку, а теперь трясут с испугом своими задницами!
Тут высокие, нарядно украшенные позолоченной бронзой двери из дорогого ливанского кедра с треском и грохотом рухнули, не выдержав мощных ударов тарана — массивного бревна.
— Ну наконец-то! Вот сейчас мы им покажем переговоры, — прорычал Панесхи, размахивая огромной булавой с длинными шипами. — Бей всех в лепёшку, вырезай их к Сетху под корень! Никого живым не оставлять! Вперёд — в золоте купаться будете до конца жизни! — И Панесхи во главе многочисленного отряда отъявленных головорезов, воодушевлённых обещаниями своего командира, ринулся под полутёмные своды храма.
— О боги, я не могу этого ни слышать, ни видеть. — Ментухотеп поморщился и отвернулся, зажимая уши руками.
В храме началась отчаянная резня. Защитники царской семьи прекрасно понимали, что пощады никто из них не дождётся, поэтому стояли насмерть. Под высокими каменными сводами раздавались громкие вопли, хрипы и стоны умирающих, глухие удары боевых топоров, мечей, булав. Царская семья, окружённая всё редеющим строем воинов и вооружённых жрецов, собралась в одном из дальних углов, скрываясь от стрел и боевых топоров за большой каменной статуей Амона.
— Здесь яду хватит на всех, — вздохнула царица, снимая с руки перстень с большим изумрудом. — Он мгновенный, поэтому умрём быстро, — деловито объяснила племянницам тётка. — Нельзя нам попадать живыми в лапы этих зверей.
— Ой, тётя, я ещё жить хочу, — всхлипнула, прижавшись к ней, Нези.
Она уже давно бросила своё копьецо и сейчас дрожала всем телом.
— Ничего, девочки, не бойтесь, это одно мгновение, раз — и всё! — проговорила Тии.
— Я не буду принимать яд, — сказала бледная, но спокойная Нефертити. — У меня кинжал. Я сама проткну себе сердце.
В её руке блеснуло длинное тонкое лезвие. Она приставила кончик кинжала под левую грудь и посмотрела на сражающихся вокруг воинов. Среди них отбивались от наседавших мятежников царевич Аменхотеп и скульптор Тутмес.
— Подожди, Нефи, — остановила её царица, — сначала простимся с Хеви. Иди сюда, сынок! — прокричала она изо всех сил.
Весь в крови начальник караула толкнул царевича назад и встал на его место.
— Иди к матери и жене, они хотят с тобой проститься, — прохрипел он молодому человеку.
Строй защитников сомкнулся, но ещё ближе приблизился к статуе, за которой находилась семья фараона. Тии крепко обняла сына.
— Прощай, сыночек, — всхлипнула она и вдруг завыла во весь голос, как простая деревенская баба: — Как я хотела, чтобы ты был счастлив, родил детей! Эх, не суждено мне внуков понянчить...
— Не плачь, мама, мы ещё отобьёмся, — говорил сын, обнимая мать, но глядя при этом на молодую жену.
Тии ревниво посмотрела на невестку, но пересилила себя.
— Обними жену, сынок, обними в последний раз! Всего сутки отвела вам судьба!
Нефертити прижала к себе мужа. На её ресницах не было ни слезинки.
— Прощай, Хеви, — сказала она просто, — мы с тобой вместе ещё помолимся Атону на том свете.
По щекам царевича потекли слёзы. Он вдруг взревел, как дикий зверь, оттолкнул жену и мать и, схватив валявшийся на полу боевой топор, ринулся в самую гущу схватки. За царевичем в последнюю атаку кинулись все те из защитников, кто ещё мог передвигаться. Этот сумасшедший и отчаянный напор был так силён, что нападавшие отпрянули назад, словно столкнулись с демонами пустыни, а не с людьми.
— — Да бейте их, псов вонючих! — заорал на весь храм Панесхи, размахивая булавой и ошалело вращая выпученными глазами. — Ведь их всего горсточка осталась.
Он бросился на царевича и занёс свою палицу над его длинной яйцеобразной головой. Ещё миг, и она бы треснула, как кокосовый орех, но в тот момент, когда Тии уже всплеснула руками от ужаса, наблюдая за гибелью сына, чья-то мощная чёрная рука остановила смертельный удар. Это Джабу перехватил запястье толстяка и буквально смял его, как будто это была не мощная волосатая ручища, а тоненький прутик акации. Послышался хруст костей, и раздался дикий крик. Затем гигант взмахнул другой рукой, в которой был зажат меч-секач, похожий на гигантский серп[19], и отрубленная голова мятежника с беззвучно дергающимися толстыми красными губами покатилась по мраморному полу. В пылу отчаянной схватки нападающие не заметили, как в распахнутые двери за их спинами ворвались воины только что прибывшего отряда. Смерть предводителя так ошарашила мятежников, что они начали, как испуганные крысы, метаться по храму в поисках убежища или выхода. Последних головорезов Панесхи ещё добивали, а Джабу уже обнимал царицу Тии, её племянниц и царевича, который от усталости еле стоял на ногах.
— Диду в добром здравии, столичный корпус в вашем подчинении, — скороговоркой проговорил Джабу, — и, слава богам, вы все живы!
Огромные чёрные руки обхватили всех четверых и так сжали, что Тии взмолилась:
— Ой, Джабу, отпусти, ты нас просто придушишь!
Когда нубиец разжал свои объятия, побледневший царевич покачнулся и рухнул на окровавленный пол.
— Бери его, Джабу, и неси к нам в спальню. Надо хорошенько осмотреть Хеви, может быть, у него опасная рана? Нельзя терять ни мгновения, — решительно приказала Нефертити и уверенной поступью зашагала впереди всех.
— Да, пожалуй, Нефи скоро меня заменит, — устало пробормотала царица. — Ладно, пойдём, Нези, и мы. — Тии обняла за плечи плачущую девушку. — Нам тоже надо отдохнуть. Очень уж сумасшедший денёк сегодня выдался.