оходило на предостережение богов.
Царь нахмурился, поднялся со складного ложа, и Хашша, его личный телохранитель, бывший на полголовы выше хозяина, подобно тени, возник на пороге, ожидая распоряжений. Высокий, почти двухметрового роста государь одним своим могучим видом внушал подданным раболепие и почтение. Чёрные седоватые кудри, невысокий лоб, изрезанный морщинами, крупный с горбинкой нос, чёрные вразлёт брови и большие тёмно-коричневые глаза — лик властителя всегда был грозен, суров и привлекателен одновременно. Лишь на щеках после бритья постоянно возникало раздражение, и мелкие красные гнойнички не сходили со скул. Лекари чего только не придумывали, чтобы извести проклятую сыпь, но всё бесполезно. Они даже посоветовали вождю отрастить бороду, тогда сыпь исчезнет, но Суппилулиума, морщась и заходясь от гнева, каждое утро звал брадобреев, и те шли к царю, как на казнь.
— Позови моего волхва, — заметив молчаливого Хашшу на пороге, потребовал правитель, усаживаясь за стол.
Мясо было ещё тёплое. Нежная, пропитанная ароматными пряностями молодая баранина таяла во рту, одновременно обжигая язык и губы перцем и гвоздикой. Вождь хеттов налил вина в конусообразный серебряный кубок, сделал глоток, гася винной терпкостью пожар резковатых приправ. Вино и перец возбудили аппетит, и, почувствовав неожиданный голод, властитель не заметил, как на пороге появился его личный гадатель, которого он повсюду возил с собой.
— Проходи, Азылык, отведай мяса, — ласково предложил самодержец.
Волхв поклонился государю, присел за стол, но к мясу не притронулся.
В отличие от хеттов, черноволосых, смуглокожих, с крупными чертами лица, чьи длинные носы и огненные взгляды выдавали людей страстных, подчас наивных и прямодушных, Азылык был выходцем из древнего воинственного касситского племени, входившего в состав Вавилонии. Родившийся в горах, в верховьях реки Диалы, притока Тигра, он почти не знал отца, всю жизнь воевавшего в дальних пределах и там сложившего свою буйную голову. Его вырастили бабушка и тётки. Они умели только ворожить, разгадывать знаки стихий и предсказывать будущее, чем и зарабатывали себе на пропитание. И первые произнесённые им вслух слова были позаимствованы из бабушкиного словаря магических заклинаний. Бабка услышала его резкий гортанный клёкот, вздрогнула и пророчески произнесла: «Будет оракулом!». И тому весьма подходило его вытянутое, застывшее лицо кочевника с узкими прорезями век, больше напоминавшее засохшую глиняную маску. Оно завораживало с первого взгляда, и никто не мог долго смотреть в бездонные, точно затягивающие в пропасть, наполненные тусклым блеском светло-зелёные глаза гадателя. И никто с детства не мог угадать его возраст, он словно родился маленьким старичком с жёсткими, странного пепельного цвета волосами. Бабка постоянно брила его наголо, Азылык усвоил эту привычку на всю жизнь, и короткая грубая щетина на голове лишь подчёркивала состояние мудрого покоя и великой способности многое предвидеть. Одному из важных советников Тутхали Третьего, побывавшего в Вавилонии и случайно попавшего на берега Диалы в это касситское племя, показали чудо-ребёнка, уже в пять лет способного пророчествовать, и могущественный чиновник так загорелся желанием угодить столь необычным подарком властителю Хатти, что обменял свой стальной меч с большим рубином на эфесе и вороного красавца скакуна на маленького оракула. Волею судьбы Азылык оказался в Хаттусе, столице хеттов, а Тутхали, услышав несколько неприятных предсказаний от наглого мальчишки, настолько разъярился, что хотел даже умертвить юного пророка, но ему отсоветовали, и властитель подарил его сыну. Прорицатель без труда отгадал три заветных желания царственного отрока и в тот же миг стал учителем и близким другом будущего полководца, а впоследствии и государя, который никогда с ним не расставался и без его мудрого совета-благословения не начинал ни один боевой поход. И сейчас Суппилулиума позвал гадателя, чтобы тот разгадал странный сон, ему приснившийся. Правитель дал знак слуге принести обжаренный кусок барашка для гостя, но оракул неожиданно остановил его.
— Я только что вкусил трапезу, мой повелитель, и слишком насытил чрево своё. Думаю, большее ему только во вред... — певуче проговорил гадатель, глядя на красные мелкие гнойнички на скулах вождя.
«Пузырьки злости» — называл их про себя Азылык.
Суппилулиума решил предложить вина, даже потянулся за кувшином, но прорицатель его опередил.
— И вино мне радости не доставит, повелитель. Я бы выпил глоток ледяной воды Евфрата. Воды его священны и весьма полезны каждому, я уже сказал об этом твоим начальникам, и никакого вреда они не принесут.
Царь отправил слугу за водой, а тем временем поведал волхву свой сон, привидевшийся столь ярко, что он до сих пор стоял перед его внутренним взором. Оракул внимательно выслушал повелителя и несколько минут молчал, обдумывая странное сновидение. Самым неприятным в нём было то, что усиной петлёй скарабея срезало чёрные кудри правителя, и он даже ощутил холодок. Это уже было серьёзное предупреждение, и если полководец попытается пойти наперекор ему, то боги могут лишить царя жизни.
— Да, это несомненно вещий сон, ваша милость, — не без грусти покачал головой гадатель. — Год ныне такой, когда ваши звёзды держатся в тени и победного блеска не проявляют...
— Я проиграю митаннийцам? — впившись в гадателя взглядом, перебил волхва Суппилулиума и даже прекратил есть, столь важным для него был этот поход.
— На первый взгляд, всё указывает на это: мы стоим на границе с Митанни, нам предстоит сражение, исход которого плачевен. Так можно было бы расшифровать загадочный сон, — неторопливо промолвил волхв и, неожиданно улыбнувшись, добавил: — Но тут есть одна загвоздка. Незримый враг, что навёл на вас ужас, ваша милость, превратился в гигантского жука-скарабея, да ещё величиной с египетскую пирамиду. И первый, и второй знаки указывают не на митаннийцев, а на Египет. Его и следует опасаться. А с египтянами, я надеюсь, мы воевать не собираемся...
— Признаюсь, что перед этим я думал о войне с египтянами, — помедлив, признался властитель. — Мысль возникла невольно. Митаннийцы связаны дружественным договором с нынешним фараоном Аменхетепом Третьим. Кроме того, старшая дочь митаннийского царя Сутарны Тиу является любимой женой египетского монарха. И, как мне донесли, имеет на него немалое влияние. И вторгшись в Митанни, может так статься, мы окажемся втянутыми в войну с египтянами. Вот почему в моей голове связались воедино эти два государства. А потом, я не говорил об этом тебе, но меня давно одолевает мечта о походе к берегам Нила...
Правитель осёкся и замолчал. Не спешил и Азылык, видя, каким жадным азартом вспыхнули змеиные глаза правителя. Вернулся Хашша, принёс кувшин ледяной воды из Евфрата, наполнил кубок для придворного волхва и, поклонившись, вышел из шатра. Прорицатель неторопливо пригубил воду, ощущая, как сотни ледяных иголок впиваются в язык, немеют дёсны от холода и как проясняется голова после каждого медленного и сладостного глотка.
— Боги, заботясь о вас, предостерегают, чтобы вы, ваша милость, даже не помышляли о египетском походе, — помедлив, проговорил гадатель. — А срезанные у вас на макушке чёрные кудри очень плохой знак...
— Что он означает?
— Смерть... — Азылык выдержал паузу, заметив, как побледнел правитель хеттов. — Если, конечно, вы станете упорствовать в своих притязаниях на Египет.
— Выходит, мне и мечтать о том даже нельзя? — побагровев, зло усмехнулся вождь хеттов.
— Я бы не осмелился, ваша милость, бросать вызов верховному богу, — стараясь говорить как можно мягче, промолвил гадатель. — Он любит вас и даровал много побед, но у каждого властителя есть свой предел, за который ему не дано заходить....
— У меня нет пределов! — перебив оракула, вспылил царь хеттов. — Я бы хотел, чтобы ты всегда об этом помнил!
Азылык смиренно склонил голову, и Суппилулиума утишил свой гнев. Он отрезал кусок мяса, молча разжевал, причмокивая, допил вино, шумно отрыгнул, отодвинулся от стола.
— Но почему наши боги так благосклонны к этим высокомерным египтянам?! — снова рассердился правитель. — Почему они не хотят помогать мне?!
— Потому что одинокий всадник не в силах тягаться с движущейся пирамидой, которая ходит сама по себе, да ещё мудра, как скарабей. А мудрость нельзя победить мечом или безудержной храбростью, ваша милость. Египтяне сильны умом, их государство вытянуто в длину на огромном расстоянии, их флоту нет равных в мире, у нас же ни одного судна. Выдержав наш мощный натиск, они без труда разобьют нас, не приложив для этого особых сил. К такой войне надо долго готовиться, ваша милость. Боги хорошо видят преимущества каждой из сторон и предостерегают слабого... — оракул заметил, как презрительная гримаса передёрнула лицо властителя, едва у прорицателя вырвалось последнее слово. — Если, конечно же, тот умеет почитать и прислушиваться к их советам.
Слова падали, как капли в гулкий глиняный сосуд, принуждая вождя вслушиваться в каждое слово. Громко ухнула птица, заставив их обоих вздрогнуть, прислушаться к неумолчно ревущему шуму реки. Обычно не испытывающий страха Суппилулиума на мгновение притих. Он и раньше слышал о фараоновских колесницах, догнать которые ещё никому не удавалось, об искусных египетских арбалетах, стреляющих десятками стрел в одно мгновение, о мощных таранах, способных прошибать любые каменные стены, о летающих огненных горшках и хитроумных наземных сетях-ловушках, в которые внезапно попадали целые отряды. Он знал, что на службе у фараона есть специальные люди, которые только и придумывают эти военные хитрости. Потому и позволял себе пока лишь мечтать о завоевании страны каменных сфинксов и пирамид.
— Так что, и на митаннийцев мне теперь не ходить?! — помолчав, угрюмо спросил самодержец.
— О них в вашем сне ничего не говорилось, ваша милость, да и моя ворожба ещё перед выступлением в сей поход указывала на то, что губительным он не станет. Ибо вряд ли египтяне при нынешнем изнеженном и старом правителе Аменхетепе Третьем отважатся вступиться за слабых митаннийцев. Но и лёгким он не предвидится, осторожность вам не помешает.